Но такое… Боже мой!
Могучим усилием воли он совладал со своими чувствами и вынудил себя продолжать.
— Будет доказано, — продолжил он, выдержав секундную паузу и оглядывая портфель, словно прикидывая, возможно ли, что оттуда выскочит кролик, — что вышеназванное драматическое сочинение — или пьеса — сходна с вышеназванной повестью по 146 пунктам.
Простак подскочил до потолка. Балетный танцор, и тот не мог бы исполнить номер столь живо и грациозно.
— В ста сорока шести?!
— В ста сорока шести. И что, по меньшей мере, семь персонажей в вышеупомянутой пьесе носят одинаковые имена с персонажами вышеупомянутой повести.
— Ой, матушки! Но, послушайте…
— Минутку, пожалуйста, — Липпинкотт поборол грустинку, вновь превратившись в сплошную угрозу. — Мой клиент мистер Родни Рич не получил никакого вознаграждения за пьесу, и его разрешения на переделку повести никто не испрашивал. Короче, здесь вполне ясный случай плагиата. Один из самых вопиющих, с какими мне доводилось сталкиваться, — заключил Липпинкотт и круто оборвал свою речь, будто бы еще секунда, и он поддавшись влиянию окружающей среды, закончил бы: «Это просто шедевр плагиата, дорогуша! Настоящий шедевр!»
Простак взглянул на Оскара, Оскар взглянул на Простака. Ни один не получил ни удовольствия, ни утешения от увиденного.
— Но… но… но… — проблеял Оскар.
— Послушайте, дорогой блюститель закона, — начал Простак, — мы ведь знать ничего про это не знали! Спектакль я купил у мистера Лемана, а потом мистер Фричи выкупил долю и получил свою частичку. Нам и во сне не снилось, что тут творятся грязные делишки.
— Может, и нет. Я снимаю с вас обвинение в злостном умысле. К сожалению…
— До чего неприятное слово, — скривился Оскар.
— К сожалению, мой клиент не может принимать этого в расчет. Его сочинение воспроизведено в драматической форме без его разрешения. Вполне естественно, он добивается компенсации.
— Чего он добивается? — растерялся Оскар.
— Денег, — пояснил Простак.
Липпинкотт, который к этому моменту явно оставил всякую надежду, что из его портфеля выпрыгнет кролик, уложил туда документы, пачку за пачкой, и защелкнул застежку. В гробовой тишине щелчок цокнул взрывом, разящим наповал.
— Моя цель, джентльмены, изложить эти факты перед вами, прежде, чем возбуждать иск, давая вам возможность, если вы того пожелаете, урегулировать конфликт без суда.
— Уладить его, то есть?
— Именно. Я уполномочен сделать вам следующее предложение. Мой клиент согласен на 66 и 2/3 процента от всех прибылей, полученных от вышеозначенной пьесы, когда и если она будет поставлена в любом виде, и только на таком условии разрешает продолжать спектакли. Если же он не получит 66 процентов и 2/3…
— А это тоже деньги, — вставил Оскар, чей мозг сегодня утром соображал хорошо, во всяком случае, в том смысле, какой приложим к мозгу Оскара Фричи.
— …то он подаст просьбу о судебном запрете и заставит закрыть спектакль немедленно.
Простак издал резкий мучительный вскрик.
— Закроет спектакль?
— Да, закроет.
— Закроет? — прожурчал Оскар.
— Немедленно, — подтвердил Дж. Бромли Липпинкотт. Громкий глотательный звук нарушил тяжелую тишину, наступившую за этими словами. Его издал Оскар. Он двинулся, заплетаясь ногами, к двери, и его роговые очки поблескивали отчаянием. Да, он был ребенком в театральных вопросах, но достаточно знал о мире театра, чтобы понимать — если вы вложили деньги в драму, а кто-то ее закрывает, то рассчитывать на значительные прибыли никак невозможно.
Воздержанный обычно человек, сейчас он испытывал страстное желание напиться, и чем скорее, тем лучше.
— Послушайте, — обратился он к Простаку низким гулким голосом, — большая часть спектакля ведь ваша, верно? И я не очень-то разбираюсь в разных там адвокатах. Вы что-нибудь сделайте, а я пойду пригляжу, чтоб не спалили театр.
Он вышел из комнаты, и в офисе «Леман Продакшнс Инкорпорейтед», 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, опять воцарилась тишина. Простак лишился дара речи, а мистер Липпинкотт, выполнив порученное задание, готовился предаться отдыху, словно палач в каком-нибудь восточном суде, берущий передышку после того, как задушил шнурком нескольких одалисок. Он открыл портфель, чуть помедлил, как бы давая кролику последний шанс, потом сунул руку внутрь, извлек плитку шоколада с орехами и начал грызть его, объяснив, что позавтракал сегодня совсем легко.
Простак повернулся к Динти. Все это время она простояла у бачка с водой, молчаливо созерцая трагедию, разворачивающуюся перед ее полными ужаса глазами. Простак чувствовал, что если что-то дельное и можно совершить, то способ укажет только она.
— Динти, как ты думаешь, что нам теперь делать?
Динти смотрела на Дж. Бромли Липпинкотта, словно старалась разглядеть в его гранитных чертах хоть какой-то намек на человечность. Но Липпинкотт, хотя и получал удовольствие от шоколада с орехами, оставался все тем же неприступным посланником рока, от одного взгляда которого (еще до того, как он произносил хоть слово), тускнело самое солнечное утро.
— Мистер Фиппс должен дать ответ немедленно?
Дж. Бромли Липпинкотт покончил с шоколадом и изящно вытер пальцы о носовой платок.
— Сожалею, но — да.
— Однако, черт дери, у меня совсем нет времени…
— Мы что, не можем даже обсудить вопрос? — поинтересовалась Динти.
Липпинкотт снял очки для чтения, вынул другие, от близорукости, протер их, посадил на нос и внимательно, словно перед ним — хитроумная закорючка закона, рассмотрел Динти.
— Эта молодая леди — ваш советник?
— Да.
— Хм, — Липпинкотт подверг Динти новому осмотру. Возможно, что-то в ней напомнило ему о его матери, когда та была молодой, а может, ее внешность вызвала воспоминания о городской красавице времен его юности, память о которой он сберегал, переложив ее засушенной лавандой. Во всяком случае, он смягчился, то есть утратил сходство с Первым Убийцей, а стал напоминать Убийцу № 2, который все же подобрее. — Что ж, — изрек он, — я могу предоставить вам минимум времени.
— Всё лучше, чем ничего.
— Ну, скажем, полчаса.
— Да? — переспросил Простак.
— Да, — отозвалась Динти.
— Прекрасно. Вернусь за вашим решением через полчаса, — заключил мистер Липпинкотт и, чтобы прояснить все, даже для самого скудного ума, уточнил: — То есть через тридцать минут.
Захватив портфель и слизнув прилипшую крошку шоколада с уголка губ, он удалился.
21
Несмотря на то, что комната, лишившись Дж. Бромли Липпинкотта, стала несомненно веселее, поведение Простака никак не намекало, что он хоть отдаленно испытывает какой-то подъем настроения. В присутствии Липпинкотта, особенно на заключительной стадии беседы, Простак походил на труп, несколько дней проболтавшийся в воде, и на такой же труп он походил и сейчас. Следуя заведенному обычаю своих предшественников в этом офисе, когда дела оборачивались не так, как думал, Ф.-Ф. мрачно отправился к бачку с водой и налил себе бумажный стаканчик. И только выпив в манере Сократа, осушающего чашу с цикутой, он заговорил:
— Теперь мы не купим «Куин Мэри».
— О, Простак!
— И еще. Мы не будем жить на Парк-авеню. У нас не будет машин. А тем двум дворецким, про которых мы говорили, придется подтянуть носочки и бежать на поиски другой работы. Да, я знаю, — уныло заметил он, когда Динти обняла его и поцеловала. — Ужасно мило с твоей стороны, старушка, я очень-очень ценю твое деликатное внимание, но никакие поцелуи и женское участие не могут изменить того неоспоримого факта, что дело мое плохо. Я тону уже в третий раз, и как раз тогда, когда все выглядело так, черт дери, радужно!
— Ты не должен падать духом. Глаза Простака робко оглядели ее.
— Ты сказала, не падать? Ты вправду употребила эти словечки?
— Возможно, адвокат ошибается.
— Они не ошибаются никогда.
— Ты даже не попросил у него доказательств. Простак содрогнулся.
— Я не могу на них смотреть! Нет, у него все крепко сшито. Если он утверждает, что вышеназванное драматическое сочинение — или пьеса — сходно с вышеназванной повестью в 146 пунктах, то можно прозакладывать последнюю рубашку, что именно и точно в 146 пунктах они и сходны, и что его клиент мистер Родни Рич из Вустера, штат Массачусетс, намерен заграбастать 66 и 2/3 процента из всех прибылей, полученных от вышеназванной пьесы. 66 и 2/3 процента! А у меня были такие грандиозные планы!
— Ты еще можешь их осуществить.
Простак покачал головой. Даже сам Оскар Фричи, и то не мог бы покачать головой унылее.
— Ни единого шанса. Да, я один из тех, кому такое не дано. Есть люди, скроенные для больших дел, и люди, для них не скроенные. Я вот не скроен. Не хватает у меня мозгов, недостает серых клеточек. Вспоминаю своего дядю Теодора. Как-то я разбил его пенковую трубку, пытаясь принести пользу в доме, прихлопнув в библиотеке надменно жужжавшую муху, и он сказал, что у меня разума не больше, чем у деревенского дурачка. Правда, он немножко разгорячился — эту свою трубку он любил самозабвенно, часами ее полировал, и потому позволил жаркому гневу затмить хладнокровность суждений. Но теперь я понимаю, дядя был совершенно прав. В сущности, он дал мне верную оценку. Я никчемный человек. Я безнадежен. Я просто бедный старый Простак, деревенский дурачок.
