— Ваших, — уточнил я.
— Миху, Шило, Каленого, Барсика! Всех! — Моя поправка была пропущена мимо ушей. — Засаду, гад, устроил! Четыре ствола против целой батареи! Да и те, чисто реально, достать бы не успели! Покрошил всех, как овощи в бульон! Потом со мной, гад, связался по телефону! Гонит, мол, пацаны сами нарвались!
— Люди гибнут за металл, — прокомментировал я его устный очерк.
— Чего?!
— Ничего. — Я посмотрел на часы: 14.20. — Время такое.
Когда я в детстве слушал по радио бравурную арию Мефистофеля, то был убежден, что она посвящена сталеварам. Потому что время было другое. Люди план выполняли — это мне, октябренку, сообщалось во всех новостях. Теперь слово «план» стояло в ряду с марихуаной, гашишем и опием. И юный металлист, услышав соло из той же оперы, воскликнул бы: «Ни фига, чуваки обдолбались на тусовке!» Маленьким невдомек, что большие просто куют свое счастье в условиях жестокой конкуренции. Ну, и гибнут при этом, естественно.
— Лучше б мы на бабки попали! — расстроенный Хаза и впрямь переживал из-за братков. — Шива все миром предлагает уладить! Базар такой: «Вы без Руслана, как песня без баяна! Вливайтесь в мою бригаду, и все путем будет! Заживете лучше прежнего!»
Я отвернулся к окну. Гроза миновала, и наперсточник, вернувшись на прежние позиции, уже обрабатывал следующего пентюха.
— Не заживете. — Я вытряхнул из пачки сигарету. — У Шивы бойцов выше собственной крыши. Ему территория нужна.
— Ты так думаешь?! — покосился на меня Хаза. — Я тоже так думаю!
— Так и думай, — поддержал я его, закуривая.
— Про командира, поди, лучше и не спрашивать? — осторожно коснулся Хаза больной темы. — Раз Чума с ребятами не вернулись, значит, совсем табак?
— Поехали. — Я выкинул в окно сигарету.
— Куда?! — насторожился гангстер.
— В прокуратуру.
Хаза подскочил чуть не до обитого сафьяном потолка:
— Ты что, Александр Иванович?! Явку с повинной решил оформить?!
— Давай, давай, — поторопил я его. — Меня следователь ждет.
Его жест можно было расценить как сочувствующий. Указывая дорогу, параллельно я размышлял о предстоящей встрече с Заклунным. Сколько он знает, я не знал. И стоило прикинуть, как мы в подобных обстоятельствах разойдемся.
— Ну а мне что делать? — спросил Хаза, обращаясь в пространство.
— Семья большая? — проявил я участие.
— Тетка в Нижнем. — Пошел снег, и Хаза включил дворники. — Своей не обзавелся. Недосуг все как-то было.
— Это ты молодец, — одобрил я его. — Это ты, Хаза, толково придумал. Тогда бери общак и дуй куда подальше. Денег-то много?
Его жест можно было расценить как утвердительный.
— Ну, вот и действуй. А то, когда Шива до тебя доберется, мало останется. Говорят, в Бильбао климат хороший. Пуэрто-Рико хуже, но безопаснее.
Мой совет его не столько вдохновил, сколько укрепил. Хаза и сам неплохо в пространстве ориентировался. У меня он лишь хотел узнать о судьбе Руслана. Будем считать, что он узнал о ней.
У ворот прокуратуры мы с Хазой простились, как свои, и расстались, как чужие. «Дан приказ ему — на запад, ей — в другую сторону», — пело радио в моем детстве.
А в знакомом очно кабинете меня уже поджидало заочно знакомое лицо: следователь Заклунный. И при этом он не делал вид, что страшно занят. Он не шуршал бумажками, не листал папки, не двигал ящиками стола и не кричал: «Следующий!» Он вообще ничего не делал. Употребление чая и чтение детективного романа причислить к делам я не возьмусь даже с большой натяжкой. Из всего увиденного я пришел к выводу, что следователь он востребованный, бывалый и по горло завален работой над чужими ошибками. Словом, из тех, что называются «зубры».
— Павел! — представился он, загибая уголок «бульварного» издания там, где я оторвал его от сюжета.
— Александр Иванович. — Я ничуть не сомневался, что моя физиономия отлично ему знакома.
Вместо предложения устраиваться поудобнее, Заклунный сразу направился к сейфу, извлек из него обещанный валиум, отдал мне и вернулся к чтению детектива. А я остался стоять дурак дураком, тупо рассматривая на пузырьке латинские буквы.
— Что-нибудь еще?! — спросил он, переворачивая очередную страницу.
Его метод ведения следствия пришелся мне по душе. А утверждают, будто профессионалов настоящих совсем не осталось. Под корень будто их вывели. Да вот же они: сидят напротив, прихлебывают остывший чай и забавляются.
— Ну, хорошо. — Оседлав стул, я сдался на милость победителю. — Спрашивайте. Или вам лучше все в письменной форме изложить?
— Спрашиваю. — Заклунный отложил книгу и включил диктофон. — Вы знакомы с гражданином Караваевым?
— Да!
— При каких обстоятельствах состоялось ваше знакомство?
— При попытке к бегству. Караваев пытался меня убить, а я от него пытался бегать. То и другое нам почти удалось.
— Вам известны мотивы его противоправных действий, совершенных в отношении вас и ряда сотрудников вашего учреждения?
— Да!
— Расскажите следствию все, что вы знаете об этом.
— Начальник отдела кадров финансово-промышленной группы «Третий полюс» действовал по прямому и посредственному указанию своего хозяина Аркадия Петровича Маевского.
— Откуда вы это знаете?
— Об этом мне сообщил в приватной беседе руководитель частного охранного заведения «Близнецы» господин Галемба, осуществлявший слежку за мной по распоряжению упомянутого Маевского.
— Каковы причины, побудившие Галембу к такому признанию?
— Не смог удержаться. Очевидно страдая жестокими угрызениями совести, он хотел снять с себя тяжкое бремя и частично переложить его на мои хрупкие…
— Александр Иванович, — выключив диктофон, перебил меня Заклунный. — Пленка у нас казенная. И она кончается.
— Понял, — сказал я.
Диктофон заработал снова.
— Вопрос. — Заклунный уперся локтем в стол, а щекой — в ладонь. — Имеете ли вы прямое либо косвенное отношение к событиям, произошедшим двадцать восьмого ноября сего года на авиационной выставке «Ходынское поле»? Принимали или нет вы в них участие и, если нет, желаете ли сообщить что-либо следствию о данном происшествии?
— Ответ, — постарался я, как мог, сэкономить пленку. — Не имею, не принимал, не желаю.
— Я предупредил вас об ответственности за дачу ложных показаний?! — спохватился вдруг Заклунный.
— Еще вчера.
— Тогда последнее. — Здесь следователь посмотрел мне прямо в глаза. — Подумайте как следует, прежде чем дадите ответ. Вам известны причины, побудившие Маевского к организации ряда тяжких преступлений, совершенных в отношении вас и ваших коллег?
Это был основной вопрос нашей встречи. Вопрос в чем-то даже философский. Типа «о первичности материи и сознания». Обдумывать ответ мне долго не пришлось. Я обдумывал его все утро и весь день. К тому же пленка заканчивалась.
— Нет, — признался я.
Следователь вынул из диктофона кассету и приобщил ее к делу, зашвырнув в большую картонную коробку с уликами. Его баскетбольный бросок лишь подтвердил мои собственные догадки: так обращаются с делами, приготовленными к сдаче в архив.
— Финита ля трагедия! — поморщился Заклунный. — А что вы от меня еще хотите?! Исполнитель от правосудия скрылся! Интерпол — с деньгами и комитетским опытом Караваева — будет его, как Бормана, лет сто искать! Организатор преступления — в психушке!
— Уже?! — подивился я.
— А вы как думали?! — Заклунный налил из чайника воду в стакан, опустил туда же кипятильник и воткнул штепсель в розетку. — У нас, между прочим, оперативники трудятся! Они, кстати, даже карету «скорой помощи» опередили! И это — заметьте! — не первый в моей практике случай!
— Карету мне! Карету! — вырвалось у меня совершенно спонтанно.
— Э нет, батенька! — возразил Заклунный. — Чацкого по недоразумению в сумасшедшие записали. А Маевского — по заключению экспертизы! Ощущаете разницу?! Так что истинные причины сего преступления останутся вечной загадкой криминальной психиатрии. Если, конечно, Маевский в себя не придет. А он, я думаю, не придет. Это уж наши врачи расстараются. Ну, и адвокаты помогут: не бедный все-таки человек. Да и связи у него те еще. Остается Хасан: слуга и стрелочник. Успел-таки, мерзавец, голову референту Вершинина оттяпать. В убийстве сознался сразу, про хозяина — ни слова. Короче, маньяк-одиночка. Хотя понятно, по чьей указке действовал.
«Религия бедуинов, — читал я как-то у моралиста Монтеня, — учит, среди всего прочего, и тому, что душа павшего за своего владыку вселяется в новую телесную оболочку — более удобную, более красивую и более прочную, чем предыдущая. Из-за этого представления они с большой готовностью подвергают свою жизнь опасности». Ну, что же — Аллах ему в помощь, курду Хасану!
