Белокурый Док был всеобщим любимцем, но особенно его жаловали прекрасные дамы. Он так увлекался танцами по ночам, выпивками и пирушками в дневное время, что надорвался и схватил горячку. Так что, когда его рота выступила в поход, ему пришлось воспользоваться приглашением одной семьи и остаться. Он был в отчаянии, что оторвался от своих, хотя хозяева обращались с ним, как с родным сыном. С их помощью он быстро поправился, однако присоединиться к своему эскадрону он не мог, так как северяне заняли этот штат.
Белокурый Док был не из тех, кто сидит сложа руки, когда долг призывает его. Не теряя времени, он сколотил небольшой отряд из отважных южан, что не боятся ни диких зверей, ни людей; пантеры иль змеи, им все нипочем. И они открыли партизанскую войну, что было хуже острой занозы в боку у северян. Они нападали на них и днем и ночью, в самый неожиданный момент и жалили врага злее москитов.
Но война разгоралась. Одним декабрьским утром Белокурый Док разбил свой лагерь на берегу неглубокой речушки неподалеку от Дезарка. Сверкало яркое солнце, погода стояла ясная, прохладная, только на душе у бойцов были мрак и туман. Они думали о предстоящих рождественских праздниках, вспоминали дом и своих любимых. Лишних слов не говорилось, развалясь, сидели они, отдыхали и с горечью думали: что-то принесет им это рождество, какой подарок приготовит Санта Клаус?
Белокурый Док отличался не только отвагой и бесстрашием, но и острым умом.
— Стану-ка я сам Санта Клаусом, коли Дед Мороз позабыл про нас, — сказал он. — У меня отличная идея, ребятки! Хотели бы вы получить каждый по свежей лошадке в подарок на рождество, ну, как?
Кто ухмыльнулся в ответ, кто промолчал, иные сказали:
— Новый год тут ни при чем. Как тебе это удастся?
— Проще пареной репы! Завтра янки устраивают танцульку со своим скрипачом и всяким таким прочим. Я тоже собираюсь к ним пойти и буду танцевать под их музыку до упаду пока не стопчу каблуков. И приведу с танцульки их лучших коней в подарок вам на рождество.
— А как тебе это удастся? — был снова вопрос.
— Поглядим, увидим — цыплят по осени считают. Только держите рот на замке.
На другой день ближе к вечеру Док Рэйбёрн взялся за дело. Перво-наперво он пошел к одному своему другу, которому мог доверять, и попросил одолжить ему на эту ночь нарядное платье его младшей дочки, ее туфли и чепец. Потом нарядился во все это, расчесал и завил свои длинные белокурые волосы и уложил их вокруг головы.
— Ай да лейтенант! — сказали его ребята. — Да ты не хуже любой местной красотки с Уайт-Ривер.
— Того мне и надо! — сказал довольный Док и отправился в Дезарк.
Но сначала он обратился к капитану северян и попросил у него пропуск, чтобы ночной патруль не задержал его. Он прикинулся фермерской дочкой и сказал, что идет на танцы, которые, ей известно, будут сегодня в городе. Все только и толковали об этом, и пропуск был ему выдан. Когда стемнело, Эмма-Лу — Док Рэйбёрн выбрал себе такое имя — спокойно прошла мимо часовых. Мало того, двое часовых даже поспорили, с кем бы она предпочла пойти на танцы, если бы они сами могли отлучиться.
Рейбёрн не спеша направился к дому, из которого слышались звуки музыки. Он старался идти, по-женски покачивая бедрами, но и без того никто бы не заподозрил в хорошенькой Эмме-Лу грозного Дока Рэйбёрна. Что же до его девичьей походки, то потому он так шел, что ему мешали два сорокапяти-калиберных кольта, спрятанных у него под юбкой и подвязанных как раз под коленками.
Солдаты у входа пропустили его, и он вошел в зал, ярко освещенный огнями свечей. Все предвещало счастливое рождество. Веселье было в разгаре, и его тут же пригласили танцевать. Он выглядел такой хорошенькой девушкой. Эмма-Лу говорила всем, что она фермерская дочка и, услышав про танцы, решила немного поразвлечься.
От кавалеров у нее отбоя не было, и все спрашивали, а когда они увидят ее еще раз. Она всем обещала, что очень скоро, и даже не один раз. Офицеры и хорошенькая фермерская дочка недурно проводили время.
Было уже поздно, и Эмма-Лу сказала, что ей пора домой, не то родители зададут ей и тогда больше уж не отпустят. И незаметно она выскользнула из зала.
На дворе все было тихо. Рэйбёрн без труда отыскал лошадей. Он отвязал их всех и, выбрав самого большого и красивого, смахивающего на вожака, вскочил на него верхом. И повел за собой остальных лошадей, которые погнались за вожаком. Когда стража хватилась их, они были уже далеко, раздались выстрелы, но ночь стояла темная, декабрьская, и вскоре всадник и прочие лошади скрылись в лесу.
Можете представить себе восторг его друзей по оружию, когда он привел им прекрасный табун! Вот это был настоящий рождественский подарок! И все поздравляли своего командира выражали свой восторг и любовь. Ни у кого, говорили они, ни южан, ни у северян, нет такого дерзкого и ловкого командира. И, пожалуй, они были правы.
Глоток вина для змеи
Пересказ Н. Шерешевской
Ручаться нельзя, что история эта правдива. Однако сами посудите: если некто каждое воскресенье ходит в церковь, разве станет он в субботу врать первому встречному?
Вот этот-то аккуратный ходок в церковь и поведал данную историю, он поклялся, что все в ней святая правда и что произошло это как раз, когда в виргинской речке под странным названием Коровий Выгон он удил рыбу. В то время по берегам этой речки городов и поселений еще было мало, все пространство покрывали леса и болота.
— Так вот, — рассказал он, — стояло теплое погожее утро, и я отправился на реку, чтобы поудить рыбку.
Пошли мы, стало быть, вдвоем — я и моя старшая дочь Кэрол, которая была великая охотница до рыбной ловли, почти что как я. Я нес удочки, а Кэрол — корзину, сплетенную ею собственноручно из ивняка. А в корзине той было полным-полно всякой снеди да еще кувшин наипрозрачнейшего золотистого вина из одуванчиков, какое ейная мамаша приготовила прошедшей весной. Каждую весну она готовила вино из одуванчиков, и вот вам мое честное благородное, никто лучше ее не умел его делать во всей нашей Виргинии.
Насчет живца мы и не беспокоились, потому как червяка одного-другого я мог изловить везде, а то и лягушку. Их всюду пруд пруди.
Так мы и шли. Я размышлял о политике и всякой подобной ненужности, покамест не добрели до реки. Выбрали местечко, сели. Вот тут-то я и вспомнил о наживке.
«Кэрол, — говорю я, — нам бы живца теперь!»
Уселись мы так уютненько, точно кролики под кустом, и до того неохота мне было подниматься. Гляжу я это вокруг, нельзя ль чего вырыть поблизости, как вдруг замечаю старушку мокасинную змею. Лежит неподалече, а в пасти у ней жирненькая лягушка, и она ее вот-вот заглотнет.
«Эх, была не была! Что змея ее заглотит, что на живца я ее возьму, для нее все едино», — подумал я.
Стало быть, встал я, нашел палку вроде рогатки, прижал змею к земле и вытащил у ней из пасти лягушку нам на живца.
Палку потом выбросил, а старушка мокасинка поглядела на меня с таким укором, что я почувствовал, будто виноват перед ней. Пасть у ней была все так же разинута, а глаза ну впрямь молили меня о чем-то.
Да-а, вы ж знаете, человек я богобоязненный и сердобольный, не могу я видеть, когда живая тварь страдает. Лягушку ей отдать я, понятное дело, не мог, потому нужна она мне была самому. А рядом стоял, значит, кувшин с одуванчиковым вином, который Кэрол вытащила из корзины, чтоб не упал, не пролился. И недолго думая я плеснул глоток прозрачного одуванчикового сока прямо в глотку старой мокасинке.
Ай-ай-ай, вы бы посмотрели на нее! Только не убеждайте меня, что змеи улыбаться не могут, слово даю, эта старая мошенница расплылась в самой что ни на есть счастливой и благодарной улыбке, какую я встречал в нашем славном штате Виргиния!
Я себя больше не чувствовал виноватым, раз змея теперь глядела счастливой, и сел удить рыбу. Рыбы было много, и мы с Кэрол вскорости наловили ее целую гору. Она лежала прямо на траве, а Кэрол все трещала, не закрывая рта, это она унаследовала от своей матери, а та если начнет говорить, так словно речка журчит. И журчит, и журчит…
Я ее вполуха слушаю и вдруг чую — кто-то легонько толкает меня в ногу. Быстро оборачиваюсь, а это мокасинная змея тыкает меня хвостом. Сама голову задрала, а во рту у нее опять лягушка!
Ах ты, дождик косой! Снимите с меня шляпу, загоните на чердак и уберите лестницу, коли я неверно понял.
Стало быть, змея говорит мне на своем змеином языке: «Видишь, хозяин, я принесла тебе другую лягушку, так дай ты мне, ради бога, еще глоток этого одуванчикового сиропа!»
Ну куда мне было деваться? Человек я сердобольный, сами знаете, а потому взял я у ней из пасти лягушку и налил ей туда глоток одуванчикова вина. Но потом я дал ясно понять этой мокасинке, что больше в лягушках не нуждаюсь, а в одуванчиковом вине очень даже нуждаюсь для поддержания сил.
