начинается не с кофе, а с молчаливо-волнительного разглядывания закипающего молока в кастрюле, а мы, как две лягушки, что вот-вот «сварятся», но продолжают игнорировать сей факт.
– Я… – захлопнула рот. Прикрыв глаза, сокрушенно выдохнула. – Я просто не знаю, как себя вести после всего этого.
Открыла глаза и уставилась на ногти, под которыми усиленно ковыряла, чтобы сосредоточить внимание на чем угодно, только не на парне, что был совсем рядом и всё ещё совсем без футболки.
– Перестань, – Никита мягко разделил мои руки. Подхватил запястья своими пальцами и покачал ими в воздухе. – Ничего плохого или преступного не произошло. Мы лишь уснули на одном диване. Случайно.
– Всё равно неловко.
Знаю, что похожа сейчас на капризного ребенка с надутыми губами, но внутренние комплексы и страхи гораздо сильнее того рационального зерна, что пытается ростком пробиться через бетонную толщу этих качеств.
– Возможно, я сейчас сморожу глупость, но мне нравится такая твоя неловкость. Когда ты чувствуешь себя свободной от мнения окружающих.
– От мнения окружающих можно быть свободной только на унитазе. И то даже там следует быть потише, чтобы… Боже! – зажмурила глаза. – Что я несу?
– Истину, – тихо хохотнул Никита. – И вот такая дерзкая и прямолинейная Яся мне нравится больше всего.
– Не подмазывайся, – остановила взгляд на ласточке на его шее. – Я успокоюсь только тогда, когда догрызу себя до последней косточки.
– Ладно, грызи, – моих запястий он, всё же, не выпустил. – У тебя шрам на правом веке?
– Да, – голос, тронутый воспоминаниями, слегка дрогнул.
– Откуда он? Расскажешь?
– Помнишь, я рассказывала тебе про шутку отчима о том, что других детей находят в капусте, а меня нашли в коробке с уцененными товарами, куда меня положили из-за дефекта глаз?
– Помню, – голос Никиты приобрел стальные нотки.
– Так вот. Эту шутку он сказал на родительском собрании в конце четвертого класса. Тогда обсуждали вопрос выпускного, ну, и того, по сколько скидываться на него. Он там так пошутил, одноклассники услышали, приняли к сведению и на следующий день попытались починить мне карий, как они решили, перегоревший глаз гвоздем, который один мальчик нашел по пути в школу. Я сопротивлялась, и вот…
– И после всего ты поехала в тот город одна?
Ночью я рассказала Никите о том, где и ради чего пропадала несколько дней подряд.
– Я привыкла всё делать одна. Я никому не нужна и поэтому не вижу смысла…
– Мне нужна, – резко оборвал меня Никита.
Потянул за руки на себя так, чтобы я обняла его торс. Неумело, робко.
Неожиданно, его теплые губы накрыли веко, тронутое тонкой белой полоской шрама. Неосознанно вцепилась в его спину, боясь потерять точку опоры и связь с существующей реальностью.
– Не знаю как ты, – шепнул Никита, обняв меня крепко за плечи. – Но я хочу сжечь тот город вместе со всеми идиотами, которыми он полон.
Сквозь внезапно накрывший меня купол защищенности услышала, как зашипело «убежавшее» на плиту молоко.
– Пока мы рискуем сжечь только твою квартиру.
– Значит, обойдемся без овсянки, – Никита всё ещё обнимал меня крепко.
– Значит, обойдемся, – обняла в ответ крепче и я.
Глава 40
– Сто лет не ел яичницу.
– Почему? Это же самое простое и доступное блюдо, тем более, на завтрак.
– Кружок колбасы отрезать в разы проще. Тем более, на завтрак. Тем более, парню, – хохотнул Никита и погрузил кусочек хлеба в желток. – Кайф.
Зажмурив глаза, с наслаждением уплетал кусочек хлеба.
Я уже наелась, поэтому, потягивая кофе, просто наблюдала за Никитой. К счастью, когда он, наконец, надел футболку, смотреть в его сторону стало значительно проще.
– Что? – поймал он мой взгляд и удержал.
– Ничего, просто, – уставилась в кружку, прокрутила ее в руках.
– Спрашивай.
– Просто, не вяжется…
– Что не вяжется?
– Почему ты общаешься со всеми… ними?
Называть его банду шакалами больше не рискнула. Вдруг, кого-то из их он, всё-таки, считает другом.
– Потому что… – Никита осекся, положил вилку около сковородки и отпил кофе. – После смерти сестры я перестал с ними общаться. Я, в принципе, перестал общаться с кем-либо. Разве что с Даником, который не отходил от меня даже тогда, когда я пытался с ним драться. Он единственный, кто оставался со мной до конца и остается до сих пор, что бы ни случилось.
– Если перестал, то зачем опять начал?
– Я и не хотел начинать, но оказался заложником заработанной ранее репутации. К тому же, я – единственный, кто мог держать таких как Рава и ему подобных в рамках. Если раньше я был ни чем не лучше них, то после случившегося мои взгляды изменились и вместо того, чтобы быть той силой, которая толкала их на совершения всякого рода дерьма, я стал той силой, которая смогла загнать их в рамки. Как ты и говорила, они шакалы, но шакалы, которые по старой памяти по сей день поддаются дрессировке.
– А Рава? Почему он сейчас не с вами?
– Он стал бесконтрольным. И сейчас остался без поддержки своих дружков, которые всё ещё заглядывают мне в рот. А в одиночку он много вреда не принесет. Но поглядывать за ним, всё равно, нужно.
– Ты, типа… – аккуратно подбирала слова, чтобы не обидеть? – …санитар студенческого леса?
– Кхм, – кашлянул Никита и усмехнулся. – Никогда не рассматривал своё место в пищевой студенческой цепочке именно так. Но, наверное, так оно и есть. Хотя, мне всё это и не нравится. Но чаще всего всё складывается не так, как хочется.
– А чего тебе хочется? Ну… – снова опустила взгляд в кружку, когда Никита заглянул мне в глаза. – Ну, то есть, если бы не твои шакалы и ранее наработанная репутация, то каким бы ты хотел быть? В стенах универа, конечно.
– Даником, наверное, – не задумываясь ответил Никита.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Ему плевать на мнение окружающих. А меня же с детства
