Татьяна Леонтьева
Полтора килограмма соли
© Леонтьева Т. В., текст, 2016
© ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2016
* * *
Я ненавижу книги.
Каждое утро я встаю, пью кофе, смотрю в окно и ненавижу книги. Одиннадцать лет. Каждый день и даже во сне я ненавижу книги и ищу истории, которые могли бы ни много ни мало… изменить мир. Мой мир, ваш мир, наш мир. Превращаю истории в кирпичики из бумаги и картона, кирпичики побольше и кирпичики поменьше, потолще и потоньше, черные и белые (только не горелые)…
Толстой. Достоевский. Гоголь. Ну, Булгаков. Ну, Чехов. Висят над школьной доской, пылятся. Их профили выбиты на медальках, напечатаны на конфетных фантиках, отлиты в бронзе, высечены в мраморе. А есть другие. Без фантиков, мрамора и даже без школьной доски. Неизвестные, не знакомые ни мне, ни вам (порой до самого выхода тиража из печати), но похожие друг на друга в одном: у них за душой есть классные истории.
Эти истории могут стать для вас… ничем не стать. А могут – утешением, советом, помощью, путешествием куда-то, откуда вы вдруг все увидите в невероятно четком свете и тут же все поймете, как будто знали всегда. Написанные из радости и боли, но никогда – из равнодушия. Из любви и ненависти, но ни разу – из душевного холода.
Берите, читайте или просто пролистывайте. Мните, разглаживайте, загибайте и отбивайтесь от (подставьте каждый что-то свое). Забудьте сразу по прочтении или запомните навсегда.
А я… я найду еще;)
Ваша Юлия КачалкинаУ меня дома всего пять книг. Большая, маленькая, синяя, коричневая и… Мураками! Я не очень помню, кто автор у четырех из пяти, а с Мураками я люблю пить вискарь и слушать джаз.
Главное, зачем мне нужны эти книги дома – затем, что я их люблю перечитывать. Вот эта – про любовь и прощение, вот эта – по приколу, а вон та – про то, что грустное на самом деле часто – очень смешно – помогает не драматизировать всякую житейскую фигню.
Для меня книга – это кино, которое я сам режиссирую в своем воображении. Ни больше ни меньше. Посмотрел,
получил эмоции и дальше ищешь что бы такого «снять». Меня интересует только история. Хорошая и хорошо написанная. И, желательно, не про вселенскую тоску, какое бы имя ни стояло на обложке и какие бы литературные премии книга ни получила.
Вообще не понимаю, зачем литературу сделали знаменем снобизма. Я обычный нормальный читатель, и я хочу просто развлечься. Хоть с Чеховым, хоть с этой, в черной обложке.)
Лишь бы история была клевой, и автор не зануда)
Владимир Чичирин, обычный читатель.У меня никогда не было книжных полок, но я всегда покупала книги и закапывала их по углам в квартире, заваливала столы, набивала ими пакеты и откладывала на время, пока не приобрету большие такие, высокие книжные полки. Когда они появились, книги легли на них все своей массой и… застыли во времени, в ожидании, когда я их возьму и перечитаю. А я не брала и не перечитывала, некоторые даже ни разу не открыла. И стою я теперь периодически, любуясь на полки, и не поднимается у меня рука, чтобы нарушить порядок. И я стала думать, почему так: вроде бы все как надо – есть коллекция, живущая в уютном месте, а интереса прочесть нет, что случилось? И поняла, что случилась жизнь: «постарели» эти книги, а я как бы «помолодела». И неохота мне читать ладно скроенные по шаблону произведения, открывать одни и те же угрюмые обложки НАДОЕЛО. Хочется легкости «книжного бытия», хочется по-настоящему талантливой литературы, умеющей простым и веселым языком сказать о любых вещах, даже мрачных.
Теперь у меня есть книжные полки, и, хотя я знаю, что когда-нибудь и это новое осядет тяжелым нечитаемым грузом, я готова произвести революцию: повыбрасывать сегодняшнее избитое старое и поселить там то, что действительно будет пусть временно, но «работать» на меня-судовольствием читаться…
Ольга Байкалова, пока лояльная коллегаЧасть первая. Полкило
29:66
Пряжка
Я живу на набережной реки Пряжки. В Питере «попасть на Пряжку» – то же, что в Томске «в Сосновый Бор». То есть угодить в дурдом. Мало того что название у реки какое-то странное, так на ней еще и психбольница расположена. Настоящая психушка за колючей проволокой в трех шагах от моего дома. А в двух шагах – интернат для детей из неблагополучных семей. Может, это они и мельтешат на площадке за моим окном до позднего вечера. Но соседка говорит, что они обычно суют в почтовые ящики зажженные газеты, а не гоняют в футбол.
Одна я боюсь ходить по квартире и все эти дни просто-напросто прирастаю к дивану. Хотя тут и ходить-то особо негде: девятнадцать квадратных метров. Но когда Ковален уехал, мне стало казаться, что я в пустом ангаре.
Вот тут, у подушки, валялись его очки, на которые он постоянно садился.
– Опять очки давишь, Алексей Николаич? – задирала его я.
– Опять! – важно отвечал Ковален и резко хватал меня за юбку.
Я взвизгивала от неожиданности и приземлялась у него на коленях. И тогда мы уже вместе давили его очки. Теперь нет никаких очков, даже поломанных. Мои – у меня на носу.
Подоконник был завален библиотечными книжками, которые я ему добросовестно таскала. Книжки мешались с журналами, его записками, рукописями и дневниками. Те-
перь подоконник чист. Можно открывать окно и разглядывать спортсменов или ребятишек с мячиками. Но мне не хочется.
На кухне возле чайника стояли пузырьки с корвалолом и валерьянкой. Их Ковален называл «мазявочками». Мне это слово жутко не нравилось почему-то. «Купи мазявочек». Тьфу! Как будто ими что-то мажут. Не мажут же, а на ночь пьют, чтобы крепко спать. Ну а теперь и возле чайника зияние.
В шкафчике сиротливо болтаются две рубашки. Он их никогда при мне не носил. Мне кажется, он просто оставил ненужные рубашки.
Квартируя сняла, потому что ждала Ковалена. Это был первый случай, когда я обратилась в агентство. В полной уверенности, что меня все равно надуют. Просто я пока не знала как именно. Я отыскала офисный центр на Сенной, поднялась на нужный этаж и заглянула в маленькую комнатку. Три стола, три компьютера, карта города. Вот тебе, блин, и агентство недвижимости. К стене приклеен «Список недобросовестных риелторов».
«Для отвода глаз», – подумала я.
Ко мне прикрепили темноволосую тетеньку предпенсионного возраста. Звали ее Айгуль, улыбалась она приветливо. Правда, очень потела и жаловалась на приливы. Я подумала, что это тоже такой ход: прикинуться простой теткой, втереться в доверие, а потом развести на бабки.
Я изложила суть: нужна квартира в центре города за пятнадцать тысяч рублей. Ну максимум за семнадцать. Это две трети моей зарплаты.
С Айгуль слетела улыбка, а остальные тетки отвлеклись от своих клиентов и закричали наперебой:
– Ну это, девушка, ваще нереально!
– Да вы где такие цены видели, а?
В их интонациях звучали личная обида и возмущение. Но я осталась тверда и не шелохнулась в своем кресле.
– Мне нужна квартира-студия. В любом состоянии.
Да. Вот так-то. Меня не так просто сбить столку.
Айгуль вздохнула и принялась рыться в базе, искоса на
меня поглядывая. Я строчила Ковалену сообщение.
– Это вы чего там? Номера телефонов записываете? – проворковала Айгуль.
– Какие номера? – опешила я.
Мы уставились друг на друга, оценивая ситуацию. Постепенно до нас стало доходить реальное положение вещей. Я подозревала Айгуль в кидалове, а она подозревала в кидалове меня. Думала, что я номера хозяев списываю, чтобы им потом напрямую звонить, без всяких агентств. Так, изучив друг друга, мы на какое-то время успокоились.
И Айгуль отыскала мне эту квартиру на Пряжке.
Показывал ее бывший жилец, холеный юрист, мой ровесник. Я очень давно не имела дела со своими ровесниками, поэтому неприятно удивилась. Оказывается, они уже не тонкошеие птенцы, а здоровенные дядьки, набирающие лишний вес.
– Не квартира, а сказка, – приговаривал жилец.
В эту студию я и сама вцепилась мертвой хваткой, как только увидела. Нет, конечно, она крошечная. В туалете не было двери. Вместо ванной душевая кабина прямо в коридоре. Но ребята, ремонт! Плитка и линолеум, а не паркете щелями! Стены зашиты в пластиковые панели, а не осыпаются на тебя штукатуркой. Стеклопакет, а не рассохшаяся рама, сквозь которую дует ветер… Правда, говорят, что при пожаре эти пластиковые панели выделяют ядовитые вещества. Но я же не собираюсь устраивать пожар?
После коммуналки на Боровой, где меня целый сезон изводили клопы и оргазмические стоны соседки, все это показалось мне Версалем.
– Я согласна, – объявила я и оставила залог.
Последнюю ночь на Боровой я проспала в полной уверенности, что завтра не обнаружу ни квартиры, ни жильца,
ни агентства стремя столами. Завтра там окажется какой-нибудь склад сухофруктов, закупленных на мои деньги. Тетки удивленно вскинут брови: какое агентство? Какая Айгуль? Какие приливы? И я останусь с носом.
