Как бы не кичился победой, Зейдлиц отчетливо увидел, пусть и не хотел в этом себе признаваться, что русские отважные воины. Только то, что лихая кавалерийская атака прусских кирасиров и улан была полной неожиданностью для русского командования, и сыграло главную роль в поражении Фермора.
Именно генерал-аншеф Фермор и командовал русскими сводными дивизиями. И Зейдлиц в упор не увидел этого командования. А он еще боялся этих русских командиров⁈ Они же в пух разбили турецкие орды, как тут проглядели атаку прусской кавалерии?
Сразу же, как лихие прусские кавалеристы ворвались в расположение русских войск, там началось очаговое сопротивление. Офицеры от капитана до премьер-майора старались дать отчаянный, но чаще бессмысленный бой. Зейдлицу помогли, идущие на конях в арьергарде, драгуны. Когда прусские стрелки показали свой навык стрельбы, стало очевидным, что никакого сражения не будет, а случится бойня.
Сперва русские не собирались ни бежать, ни сдаваться в плен. Тогда Зейдлиц приказал командиру приданной роты егерей заняться отстрелом наиболее активных русских офицеров. Уже через полчаса начались первые запросы о коллективной сдаче на милость прусских войск. Вот только милости в этих солдатах и офицерах не было ни на грош.
В итоге русские потеряли до трех тысяч человек убитыми и раненными, которые, впрочем, большей частью помрут после. Сдалось в плен восемь тысяч русских солдат с очень малым количеством офицеров, видимо, егеря перестарались.
— Согласны ли Вы, солдаты, стать частью величия Пруссии и сражаться за короля Фридриха, прозванного Великим? — кричал Зейдлиц толпе обреченных людей в «богатырских» мундирах.
Оказалось, что не согласны! На этот счет были инструкции, и регламент предполагал заставить всех побежденных русских дать присягу королю Пруссии [нормальная для Фридриха практика. Небольшое количество русских действительно воевали в Семилетней войне против Австрии и Франции].
Когда слова не имеют воздействия, наступает время капральского шпицрутена. Русских воинов били, окатывали ледяной водой, снова били, не давали ни есть, ни пить. И… ломали часть людей, они то и соглашались служить далее Пруссии. Были и офицеры, которые смотрели на творимые пруссаками бесчинства и не желали себе подобной участи, потому и принимали новое подданство, выторговывая себе обещание, что они никогда не будут воевать против России, но сражаться с французами очень даже не против.
Часть действительных патриотов, верных присяге, которые не искали оправдания своим низменным поступкам, а даже не рассматривали их вероятность… были убиты.
Кто-то в будущем может назвать войну, которая только что началась, как «война в белых кружевах», но, нет, кружева быстро становились красно-алыми.
— Это… господин полковник, но это же просто чудовищно! — посмел высказаться плененный Виллим Виллимович Фермор.
— А что, генерал-аншеф, Вы, немец? — игнорируя возмущение русского генерала Фермора, спрашивал Зейдлиц. — И я нахожу очень странным два факта: первый — это Ваше командование всего двумя дивизиями, что не соответствует чину генерал-аншефа. Второе — это количество припасов, что собраны в курляндских магазинах. По сему, не сложно прийти в выводу, что Вы, генерал, собирались вступить в должность командующего русским корпусом и только проводили рекогносцировку. Поэтому не ищите коварства там, где гениальный ум моего монарха лишь купировал угрозу.
— Господин полковник, я русский. Родился в России, пусть и корни моего отца и немецкие. А на Ваши оправдания я отвечу иной логикой. Как еще должна реагировать Россия, если у нее под боком начинается война, а пусть к Петербургу короче через Курляндию? — сказал Фермор, уже понимая всю бессмысленность этого общения.
— Да, Вы не немец! И произношение желает быть лучшим, — Зейдлиц попытался улыбнуться, но вышел, скорее, звериный оскал. — Впрочем, мой король будет рад встретиться с Вами.
Виллим Виллимович чувствовал себя униженным. Он сейчас, уже по дороге к Праге, где должен был находиться прусский король, понял, сколь много совершил ошибок, насколько был самонадеянным и уверенным, что европейская война должна быть цивилизованной, но не такой… Просто убить множество пленных потому, что они отказались принимать иное подданство? Да и это вероломное нападение — практически грабительский рейд…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Зейдлиц за три дня вычистил все, до чего дотянулись руки, а они оказались весьма загребущими и длинными. Полковнику претил подобный грабеж, который скоро перерос в то, что все окружные села были не только разграблены, но и лишены молодых и здоровых парней, которые должны были пополнить славные ряды прусской армии.
Однако, полковник понимал, насколько нужны ресурсы Пруссии. И он, Фридрих Зейдлиц-Курц дал своему королю возможность прокормить не менее чем полгода целый армейский корпус.
Единственно, что было не совсем понятно, так то, что некие силы дали отпор прусским кавалеристам в порте Либавы, где, по свидетельствам опрошенных русских офицеров были еще магазины, полные оружия и провианта. Зейдлиц чуть позже послал еще три полка уланов и один кирасиров, чтобы разобраться с защитниками порта. Однако, по прибытию, там уже никого не было, а магазины оказались почти пустыми.
Пруссаки оставили Курляндию в полной уверенностью, что уже скоро сюда вернуться. Русским придется потратить не менее двух месяцев на то, чтобы хоть как-то восстановить потерянные магазины. Зейдлиц мерил все именно прусскими реалиями, но он еще плохо знал русских. Это в мирное время можно и два, а в России, часто и за полгода, возмещать все награбленное пруссаками. В военное время русские либо сделают это в кротчайшие сроки, либо не сделают никогда.
Глава 10
Глава 10
Петербург
22 февраля 1752 года
Сегодня целый день должен был посвящаться пошаговому рассмотрению церемонии погребения. Александр Вист был в Зимнем дворце с семи утра и уже как два часа нетерпеливо перебирал ногами, прохаживаясь взад-вперед. Нужно было его принять, хотя очень не хотелось вникать в миллион тонкостей предстоящего мероприятия. Какой цвет будет траурных украшений, какая расцветка платьев рекомендоваться, во сколько будет «последний выход императрицы» и к тому пошаговая инструкция. Казалось, что регламентируется все, вплоть до того, когда именно должна стекать горькая слеза и по какой щеке вначале. Но это нужно, иначе просто не поймут.
— Александр, Вы молодец, я не ожидал, что ритуал будет таким сложным, — сказал я, рассматривая рисунки, но которых были изображены все этапы церемонии погребения.
— Спасибо, Ваше Императорское Величество, это работа многих, — в несвойственной ранее манере, Вист поскромничал.
— Помните, я говорил, что время для меня — самое важное. Правление требует участия монарха во многих начинаниях, — не дожидаясь, пока архитектор что-либо вспомнит, я продолжал. — По сему, я прошу Вас занять соседнюю комнату и там еще раз самостоятельно проиграть спектакль погребения императрицы.
Я хотел, чтобы Александр Вист для всех при дворе все еще, якобы, решал со мной проблемы погребального обряда. Поэтому он и был отправлен в спальню, что была соединена с рабочим кабинетом. Все будут уверены, что архитектор со мной, в то время, как я поработаю над иными проблемами.
Вист покорно, поклонившись, отправился в другую комнату. Архитектор не мог забыть моего требования о том, чтобы он распространял и в своем окружении и при дворе такой посыл, как трепетное внимание меня, Петра III, к вопросу предстоящего погребального обряда. Похороны должны были состояться через неделю, с отсрочкой не более двух дней. И пусть все будут говорить, а историки из будущего уверятся, что я трепетно относился к своей родственнице.
Конечно, найдется тот историк, который станет рассказывать о моем участии в заговоре против Елизаветы, предварительно усмотрев сговор, но, уверен, что маститые ученые станут придерживаться классической версии спонтанности произошедшего. Некоторые будущие исторические источники уже готовы, что-то будет писаться и после. Мои мемуары, если дадут дожить, так же издадутся.
