«Он придет в ярость. Он будет все отрицать! — взвизгнул насмерть перепуганный голос у нее в голове. — Он смутит тебя и собьет с толку. Ты будешь чувствовать себя ужасно оттого, что могла хотя бы подумать об этом. Лучше не говори ничего. Ты можешь потерять все, не приобретя ничего взамен. Кроме того, никто ни о чем не узнает, да никому и не нужно ничего знать. Никто никогда не узнает о том, что ты предпочла промолчать».
Но Клара знала, что голос лгал. Он всегда лгал ей. Будет знать сама Клара, и это знание в конце концов в любом случае разрушит ее жизнь.
Гамаш лежал в постели, не сводя глаз с «Ярмарки». В голове у него смешались голоса и обрывки разговоров. Он рассматривал стилизованные фигурки людей и животных, вспоминая, что сказал тот или иной человек за прошедшие две недели.
Иветта Николь была права. Самым вероятным подозреваемым представлялся Питер Морроу, но улик против него не было. Гамаш отдавал себе отчет в том, что единственный шанс изобличить его заключался в этой картине и предстоящем завтра анализе. «Ярмарка» была своеобразным «дымящимся пистолетом» в руке убийцы, явным и очевидным доказательством. Но, глядя поочередно на лица на картине, он вдруг ощутил смутное беспокойство. У него зародилась одна идея. Идея столь невероятная, что он не мог в нее поверить. Он сел на постели. Изобличить убийцу может помочь отнюдь не то, что изображено на картине «Ярмарка». Изобличить его поможет как раз то, чего в ней не было. Гамаш вскочил с кровати и принялся одеваться.
Клара не замечала дождя, но ветер досаждал ей изрядно. Кайла превратила осенние листья, которые так чудесно смотрелись на деревьях, в маленькие ракеты. Они вихрем кружились вокруг, прилипая к лицу. Она заслонила глаза рукой и наклонилась вперед, шагая против ветра и спотыкаясь на неровной дороге. Листья и сучья со стуком ударялись о ее дождевик, пытаясь добраться до кожи. Там, где листья оказывались бессильными, в дело вступал дождь. Он тек у нее по спине, заливал рукава, забивал нос и попадал в глаза, когда она осмеливалась приоткрыть их хотя бы на секунду. Но она уже почти пришла.
— Я уже начал беспокоиться. Я ждал тебя раньше, — сказал он, подходя, чтобы обнять ее. Клара сделала шаг назад, ускользая от его объятий. Он взглянул на нее, и в глазах у него появилось удивленное и обиженное выражение. Потом он опустил взгляд на ее сапоги, лужицы воды и грязи на полу. Она проследила за его взглядом и машинально разулась, улыбнувшись тому, что поступок этот показался ей почти нормальным. Может быть, она все-таки ошибалась. Может быть, ей стоит всего лишь снять сапоги, присесть и ничего не говорить. Впрочем, слишком поздно. Губы ее уже шевелились.
— Я тут подумала кое о чем.
Она сделала паузу, не зная, как продолжить и стоит ли это делать.
— Знаю. Я понял это по твоему лицу. Когда ты меня вычислила?
«Итак, — подумала она, — он не собирается ничего отрицать». Она не знала, что должна чувствовать — облегчение или ужас.
— На вечеринке. Но у меня еще оставались сомнения. Мне нужно было время, чтобы все обдумать и сопоставить.
— И именно поэтому ты сказала «она», описывая фальсификатора?
— Да. Я хотела выиграть время. Может быть, даже сбить полицию со следа.
— Тебе вполне удалось сбить с толку меня. Я надеялся, что ты действительно так думаешь. Но потом, в гостинице, я заметил, что ты напряженно раздумываешь над чем-то. Я слишком хорошо тебя знаю. Ну и что мы теперь будем делать?
— Я должна была увидеть тебя, чтобы убедиться, что это ты сделал это. Я чувствовала, что обязана тебе хотя бы этим, потому что люблю тебя.
Клара испытывала какое-то странное оцепенение, как если бы наблюдала за собой со стороны.
— И я тоже люблю тебя, — сказал он тоном, который показался ей неискренним. Или он всегда так разговаривал? — Ты нужна мне. Тебе необязательно рассказывать о своих подозрениях полиции, ведь у тебя нет доказательств. Даже завтрашний анализ ничего не покажет. Я был осторожен. Так всегда бывает, когда я принимаюсь за дело, в котором разбираюсь очень хорошо. Но ты и сама знаешь это.
Она действительно это знала. И подозревала, что он прав. Полиции придется нелегко, если они решат выдвинуть против него обвинения.
— Почему, — спросила она, — почему ты убил Джейн? И почему убил свою мать?
— А как бы ты поступила на моем месте? — вопросом на вопрос ответил Бен, улыбнулся и шагнул к ней.
Гамаш разбудил Бювуара, и теперь они вдвоем барабанили в двери коттеджа Морроу.
— Ты забыла ключ? — послышался голос Питера, и дверь распахнулась. Он, ничего не понимая, уставился на Гамаша с Бювуаром. — А где Клара?
— Именно об этом мы хотели спросить вас. Нам нужно поговорить с нею, и немедленно.
— Я оставил ее у Джейн, но это было… — Питер взглянул на свои часы, — примерно час назад.
— Это достаточно долгое время, чтобы найти свою сумочку, — заметил Бювуар.
— У нее не было с собой сумочки. Она просто воспользовалась первым попавшимся предлогом, чтобы удрать из гостиницы и пойти к Джейн домой, — объяснил Питер. — Я догадался об этом, но решил, что она хочет побыть одна, чтобы обдумать что-то.
— Получается, она еще не вернулась? — воскликнул Бювуар. — Разве вы не беспокоитесь о ней?
— Я всегда беспокоюсь о Кларе. Стоит ей выйти из дома, как я начинаю беспокоиться.
Гамаш развернулся и быстро зашагал к дому Джейн.
Клара очнулась от пульсирующей боли в голове. По крайней мере она решила, что очнулась. Вокруг царила темнота. Непроницаемая темнота. Она лежала лицом вниз на полу и вдыхала пыль, которая испачкала ее кожу, мокрую от дождя. Одежда под дождевиком, там, где ее намочил ливень, облепила тело. Она замерзла, и у нее кружилась голова. Ее била крупная дрожь. Где она находится? И куда подевался Бен? Она почувствовала, что руки ее связаны за спиной. Она была у Бена дома, так что сейчас, наверное, лежит в его подвале. У нее остались смутные воспоминания о том, как ее куда-то несли, а она то погружалась в забытье, то снова приходила в себя. И о Питере. О том, что она слышала голос Питера. Нет. Она чувствовала запах Питера. Питер был где-то рядом. Питер нес ее на руках.
— Я вижу, ты пришла в себя.
Над ней стоял Бен, держа в руках фонарик.
— Питер? — пронзительно вскрикнула Клара.
Бену это показалось очень смешным.
— Очень хорошо. На это я и надеялся. Но у меня для тебя плохие новости, Клара. Питера здесь нет. Вообще-то говоря, сегодня ночь исключительно плохих вестей для тебя. Угадай, где мы с тобой находимся.
Клара не ответила, и Бен медленно повел лучом фонаря, освещая стены, потолок, пол. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять, где она. Наверное, она догадалась об этом сразу, но ее мозг отказывался воспринимать реальность.
— Ты слышишь их, Клара?
Бен замолчал, и Клара, конечно же, расслышала их. Шорох. Скольжение. И еще она ощутила их запах. Мускусный запах болота.
Змеи.
Они были в доме Тиммер. Точнее, в подвале Тиммер.
— Но у меня есть и хорошие новости. Тебе не придется беспокоиться из-за них слишком долго. — Бен поднял фонарик так, чтобы она увидела его лицо. Еще она увидела, что он надел куртку Питера. — Ты пришла сюда и упала со ступенек, — рассудительно произнес он, словно ожидая, что она согласится с ним. — Гамаш, конечно, может что-нибудь заподозрить, но и только. Питер никогда не усомнится во мне, и я буду первым, кто станет утешать его в горе. Кроме того, все знают, что я добрый человек. Я ведь действительно такой. А это наше с тобой маленькое недоразумение не считается.
Он отвернулся от нее и направился к деревянным ступенькам. Луч его фонаря отбрасывал причудливые тени на грязный пол.
— Электричество отключено, поэтому ты споткнулась и упала. Я как раз занимаюсь тем, что чиню ступеньки. Они очень ненадежные, старые и гнилые. Я давно просил мать заняться ими, но она была слишком жадной, чтобы расстаться с деньгами. А теперь тебе приходится за это платить. Кошмар! К счастью, если Гамаш не додумается до всего сам, я подтасовал достаточно улик, чтобы обвинить во всем Питера. Думаю, сейчас на тебя попало много волокон с его куртки. Ты наверняка даже вдохнула некоторое их количество. Их обнаружат во время вскрытия. Ты поможешь осудить собственного мужа.
Клара с трудом села. Она видела, как Бен возится со ступеньками. Она знала, что у нее в запасе всего несколько минут, может быть, даже секунд. Она напрягла мускулы, пробуя, насколько прочно связаны руки. К счастью, Бен затянул узлы не слишком туго. Скорее всего, он не хотел, чтобы на запястьях у нее остались синяки, но это значило, что она может ослабить веревку, пусть даже не освободиться от нее полностью.
— Что это ты делаешь?
Бен посветил фонарем в ее сторону, и она откинулась назад, чтобы он ничего не заметил. Спина ее уперлась в стену, и в то же самое мгновение что-то коснулось ее волос и шеи. А потом исчезло. О Боже. Святая Матерь Божья! Едва только луч фонаря вернулся обратно к ступенькам, как Клара снова изо всех сил принялась за веревку, отчаянно надеясь удрать — в первую очередь от змей, а потом уже и от Бена. Она слышала, как они с шуршанием скользят по потолочным балкам и забираются в вытяжные трубы. Наконец она сумела освободить руки и нырнула в темноту.
