— Я принес вам лютню «Сэйдзан» — «Зеленую горку», которую вы пожаловали мне в минувшие годы. Нет слов, чтобы выразить, как мне жаль расставаться с нею, но было бы грешно сокрыть столь прекрасное произведение искусства в пыли и прахе далекого захолустья! Если случится чудо, если к нам снова вернется счастье и я возвращусь в столицу, я надеюсь опять получить от вас эту лютню! — так, проливая слезы, говорил Цунэмаса. Преисполненный жалости, настоятель ответил ему стихами:
Наступает, увы,час безвременной нашей разлуки,но пребудет вовекнезабвенный образ со мноюв этой лютне «Зеленая горка»...
Цунэмаса попросил у настоятеля тушь и кисть и начертал:
Родниковой водоймного раз переполнится желоб,не дождавшись меня,но желанье мое неизменно —снова жить в обители милой!
Наконец Цунэмаса распрощался и пошел прочь. Обитатели храма — монахи, послушники, мальчики-служки, все, вплоть до монахов-воинов, цеплялись за его рукава, горюя о разлуке, и не было ни единого человека, который не пролил бы слез. Но больше всех скорбел некий Гёкэй, сын дайнагона Мицуёри, в прошлом — учитель Цунэмасы. Предстоящая разлука печалила его столь сильно, что он проводил Цунэмасу до речки Кацуры. Увы, сколько ни сокрушайся, всему приходит конец... У реки Цунэмаса распростился с учителем, и оба в слезах расстались.
О горная вишня!Печально цветенье твое —чуть раньше, чуть позже сужденос цветами расстаться всем деревьям,старым и юным... —
сказал ему на прощание старый монах. А Цунэмаса ответил:
Давно уж ночамипоходной одежды рукавстелю в изголовье и гадаю,в какие дали заведетдорога скитальца..
Потом Цунэмаса высоко вскинул алый стяг, который по его указанию вез свернутым один из его вассалов. Заметив стяг, другие вассалы устремились к своему господину и вскоре стало их больше сотни. Подгоняя коней бичами через короткое время догнали они императорский поезд.
15. Лютня «зеленая горка»
Однажды, когда Цунэмасе было семнадцать лет, его послали в храм бога Хатимана, что в Усе, с подношениями от императорского двора. Тогда и вручили ему лютню «Зеленая горка». По прибытии в Усу он исполнил перед храмом одну из сокровенных мелодий. И хотя сопровождавшие его царедворцы впервые услыхали эту мелодию, они все как один пролили слезы волнения, растроганные до глубины души. Даже простолюдинам-слугам, не понимавшим музыки, и то почудилось, будто в душу к ним снизошла благодать. Так прекрасно было искусство Цунэмасы!
В древние времена, в царствование императора Ниммё, весной 3-го года Касё, вельможа Тэйбин, придворный церемониймейстер, отбыл в великое Танское государство. Там повстречал он Лэнь Цефу, учителя музыки при дворе танского государя, и перенял от него три сокровенные мелодии. Когда же Тэйбин собрался в обратный путь, он получил в дар три лютни. Назывались они: «Черный слон», «Львенок» и «Зеленая горка». Но бог-дракон, наверное, позавидовал Тэйбину, потому что по дороге в Японию разбушевались волны и ветер, на море поднялась буря. Пришлось Тэйбину бросить на дно морское лютню «Львенок», дабы умилостивить царя-дракона; но две другие лютни он благополучно привез в Японию, где они украсили императорскую сокровищницу.
В годы Ова, в царствование блаженного императора Мурака-ми, как-то раз, в пятнадцатую ночь, когда полная луна ярко сияла в небе и ветерок веял прохладой, император играл на лютне «Черный слон» во дворце Прохлады и Чистоты. Внезапно какая-то тень предстала пред государем и послышался дивный голос, напевающий песню.
— Кто ты и откуда явился? — спросил император, перестав перебирать струны.
— Я — Лэнь Цефу, учитель музыки из Танского царства, некогда обучивший Тэйбина трем сокровенным мелодиям, — отвечал голос. — Но одну из трех мелодий я утаил и за этот грех ввергнут теперь в обиталище демонов. Ныне я явился сюда, ибо звук этих струн невыразимо прекрасен! Позвольте же мне передать вам эту третью мелодию, дабы я обрел наконец просветление в потустороннем мире. — С этими словами призрак взял лютню «Зеленая горка», стоявшую подле императора, и, настроив струны, обучил его последней из трех сокровенных мелодий. Это и есть мелодия «Земля и Небо».
С тех самых пор ни государь, ни вассалы, трепеща от благоговейного страха, не решались коснуться струн этой лютни. Ее отдали в храм Добра и Мира, Ниннадзи, и, так как ребенком Цунэ-маса служил у настоятеля храма и пользовался его особой любовью, он и получил эту лютню в пользование. Она была изготовлена из дерева драгоценной породы, а возле деки была нарисована предрассветная луна, сияющая сквозь верхушки зеленого леса, одевшего гребень Летней горы, Нацуямы. Оттого и назвали лютню «Зеленая горка» — дивное, редкостное творение искусства, ничуть не уступающее лютне «Черный слон»!
16. Тайра покидают столицу
Дайнагон Ёримори, владетель Усадьбы у Пруда, предал огню свою усадьбу и покинул столицу вместе с другими Тайра, но в Тобе, у Южных ворот, замешкался и, промолвив: «Я кое-что позабыл!» — сорвал с доспехов алый герб Тайра, бросил его на землю и поскакал обратно в столицу; за ним устремились и все его самураи-вассалы, числом более трехсот всадников.
Морицуги, самурай Тайра, подскакал к князю Мунэмори.
— Глядите, глядите! — сказал он. — Князь Ёримори решил остаться, значит, с ним останется множество самураев! Какая низость! Позвольте пустить хотя бы одну стрелу вдогонку предателям!
— Нет, — отвечал ему князь Мунэмори. — Не стоит стрелять в изменников, покидающих нас в час испытания, позабыв о многолетних наших благодеяниях! — И Морицуги пришлось против воли подчиниться его приказу.
— А где же сыновья покойного князя Сигэмори? Здесь ли они? — спросил Мунэмори.
— До сих пор ни один из них не явился! — гласил ответ. Тогда, проливая слезы, промолвил князь Томомори:
— Еще и дня не прошло, как покинули мы столицу, а в сердца людские, увы, уже закралась измена! Что же ждет нас там, куда мы стремимся? Оттого и говорил я, что нужно оставаться в столице, здесь и встретить свою судьбу, а там будь что будет! — И он с превеликим гневом и горечью бросил взгляд на старшего брата.
А князь Ёримори решил остаться, потому что властитель Кама-куры Ёритомо питал к нему добрые чувства и постоянно ласково заверял его в письмах: «Поистине я глубоко вас почитаю! Для меня вы живое воплощение вашей покойной матушки, госпожи монахини Икэ-дзэнни, хозяйки Усадьбы у Пруда. Сам великий бодхисатва Хатиман да будет свидетелем моего к вам чистосердечнейшего расположения! Такие клятвенные послания он то и Дело присылал Ёримори, и всякий раз, отправляя в столицу своих вассалов для истребления семейства Тайра, заботливо наказывал: „Смотрите, ни одной стрелы не выпускайте против самураев князя Ёримори, хозяина Усадьбы у Пруда!“ Молва твердила, что князь Ёримори оттого и возвратился в столицу, что решил — коль скоро пришел конец благополучию дома Тайра, остается уповать лишь на милость властителя Камакуры Ёритомо...
В столице он направил стопы в монастырь Добра и Мира, Ниннадзи, где в храме Вечный Оплот, Токива, обитала в ту пору принцесса Хатидзё. Кормилица принцессы, госпожа Сайсё, была супругой князя Ёримори.
— Молю вас, заступитесь за меня, если мне будет грозить опасность! — обратился он с мольбою к принцессе, но ответ принцессы не развеял его тревоги.
— Увы, все, что ныне творится в мире, неподвластно моей воле! — отвечала она.
И впрямь, пусть сам князь Ёритомо питал к нему добрые чувства, но кто поручился бы, что остальные многочисленные воины Минамото тоже отнесутся к нему благосклонно? Между тем с родичами он уже разлучился... Тревожно, смутно было на душе у князя Ёримори, как у человека, который и с морем уже расстался, и к берегу еще не причалил!
Тем временем шестеро братьев Комацу во главе с Корэмори и с ними тысяча всадников догнали императорский поезд на отмели Муцуда, где разветвляется речка ёдо. Князь Мунэмори радостно их приветствовал.
— Отчего вы так запоздали? — спросил он, и Корэмори ответил:
— Уж очень горевали мои малютки, вот я и замешкался, пока старался как-нибудь их утешить!
— Почему же ты не взял с собой Рокудая? Не чересчур ли ты суров сердцем? — спросил князь Мунэмори.
— Потому что слишком уж ненадежно все, что ожидает нас впереди! — ответил князь Корэмори и вновь заплакал, ибо вопросы Мунэмори разбередили его душевные раны.
Сто шестьдесят самураев. Вассалов Тайра — наместники правителей различных земель, офицеры дворцовой стражи, чины Сыскного ведомства, — сопровождали своих господ, всего же воинство Тайра насчитывало немногим более семи тысяч дружинников, — так мало их уцелело, так мало осталось в живых после непрерывных сражений на севере и востоке, за эти последние два-три года!
