— Разве стал бы он так ластиться ко мне, старому чернецу, будь он мне чужой, не родной? — прослезившись от умиления, сказал государь-инок. — Вот мой подлинный внук! Он точь-в-точь походит на покойного государя. И как только я до сих пор ни разу не повидал этого ребенка, живую память, оставленную покойным сыном!
Государю прислуживала монахиня Нии из храма Чистой Земли — в то время она еще звалась госпожой Танго.
— Значит, вы изволите передать престол этому принцу? — спросила она.
— Разумеется! — отвечал государь.
Решено было обратиться к гаданию, и вышел ответ: «Если на престол вступит Четвертый принц[526], сто поколений его потомков будут править Японией!»
Мать принца была дочерью Нобутаки, советника Ведомства построек. Она служила при дворе государыни Кэнрэймонъин, когда та еще не была в ранге старшей императрицы. Государь Такаку-ра часто призывал эту даму, и она родила одного за другим трех принцев. У советника Нобутаки было несколько дочерей, и он мечтал, чтобы одну из них государь взял хотя бы в младшие супруги. Существует поверье: если завести в хозяйстве тысячу белых кур, девушка из этого дома обязательно станет супругой государя. Так ли, иначе ли, но Нобутака и в самом деле собрал и держал у себя в усадьбе тысячу белых кур, и, быть может, поэтому его дочь и впрямь стала матерью принцев. В глубине души Нобутака был очень этому рад, но опасался Тайра и побаивался ревности государыни, а потому не мог лелеять этих принцев так, как ему бы хотелось. Но супруга Правителя-инока, госпожа Ниидоно, сказала:
— Бояться тут нечего! Я сама воспитаю их и сделаю наследными принцами! — И бережно пестовала младенцев, приставив множество нянек.
Один из этих детей, принц Четвертый, рос в доме родного брата госпожи Ниидоно, преподобного Ноэна, настоятеля храма Торжества Веры, Хоссёдзи, но его преподобие бежал на запад вместе с другими Тайра в такой тревоге и спешке, что оставил в столице и супругу свою, и Четвертого принца. Однако вскоре он спешно прислал из западных земель человека, наказав ему забрать супругу и принца и как можно скорее доставить их к нему. Несказанно обрадованная, супруга тотчас же втайне собралась в путь, прихватив с собой принца, и была уже на Седьмой дороге, когда старший брат ее, Норимицу, правитель земли Кии, остановил ее, говоря: «Уж не помутилась ли ты в рассудке?! Ведь именно сейчас судьба, быть может, улыбнется этому принцу!» — и не разрешил ей уехать. А уже на другой день за принцем прислали карету от государя-инока Го-Сиракавы. Само собой разумеется, что избрание Четвертого принца на царство совершилось по воле богов, но все же нельзя не признать, что сей Норимицу сослужил ему поистине великую службу!
Тем не менее, вступив на престол, Четвертый принц, казалось, вовсе позабыл о Норимицу, и тот проводил дни и годы, так и не Удостоившись ни малейшей монаршей милости. И вот, излив свою грусть в стихах, он сложил два стихотворения танка и нарочно обронил эти стихи во дворце государя.
Быть может, опять услышу,как отзвук былого, призывный твой глас —о кукушка, помнишь, ночамив роще Оисо ты распевала...Второе стихотворение гласило:Под сенью вьюнкаприютилась лесная синица,завидуя той,что живет, заботы не зная,в разукрашенной прочной клетке...[527]
Император увидел эти стихи.
— Бедняга! Значит, он еще жив! Какой грех, что я совсем позабыл о нем! — сказал он и, наградив Норимицу, пожаловал ему третий придворный ранг.
2. Натора
В десятый день восьмой луны того же 2-го Дзюэй дворце государя-инока состоялась раздача званий. Кисо стал Левым конюшим и получил в дар край Этиго, а курандо Юкииэ — край Бинго. Сверх того, указом государя Го-Сиракавы приказано было впредь именовать Ёсинаку из Кисо полководцем Восходящее Солнце. Но край Этиго пришелся Кисо не по душе, и тогда ему пожаловали взамен край Иё. А Юкииэ не понравилась земля Бинго, и ему отдали землю Бидзэн. Кроме них, еще десять родичей Минамото удостоились разных придворных званий.
А в шестнадцатый день той же луны более десяти членов семейства Тайра лишили всех должностей и чинов и вычеркнули их имена из списков придворных. Только для троих сделали исключение — для дайнагона Токитады, его сына Токидзанэ, вельможи Танго, и для Главного казначея Нобумото, вельможи Сануки, ибо с дайнагоном Токитадой государь-инок состоял в переписке, то и дело посылая ему письма с требованием возвратить в столицу императора Антоку и священные императорские регалии.
В семнадцатый день той же луны Тайра прибыли на остров Девяти Земель Кюсю в Дадзайфу, что в краю Тикудзэн, в уезде
Микаса. Самурай Таканао Кикути сопровождал их от самой столицы, но теперь, притворившись, будто едет вперед, чтобы открыть для проезда Тайра заставу Оцуяму, перебрался в край Хюгу, затворился в своей усадьбе и, сколько Тайра ни призывали его обратно, не подумал явиться к ним, так что из всех воинов острова Кюсю при Тайра остался только Танэнао Окура из Ивато. Самураи Кюсю и двух прилегающих островов — Цусимы и Ики — обещали Тайра сразу же прибыть к ним на подмогу, однако на деле никто из них не сдержал данного слова.
Тайра совершили паломничество в храм Радости и Спокойствия, Анракудзи[528], все вместе слагали там стихи танка, сплетая их в стихотворные цепочки рэнга[529], и преподнесли стихи к алтарю бога.
Князь Сигэхира сложил:
По старой столицетоска нас снедает, томит —не так ли в изгнаньетосковал по родному домуты, божественный Небожитель!..
Услышав эти стихи, все невольно пролили слезы.
В двенадцатый день той же луны, по манифесту государя-инока, во дворце Отдохновения, Канъин, состоялась церемония восшествия на престол Четвертого принца. Должность канцлера осталась по-прежнему за вельможей Мотомити. Когда закончилось назначение главного и всех остальных курандо, присутствующие удалились. Кормилица Третьего принца горевала и плакала с досады, да поздно. Хотя и сказано, что не светят в небе два солнца, а в стране не бывает двух государей[530], теперь, из-за неправедных деяний Тайра, появилось два императора — один в столице, другой — на окраине, в захолустье.
Давным-давно, в старые времена, во 2-м году Тэнъан в двадцать третий день восьмой луны скончался император Монтоку. У него осталось много сыновей-принцев. Все они давно мечтали воссесть на троне и давно уже втайне возносили о том молитвы. Старшего сына звали принц Корэтака, было у него еще и другое имя — принц Охара. Обширным умом своим он был достоин императорского престола, ибо, как сказал поэт:
Сжимая в десницесудьбу четырех морей,Провидел он мудроопасность смуты князей[531].
Второй принц, Корэхито, был рожден государыней Сомэдоно, дочерью князя Ёсифусы Фудзивары, в ту пору канцлера. Все вельможи семейства Фудзивара лелеяли этого принца и служили ему опорой, так что он тоже мог считаться достойным воссесть на троне. Первый принц заслуживал престола своей ученостью, зато у второго было много одаренных умом вассалов, способных мудро управлять государственными делами. И тот и другой никак не заслуживали отказа в своих стремлениях; царедворцы пребывали в растерянности, не зная, кому отдать предпочтение. Первый принц, Корэтака, поручил молиться за него преподобному Синдзэю, настоятелю Восточного храма, Тодзи, ученику святого вероучителя Кобо. За второго принца, Корэхито, молитвы возносил преподобный Эре со Святой горы Хиэй, давнишний духовный наставник его деда, вельможи Ёсифусы. «Оба монаха известны святостью, оба ничуть не уступают друг другу в высоком духовном сане... Да, нелегко будет решить дело!» — шептались люди.
После кончины микадо вельможи собрались на совет. «Люди осудят нас, если мы назначим нового государя по собственному нашему разумению, — решили они. — Скажут, будто мы руководствовались корыстью или судили слишком пристрастно. Надо устроить состязание в верховой езде и борьбе сумо, и пусть все решит исход состязания!»
Во второй день девятой луны того же года оба принца проследовали на конское ристалище Укон. Толпами собрались вельможи и царедворцы в пышных нарядах. Как звезды, сверкали украшенные драгоценными камнями удила рядами стоявших коней — великолепное, небывалое зрелище! Все придворные замирали в тревоге, от волнения сжимая руки, — каждый держал сторону того или другого принца. Священнослужители, возносившие моленья каждый за своего принца, не уступали друг другу в рвении! Синдзэй установил свой алтарь в Восточном храме, Эре читал молитвы во дворце, в молитвенном зале Сингон. Внезапно объявили, что Эре умер. На самом же деле Эре сам пустил этот слух в расчете на то, что, услыхав о его смерти, Синдзэй ослабит рвение. Напрасное упование! Синдзэй продолжал молиться еще более усердно!
