Капитан, показавшись из рубки, выставил одну ногу на палубу и облокотился рукой на раскрытую дверь. Передо мной предстало как бы полкапитана. Он даже смотрел на меня одним глазом, словно Циклоп.
Я подошел. За минувшие дни капитан относился ко мне по разному, перепробовав едва ли не все существующие между людьми отношения: и с коммерческим интересом как к клиенту, и с добрым безразличием как к футбольному игроку, от которого не стоило ждать ни сильных пасов, ни, тем более, голов, и с заискивающим почтением как с частному детективу, и со скользящей подозрительностью как к ненадежному единомышленнику, способному на предательство. Мне показалось, что капитан запутался в ярлыках, которые сам же навесил на меня, и забыл, с какой миной обращался ко мне в последний раз, отчего онемел и растерялся при моем приближении.
– Заходи! – пришел ему на помощь генерал, сидящий на стуле у радиостанции столь основательно и серьезно, что самого стула под ним не было видно, будто генерал присел на корточки, да радикулит скрутил его в такой позе.
Капитан прикрыл за мной дверь. На панели розовыми огоньками светились приборы. Датчики радиолокации ощупывали поверхность моря вокруг яхты. Электронный компас устремился на кипрский мыс Апостола Андрея, сродни легавой, идущей по следу преступника.
– Как это случилось? – спросил капитан, сняв с себя фуражку и платком протирая козырек с внутренней стороны.
Я не мог сказать даже что-то отдаленно напоминающее правду, ибо тогда подставил бы Алину, которая посмела охотиться на территории капитана и генерала и ухватила их добычу. Не знаю, отчетливо ли представлял капитан, насколько безнадежен я был в роли стукача, и все-таки я решил четко определить свое место:
– А у Мизина вы не спрашивали?
– А при чем тут Мизин? – спросил капитан, водворяя фуражку на место, и по тому, как он калибровал козырек относительно глаз, я понял, что с Мизиным он уже вступал в торговые отношения, но, видимо, информацией студента остался недоволен.
– Я ничего не могу сказать, – огорчил я капитана. – Мы разговаривали, потом ей стало плохо, и она попросила позвать врача… Интересно, а этот прибор способен распознать плывущего за бортом человека?
– И что – ей до сих пор плохо? – подключился к допросу генерал.
– Нет, ей хорошо. Но она до сих пор не может проснуться.
– А ты доктору случайно не проболтал о наших планах?
Я отрицательно покачал головой.
– Я больше не могу терпеть его выходок, – вслух подумал капитан и тотчас замолчал, так как по его глазам плетью прошелся взгляд генерала.
Они уже не доверяли мне так, как раньше, и это было очень хорошо. Доверие сковывает негласными обязательствами, иначе говоря, за него волей-неволей приходится платить, как за ненужный товар, который дали в нагрузку.
Я простился и вышел. Госпожи Дамиры уже не было в шезлонге. Бар на корме был пуст – ни посетителей, ни Лоры, только липкий густой ветер раскидывал по палубе треугольные салфетки, похожие на паруса.
34
Стелла уже забралась в постель и весело смотрела на меня, придерживая простыню у подбородка, чем напоминала клоуна, развлекающего зрителей из-за занавеса.
– Что это? – спросил я.
– Разве ты не видишь? – удивилась она, – "Арзино".
Бутылка сухого вина, стоящая посреди стола, была открыта. Пробка мокла в лужице. Два бокала были наполнены до краев.
– Где взяла?
– Уж конечно не Пыжик угостил! – кокетливо обиделась она. – У себя в каюте, конечно.
– Более плохого вина найти не могла? – риторически спросил я, вынес бокалы в душевую и вылил вино в раковину. – Это же уксус! Пить невозможно.
Стелла следила за мной с недоверием.
– Мне кажется, что ты чего-то боишься, – предположила она. – То ли яда, то ли еще чего.
– Ты всегда говоришь то, что думаешь? – удивился я.
– Конечно. Прямая связь: уши – мозг – рот. Слова проскальзывают по этому коридору, как лягушки через водосточную трубу. Можно расслабиться, наслаждаться жизнью и не надо делать на собственном лбу зарубки на память.
– Интересная теория…
– Ты мне зубы не заговаривай. Испугался, что я что-то подмешала в вино?
– Не лезь в душу!
– Такой мускулистый, – придавая голосу оттенок легкого разочарования, произнесла Стелла, – твердый пистолет в штанах прячет, а меня боится.
На правду обижаться нельзя. Я раскрыл холодильник, осмотрел заметно поредевший строй и вынул бутылку французского столового.
– Можно подумать, что это не уксус, – усмехнулась Стелла.
– Отвернись, – попросил я и взялся за пуговицу на рубашке.
– Ты не хочешь, чтобы я увидела, куда ты спрячешь свой пистолет?
Кто учил ее так вести себя с мужчинами? Я передумал раздеваться, сел в кресло, откупорил бутылку и налил себе полный бокал.
– Тебе сколько лет? – спросил я.
– А что?
– Если хочешь показаться умной и наблюдательной, то вылезай из постели, одевайся и иди в библиотеку. А если планы у тебя все же другие, тогда лучше помалкивай.
С этими словами я залпом выпил вино. Что было потом, я не помнил.
* * *
Мне снилось, будто я держу белую птицу за ноги, а она, отчаянно размахивая широкими крыльями, пытается взлететь вместе со мной; писк, ветер, удары крыльев по щекам; я не могу прикрыть лицо, потому что руки заняты, и отворачиваюсь, опускаю голову, но птица, изловчившись, все равно достает меня крыльями и целится острым красным клювом прямо мне в глаз…
Я сделал над собой усилие и, вздрогнув, проснулся. Передо мной плыло что-то белое, и я не сразу понял, что это Алина. Девушка стояла у кровати и что-то делала с моим лицом, причиняя мне боль. Я поморщился и попытался спрятать лицо в подушку, где было темно и начиналась дорога к белой птице, но Алина зажала пятерней мой чуб и потянула вверх.
– Ты что? – пробормотал я, с трудом открывая глаза. – Совсем сошла с ума?
– Где Виктор? – прошептала девушка.
Отвратительное состояние! Я приподнял руку и долго всматривался в постоянно меняющиеся цифры на часах. Чтобы сфокусировать
