Ася слушала, совсем не вникая в то, кто там босс, кто — шестерки, какие такие ошибки они делали, с какой стати Тугарин приехал сюда, за какую ниточку тянул, к чему эта ниточка привела… Ей это было неинтересно. Она в этом ничего не понимала. И не собиралась понимать. Детективы она не просто не любила, а очень не любила. Убивают, грабят, похищают детей, взрывают, бросают в подвалы… Наркотиками торгуют. Мерзость какая. И в книжках — мерзость, а если все это на самом деле, рядом, в жизни… В ее жизни! Какая мерзость. В жизни не должно быть такого. В жизни должны быть порядок, покой и чистота. Наркотики, стрельба, кровь, страх — этого в жизни быть не должно. Это все есть, конечно, но — в другой жизни, в чужой, в незнакомой и непонятной. Она не хочет ни знакомиться со всем этим — даже по рассказам, — ни понимать все это.
— Ты что задумалась? — Тугарин шевельнулся, потянулся к ней здоровой рукой — левый пустой рукав его дурацкой клетчатой рубахи опять свалился с кровати и повис почти до пола. — Тебе чего-нибудь непонятно? Ты спрашивай, я отвечу. Я ж не знаю, что тебе интересно.
Ася взяла свисающий пустой рукав, опять положила его на кровать, подумала — и вложила свою руку в его каменную ладонь. Поощрительный приз: все-таки он уже не хватал ее с такой скоростью, что она не успевала заметить движение, а вполне по-человечески протягивал руку так, что возникала иллюзия, будто она сама решает, брать его руку или отодвинуться еще дальше. Чего она там решает, ничего она не решает… Но иллюзия все-таки утешала. Может быть, когда-нибудь наступит время, когда она действительно сама все будет решать. От любой зависимости можно освободиться.
— Мне интересно, да… То есть мне непонятно… — Ася смотрела на его каменную руку, которая прижимала ее ладонь к его каменной груди, и поэтому никак не могла правильно сформулировать вопрос. — То есть мне хотелось бы знать, что можно ожидать от… э-э… нерядовых дел, если рядовые — и даже пустяковые! — дела кончаются вот так… И чего ты все время полуголый?.. Холодно же. Тебе сейчас только простудиться не хватало.
— Это было бы шикарно, — мечтательно сказал Тугарин. — Я бы лежал весь в соплях, а ты бы кормила меня аспирином и поила чаем с лимоном. Или молоком с медом? Мне мама рассказывала, как надо простуду лечить, а я забыл. Никогда не простужался, ни разу в жизни. Даже когда в прорубь провалился — и то… Это в седьмом классе было. Мы с ребятами на лыжах катались, на речке, там берег такой хороший — высокий, крутой, с трамплинчиком посредине… Прямо горнолыжный курорт. Вот меня с того трамплинчика и вынесло точненько к проруби. Вообще-то она более-менее замерзла… Но я уже тогда был… несколько крупноват. То есть всегда слоном был. Вот лед и проломился. Ну и что? Вылез — и быстрей костер разжигать. Не, конечно, когда одежда на тебе гремит, как жестянка, — хорошего мало. Свитер снимать стал — рукав сломал. А сам — ничего, даже не чихнул ни разу…
— Господин майор, — перебила его Ася. — Не уклоняйтесь, пожалуйста, от темы. Вы что, не поняли вопроса? Двоечник…
— Асенька хорошая. — Тугарин вздохнул, сделал выражение лица типа «я знал, но забыл» и потащил ее руку к своей вечно колючей щеке. — Я вообще твоих вопросов не понимаю. У тебя все вопросы какие-то странные… К тому же у меня с головой что-то такое… Какая-то она вся холодная. То есть горячая. То есть кружится. Наверное, это простуда начинается.
— Господин майор, да вы симулянт! — догадалась Ася. И пересела поближе, потому что с вытянутой рукой сидеть было неудобно. — Отвечайте немедленно: чем кончаются серьезные дела, если пустяковые кончаются вот этим?!
— Все мои дела кончаются победой закона над беззаконием, — гордо сказал Тугарин. — Можно сказать, победой добра над злом. Вот так. Если без ложной скромности. А ты все время на мою ошибку намекаешь… Ладно, признаю: сам виноват. Допустил промашку. Лопухнулся. Подставился. Словил пулю… Даже две, что, конечно, вообще стыд и позор. Но у меня были смягчающие обстоятельства. Я все время боялся. Думал: вдруг ты высунешься? Бешеная же.
— Я — какая? — изумилась Ася и даже хотела выдернуть свою руку из его пальцев.
Тугарин сделал выражение лица типа «голова холодная, горячая и вообще кружится», закрыл себе рот ее рукой и так, ей в ладонь, быстро заговорил:
— Нет-нет-нет, не бешеная! Я так не думаю! Я думаю, что просто сумасшедшая. Это Скрепелев считает, что бешеная… Ну, тот, кого ты автоматом оприходовала. Его тоже можно понять — все-таки такое потрясение пережил! Если бы ты меня автоматом — я бы тоже подумал, что бешеная… А ты не меня… Так что я ничего такого не думаю… Хорошо все-таки, что ты не у нас работаешь… Вот бы я страху натерпелся… Поседел бы раньше времени… Язву желудка заработал бы… Бессонницу… Асенька хорошая…
— Ага, — склочным голосом сказала Ася. — А то, что из-за тебя родные и близкие терпят страх, седеют, зарабатывают язву и бессонницу, — это нормально, да? Это в порядке вещей! Это не считается! Это ты не виноват и можешь ни о ком не думать!..
Тугарин прижал ее ладонь к своей вечно колючей щеке, закрыл глаза и долго лежал молча, иногда тяжело вздыхая с выражением лица типа «скорблю с вами». Наконец заговорил, спокойно, рассудительно, терпеливо — будто объяснял очевидные вещи, которые она почему-то не понимает:
— У меня только мама, больше никого. Она за меня не боится… Я стараюсь делать так, чтобы не боялась. Она не все знает. Это правильно — и положено так, и ей спокойней. А потом, ведь и беспокоиться особо не о чем. Это моя работа. У других работа бывает гораздо опасней — и ничего, никто не седеет… Да и работа — дело сорок девятое, ведь и просто так можно на что угодно налететь. Идешь по улице — а из-за угла маньяк обдолбанный… А на дорогах что делается? Сплошные аварии. Вот, например, твой мотоцикл. Ты уверена, что родные и близкие в восторге оттого, что ты летаешь со сверхзвуковой скоростью? Причем — не в рамках служебных обязанностей, а так, ради баловства. И при этом ты ведь не думаешь, что родные и близкие седеют от страха и не спят по ночам?
— Это демагогия! — Ася выдернула свою руку из его руки и демонстративно отодвинулась подальше. — Во-первых, я езжу очень медленно и осторожно! Почти всегда! Ни разу еще ничего не случилось! К тому же никакие маньяки из-за угла вдогонку не кинутся! Так что это как раз не баловство, а необходимая мера предосторожности! А про служебные обязанности вообще молчи, раз ничего не понимаешь! Между прочим, я живу дальше всех от больницы, а на экстренные вызовы приезжаю быстрее всех! А во-вторых, в меня никто не стреляет! В рамках служебных обязанностей! Прямо на работе! Чтобы потом операции без наркоза делали! У меня нормальная жизнь, нормальная работа, и все мои родные нормально живут, ничего они за меня не боятся, врешь ты все, специально говоришь, чтобы самому оправдаться, потому что никаких серьезных аргументов у тебя нет, ты просто не хочешь признаваться, что все это тебе нравится, все эти перестрелки, все эти киллеры, всё это безумие, потому что ты Терминатор, Бэтман, человек-паук, герой невидимого фронта!.. При исполнении!.. Мужчины уходят воевать, да? Стрелять друг в друга? А женщины остаются ждать? Чего ждать?! Когда скажут, кто в кого попал?! Кому операцию делали с наркозом, а кому — без наркоза?!
