– Я отпущу тебя, Надидан, и оставлю жизнь твоей жене и тому, кого она носит в своей утробе, если ты поклянёшься вернуть мне долг ценою в две жизни, когда я приду за ним.
Надидан обратился взглядом к Тарати, но увидел, что она не в силах ответить ему. От ужаса она потеряла дар речи. Она что-то кричала, вытаращив глаза и коверкая лицо, кричала так, как не умеют кричать звуки, – и звуки не выходили из неё. От ужаса она состарилась на его глазах. От ужаса руки её, обхватившие живот, окаменели. (Она вновь обретёт дар речи, и жизненные соки вновь нальют её тело красотой, и руки её оживут в тот самый миг, когда крик её младенца ворвётся в Мир Яви, потому что в этот миг она забудет всё остальное, забудет про свою немоту.)
– Клянусь, – ответил Надидан, потупив взор.
И вот через семь лет в дом Надидана и Тарати постучались. Так не стучат соседи. И так не стучат путники. Так стучится судьба. От такого стука обрывается сердце.
Глаза Надидана и Тарати встретились.
– Открой, – обречённо сказала она, – пока Сордрос не проснулся.
Надидан понял, что она подумала не только о покойном сне сына, и сказал в ответ:
– Я помню о Сордросе… и о тебе.
Потом он взял свечу, прошёл в переднюю и открыл дверь… и оторопел.
– Не узнаёшь меня?
Надидан узнал этот голос: другого голоса, который бы так пронимал душу того, к кому был обращён, он не слышал. Но облик этого человека был и тот, что семь лет назад, и какой-то другой. Взор как будто остался прежним, а лицо признать было трудно: нос… рот… во всём – искажённость прежних черт… во всём – какая-то кривизна.
– Не смущайся. Я тот, кого семь лет назад ты встретил близ озера Солеф, тот, кого ты назвал сыном Тьмы, тот, кому ты дал слово. Я пришёл получить долг.
– Мой сын уже спит. Боюсь, мы разбудим его.
– Пока тебе не надо бояться за сына и жену.
– Я помню о нашем уговоре и буду верен слову.
– Загаси свечу, и отойдём в сторону.
Надидан задул свечу и оставил её на крыльце.
Когда они отдалились от дома, он спросил:
– Что прикажешь, сын Тьмы? Я хочу, наконец, избавиться от этой ноши, которая не давала мне свободно дышать все эти годы.
– Я назову тебе три имени. Не сомневаюсь, ты слышал об этих людях. До Нового Света ты встретишься с каждым из них и передашь весточку от меня. С кем-то из них разговор будет короткий, с кем-то подлиннее и посердечнее. Все трое живут в Дорлифе и отмечены любовью дорлифян.
– Но за два дня туда никак не успеть, – обеспокоился Надидан.
– Пусть тебя не заботит это. Добраться к сроку до тех, кто мне нужен, я тебе помогу. А теперь то, от чего будет зависеть, жить ли дальше твоему сыну и твоей жене.
– Ты не тронешь их! Ты обещал! – забыв об осторожности, вскричал Надидан.
– О твоём обещании толкуем мы здесь – не забывайся!
Надидан понурил голову. Гость, который был хозяином положения, достал что-то из-под полы плаща и протянул ему.
– Властна ли твоя рука над этим предметом? – спросил он.
Вслед за своими руками, которые остыли от бессилия и не знали, куда им деваться, а теперь, когда прикоснулись к предмету, вспомнили себя, Надидан оживился.
– Да, ведь я родом из Парлифа. Мой отец – охотник, отменный охотник. Он брал меня на промысел, когда мне не было ещё и десяти. Он умел всё и многому научил меня. Он научил меня брать медведя на рогатину и свежевать его. Да, рука моя в ладах с этой штукой, – сказал он с чувством какой-то значительности, но, заметив за собой, что это чувство на какие-то мгновения выпятилось и заслонило и страх, и стыд, осёкся… – Но зачем она мне для разговора с теми тремя?!
– Успокойся!.. Ты ещё не ведаешь о том, что тебе понадобится для разговора. Но я тебе подскажу.
Вдруг Надидан оторопел: ему показалось, что с ним творится что-то неладное.
– Я не вижу его! Моя рука держит его, и пальцы чувствуют его, но я не вижу его! Я вижу всё, насколько позволяет ночь. Я вижу тебя, сын Тьмы. Я не вижу только его, – с этими словами он разжал руку и был готов избавиться от того, что раздражило его своей обманчивостью.
– Держи! Крепче держи! – приказал гость. – Не то потеряешь.
Надидан снова сомкнул пальцы.
– Почему я не вижу его? Скажи мне!
– Он фантом.
– Почему же мои пальцы слышат его?
– Он притягивает кровь, бегущую в твоих жилах.
– Но я видел его, когда принял из твоих рук.
– Потому что он в моей власти, и я хотел, чтобы ты увидел его. Вот его брат – возьми.
– Ещё один? – растерялся Надидан, но покорно принял и его.
Через несколько мгновений второй предмет, ничем не отличавшийся от первого, тоже стал невидимым.
– У тебя мало времени, Надидан, но твои руки должны обрести власть над ними. Ещё важнее, чтобы твоя душа не противилась им и сердце твоё не трепетало, когда придёт час беседы с теми, о ком я говорил тебе. Ты поможешь братьям-фантомам – они помогут тебе.
– Как? – почему-то шёпотом спросил Надидан.
– Как? Слушай. В канун Нового Света в Дорлифе будет много всякого народа. Среди них будет Надидан из Хоглифа. Ему не надо прятаться и тушеваться. Он придёт туда как гость. Он будет помнить, что дома его ждут сын и жена, живые сын и жена, и он будет радоваться празднику. Незаметно он высмотрит тех, чьи имена я назову ему перед дорогой.
– Но если я не знаю их в лицо?
– Поверь мне, Надидан: к ним будут обращены взоры многих в этот день, и на устах у многих будут их имена, и тебе не понадобится много времени и усилий, чтобы узнать их. Когда найдёшь их, сразу вспомнишь о своих помощниках. На одного человека – один помощник, один из братьев-фантомов. Укажешь помощнику, которого будешь сжимать в руке, но не будешь зреть, человека, как стреле указываешь взором косулю, и, разжав пальцы, оставишь его висеть в воздухе. Его брату укажешь другого человека. С третьим встретишься и поговоришь сам. Ступай, Надидан. Я скоро приду за тобой.
Надидан не удержался от вопроса:
– Ты отпустишь нас, если я…
– Вернёшь долг, и мы с тобой поладим.
Надидан спрятал предметы, которые всё время сжимал в руках, за пояс за спину, как будто кто-то мог увидеть их и уличить его… в связи с Тьмой. На душе у него стало легче, когда он сообразил, что должен сделать только полдела – только указать. Перед тем как открыть дверь своего дома, где его ждала жена, он успел подумать, что «только указать… стоит жизней Сордроса и Тарати».
* * *
– …Когда мы спустились с гор, мы увидели человека в чёрном плаще. Он сидел на камне. Он поджидал нас. Мы поняли это позже, – продолжал Дэниел общее с Мэтью и Семимесом повествование об их приключениях, которое морковный человечек участливо слушал.
После ужина беседа перенеслась в гостиную. Дэниел и Мэтью отдали свои тела креслам, на которые положили глаз, как только увидели их. Малам и Семимес расположились на диване.
– Он поджидал Дэна, отец, – уточнил Семимес. – Ему нужна была Слеза Дэна.
– Но откуда он узнал про Слезу? – заметил Мэтью. – Ведь мы пришли только вчера.
– И только горы успели разглядеть и расслышать нас, – добавил Дэниел.
– Ему нужна была твоя Слеза, – повторил Семимес.
– Это так, я не спорю. Но откуда он узнал про Слезу?! – недоумевал Дэниел.
– Откуда же он узнал про Слезу? – повторил Малам, задавая вопрос себе.
На лице Семимеса нарисовалась сосредоточенность: он силился что-то вспомнить.
– Тот человек сказал, оборотившись к Дэну… оборотившись к тебе, Дэн: «Я знал, что ты придёшь».
– Точно, Семимес, он сказал так, – подтвердил Мэтью.
– «Но Путь, приведший тебя сюда, – продолжал Семимес, напрягая мысль, – Её Путь, но не твой. Мой Путь, но не твой».
– Путь, говоришь? – Малам нахмурился и покачал головой, а потом добавил:
– Странно… Откуда же он взялся?.. Откуда пролегает его Путь?
– Странно, – повторил Семимес за отцом и взглянул на Дэниела и Мэтью так, словно заподозрил их в том, что они замалчивают что-то.
– Каков же он из себя, этот человек? – спросил Малам.
Мэтью и Дэниел посмотрели друг на друга в некотором замешательстве. Они не знали, как сказать о самом приметном в его внешности. Дэниел всё-таки решился.
– Он маленького роста и…
– Отец, он, как и ты, горбат, – выручил его Семимес. – Издали я принял его за тебя. Но его чёрный плащ отстранил меня от этой мысли.
Малам невольно встрепенулся: какая-то догадка заставила его немного приподняться и заёрзать.
– И ещё он… – хотел было добавить Дэниел, но морковный человечек опередил его.
– Оранжев, как и я? – вырвалось у него.
– Да, отец.
