Я поднесла кончик батона ко рту и с наслаждением впилась в него зубами. Ах, как чудесно пахнет и хрустит!
Саша повернул голову и уставился на меня.
— Что? — с набитым ртом спросила я. — Сам ведь спросил: хочу ли я хлеба.
Он поставил мне ноутбук на колени.
— Вообще-то я пошутил.
Кусок, кажется, застрял у меня в горле. Ни туда, ни сюда не двинется, дышать нечем!
Я сунула батон Саше в руки и кивнула в сторону аллеи, чтоб он уматывал ко всем чертям.
Он посмотрел сперва на откусанный батон, затем на меня и указал на ноутбук.
О чудо! Ноут больше не пищал, и музыка снова нормально играла. Застрявший кусок хлеба от облегчения благополучно провалился в желудок. Уф-ф, хоть давиться на глазах этого мастера не придется, и на том спасибочки.
— Как ты это сделал?
— Секрет, — улыбнулся он.
— Ну и сколько я теперь тебе должна? — вызывающе уставилась я на него.
Смотрит и молчит. Неужто думает, я сама буду называть цену за услугу? Или скромным хочет казаться?
— Так сколько я тебе должна?
Саша опустил глаза.
— Вообще-то, три минуты.
— О чем ты? Какие… — я нервно смеюсь. — Не-е-ет! Ты ведь не серьезно?!
Он не серьезно! Снова шутит! Шутник… не смешно, НЕ СМЕШНО!
Когда надвигается гроза, темно-синие тучи спускаются особенно низко и плывут на тебя, точно собираются поглотить. А сейчас ярко светит солнце, но у меня чувство, будто вот-вот громыхнет и в небе промелькнет молния. Нет, конечно, не в небе — все это в его глазах, которые неумолимо приближаются. Я не пытаюсь увернуться, разве от молнии увернешься? Я не вскакиваю с места, чтобы сбежать, а просто смотрю и не могу отвести взгляд.
Он меня поцеловал.
Так необычно, так нежно и так страстно. Мое сердце точно бросилось с обрыва, пролетело много-много километров и упало в его теплые ладони, заиндевевшее, но все еще живое. Оно оттаяло и забилось в сладостной неге. Как рыбка, которой хочется жить-жить-жить…
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила я.
— О чем же?
— Плюнуть в тебя сейчас или подождать!
Саша немного отстранился и пробормотал:
— Подожди, вот я сейчас расскажу, почему тебе Вадик не позвонил, и тогда… тогда плюнешь.
Я громко фыркнула.
— Неужели ты и его избил?
— Нет, его я не бил, просто кое-что сказал, тогда, в автобусе… помнишь?
Я напряженно ждала.
Что же он мог сказать? Может, открыл мой истинный возраст и поведал про парня, которого не было?
— Я сказал ему, что ты тайком встречаешься со мной.
— Как это? Но это неправда!
Саша вздохнул.
— Он тоже так подумал, тогда я сказал ему, что могу поцеловать тебя прямо при нем.
— Ты ведь этого не сделал, я бы заметила…
— Я этого и не делал, просто наклонился очень близко и сказал про тушь… видимо, со стороны было похоже.
— Тушь?!
Так вот что тогда произошло! Как же избито! Как подло! Вот почему Вадик был так холоден, вот почему не позвонил!
— Какое вероломство! — воскликнула я.
— Прости.
— Прости? Все шутишь?! Ты дважды отнял у меня любовь! Дважды!
Я захлопнула ноутбук.
— А Рома? Он знал?!
Вижу, друга выдавать не хочет, но я взбешена и просто так увильнуть от ответа ему не позволю.
— Отвечай!
— Знал! Но он не виноват, он мне тысячу раз говорил оставить тебя в покое. В лагере мы даже из-за этого поссорились.
Мне неожиданно вспомнился разговор Донских с Ромой под окнами корпуса моего отряда, и я сказала:
— Однажды ночью я слышала, как вы говорили…
Саша кивнул.
— Да, было такое. Я пытался уломать Ромку рассказать тебе про настоящего Вадика.
— А как же Оксана? Я думала, вы говорили про Оксану!
— Нет, — Саша поморщился, — сколько себя помню, мы всегда говорили только о тебе.
— Ненормальные!
Он дернул плечом.
— Немножко.
— А Вадик? — встрепенулась я. — Что Ромка должен был мне рассказать?
— Ничего особенного, просто Вадик часто меняет девчонок. Не знаю, утешит это или нет, но тебя он менять не собирался, ты ему действительно нравилась. Он говорил об этом пацанам. Вообще постоянно только о тебе болтал и хвастался: какая ты умная, какая клёвая, как с тобой интересно, как ты великолепно целуешься…
— Правда? Бо-о-оже! Я должна ему позвонить, должна объяснить, как бессовестно нас разлучили! У нас ведь было столько планов, да чтоб ты знал, я распланировала нашу с жизнь Вадиком на сто лет вперед! Если он все еще любит меня, то…
— Да не любит он тебя! — Саша откинулся на спинку скамейки и уставился в небо. — Никто и никогда не полюбит тебя так же сильно, как я.
За мыслями о предстоящем разговоре со смайликом до меня не сразу дошел смысл этих слов, поэтому я переспросила:
— Ты?
— Да — я. Сколько тебя знает Вадик… месяц, какой-то ничтожный месяц, за который он так и не понял, что тебе нужно.
— Что же мне нужно?
— Тебе нужна красивая история любви.
— Думаешь?
— Знаю!
Разве? Почему он так подумал? Нет же, мне нужен…
— Тебе нужен герой, который любил бы тебя до одурения, как в твоих обожаемых романах. Только тебя и никого больше, никогда и ни за что.
— Ну и что в этом плохого?!
— Ничего, — он повернул голову. — Просто больше не ищи, я люблю тебя сильнее всех. У нас есть красивая история, длиною почти в целую жизнь. Помнишь, как в детском саду я дернул тебя за косичку на пении, а ты повернулась и сказала: «Дурак!»
Мне смешно и не хочется сдерживаться. Конечно, я все это помню!
— Не смейся! — шутливо возмутился Саша. — Это ведь только начало, дальше — лучше. — Он вручил мне батон. — Ты поешь, а я пока расскажу.
Я взглянула в его синие глаза и…
Как я сказала полтора месяца назад? «Кажется, лето обещает быть интересным?» Нет, неправильно! Нужно по-другому: «Кажется — жизнь удалась!»
Ирина Щеглова
Лестница поцелуев
Глава 1
Девчонка из Подмосковья
Здорово жить в Подмосковье — так считала Нина. Сплошные преимущества. Еще бы: живешь себе в тихом поселке, почти деревне, можно сказать, где все неспешно, размеренно, зелено. Все друг друга знают. Даже кошки и собаки здороваются при встрече, не говоря о людях. При этом столица — вот она, под боком. Сорок минут на электричке или маршрутке. Нет, на маршрутке, пожалуй, не стоит, а то сорок минут превращаются в часы из-за длинных пробок в часы пик, да и не только.
В Москву хорошо выбираться компанией. И не просто для того, чтоб пошататься по улицам и поглазеть на витрины. Нет! Совсем другое дело, когда в сумочке лежит заветный билет в один из московских театров, музеев или на одну из выставок. Предвкушение праздника, подготовка, сама поездка — все это превращается в одно общее действо, ничуть не менее важное, чем спектакль или концерт.
