домом. Дедушка участвовал в боях под Москвой, на Курской битве, защищал Восточную Пруссию.
После обеда Эльза показывала мне дом. Когда мы вышли в сад, к нам присоединился дедушка. Он спросил о нашей семье, был удивлён количеством детей. Но я сказал, что в нашем селе в каждом доме по четверо — шестеро детей.
Немец замолчал и остановился. Мы тоже остановились. Я бросил взгляд на деда, мне показалось, что лицо его стало злым. Он посмотрел на меня и заговорил по-немецки. Конечно, я не понял всего, но слова «Russische Soldaten toten kleine deutsche Kinder» мне не надо было переводить.
Эльза растерялась, покраснела, смотрела то на деда, то на меня. Я вспомнил фразу, которую ты мне написала в письме, и медленно произнёс её по-немецки: «Пожалуйста, переведите речь на русский язык». Дед аж вздрогнул. Наверно, подумал, что я всё понимаю.
Дед предложил мне пройти в беседку, отослав Эльзу в дом, чтобы помогла матери организовать чай.
Немец стал расспрашивать меня об отце. Я рассказал всё, как было на самом деле. Сказал, что горжусь своим отцом.
Дед выслушал меня и горько усмехнулся: «Вот что с народом творят руководители. Внушают чувство гордости за убийство, за насилие, за пролитую кровь. Народ превращают в зверей, которые по сигналу бросаются грызть друг друга. Что делить простому народу? Может, новые поколения будут иначе смотреть друг на друга. Но для этого надо уметь отделять правду от лжи. Ты — сын фронтовика, которого считаешь героем, наверняка. А знаешь, сколько такие герои загубили совсем невинных только что появившихся на свет детишек, когда захватили Кёнигсберг? Их просто хватали в роддоме и сбрасывали во рвы, которые были вырыты для защиты города от красноармейцев. Чем провинились эти крошки? Их матерей насиловали прямо в родильных отделениях. Это я знаю от очевидцев. Знаю и то, как сгоняли мирных жителей на бывшие поля сражений, там расстреливали или сжигали живьём…»
Тогда я не мог поверить в зверство нашего советского солдата, о подвигах которого много читал, смотрел фильмы. Да и на службе нам не единожды показывали документальные фильмы о том, как советские солдаты делились своим пайком с немецкими гражданами.
Немец говорил спокойно и с болью, поэтому я не мог не поверить ему. В одном я был уверен, что мой отец никогда не мог превратиться в зверя.
«Уродов было достаточно с обеих сторон», — тихо произнёс я и тут же рассказал случай, когда отца спас немецкий солдат и привёл его в лес, где находился его полк.
«Ты, надеюсь, помнишь, он нам рассказывал, — обратился Валерий ко мне, — когда один остался в живых из всего экипажа, а танк был охвачен пламенем. Отец загнал танк в реку, выбрался и хотел выползти на берег, он был ранен. Тут к реке спустился немец. Папка повернул назад в реку, решил утопиться, чем попасть в плен. Немец, видимо, разгадал и громко проговорил: „Гитлер капут!“ Отец выполз на берег, немец помогал ему идти до места дислокации полка. Когда они приблизились, из-за куста выскочил сержант и набросился на немца со словами; „Да я тебя за нашего командира…“ Папка остановил его. Немца, спустя некоторое время, отправили по месту назначения, видимо, на стройку».
Примечание. Да, я хорошо помнила этот рассказ папки.
— Потом я рассказал ему случай с дядей Герасимом. Он же у нас дошёл до Берлина. Этот случай он рассказывал отцу, когда приезжал в отпуск, нас ещё не было на свете. Дядя же у нас главным связистом был. Он тянул линию через развалины некогда огромного дома. Уже собирался переходить в соседний, как услышал стон. Огляделся и в углу увидел окровавленного немца. Подошёл ближе — совсем мальчишка. Он лежал и плакал, конечно, от боли, возможно, от страха. Дядя в тот момент ругал Гитлера за то, что он вот таких мальчишек посылал на убой для защиты своей власти. Дядя наш прожил короткую жизнь, но достойную. Он достал индивидуальный пакет, перевязал мальчишку и говорит вслух: «Куда тебя? К моим — так тебя и меня в расход пустят, к твоим — меня пристрелят». А раненый давай объяснять дяде Герасиму, что его дом совсем недалеко, через пару кварталов. Дядя взвалил на себя парнишку и доставил домой. Слёз было пролито немеряно. Дядя был уже взрослый, повидавший ГУЛАГ и многое другое, в этот миг вспомнил слёзы своей матери… Дядю угощали, как самого дорогого гостя. Оставляли ночевать, но он не согласился. Тогда они достали чемодан и стали его нагружать подарками. Даже кольца с себя сняли обручальные. Чемодан вручили дяде. Ещё и продуктов наложили.
Примечание. Такого случая я не знала до рассказа Валеры. Но мама рассказывала, что получили от брата Герасима пару посылок из Германии. Возможно, там и были подарки за спасённого немецкого мальчишку.
— Немец повеселел после моего рассказа о дяде Герасиме, — продолжил Валера, — а я никак не мог забыть тех новорождённых, которыми забрасывали наши солдаты противотанковые рвы…
С Эльзой я не стал больше встречаться, хоть она и приходила на вечера, искала встречи со мной. Я всё чаще стал задумываться над вопросом: для чего мы, советские солдаты, здесь?
P. S. Много позже, не единожды побывав в Германии, пообщавшись с участниками войны на самом высоком уровне, брат с горечью как-то сказал: «Тогда дед Эльзы был прав. Самое страшное с немецкими женщинами было именно в Восточной Пруссии. И делалось это всё с подачи нашего правительства и высшего командования. Пруссия отходила к нам, поэтому её надо было освободить от немцев, не перевозить же их к нам. Свой народ кормить нечем было после войны».
7. Слово нашим союзникам
Уинстон Черчилль, премьер министр Великобритании: «Человек, который остался в живых после встречи с русским солдатом и русским климатом, знает, что такое война. После этого ему незачем учиться воевать».
* * *
Генерал Д. Эйзенхауэр, американский главнокомандующий: «Умение и агрессивный боевой дух
