- Вас самих не коснется мой меч, даю вам царское слово! - сказал Артаксеркс. - Вот, я уже и дом Амана отдал Эсфири, а его самого уже повесили на дереве за то, что он налагал руку свою на иудеев. Но письма, написанного от имени царя и скрепленного перстнем царским, нельзя изменить. Будет то, что написано в письме, и никак иначе.
Усышав такие слова, Эсфирь больше не смогла совладать с собой, - она упала в ноги царя, стала горько плакать и упрашивать его найти любой способ отвратить замысел Амана Вугеянина, срочно что-нибудь придумать.
Но Артаксеркс только задумчиво качал головой и разглядывал перстень на среднем пальце - тот самый, которым скреплялись царские указы и письма. Все чувства, желания, слезы, мольбы были бессильны против этой маленькой, искусно вырезанной печати - знака царственой власти Ахменидов. На ней держалась все держава - стоит в законе сделать в хоть маленькую щель, послабление, и царство сразу же начнет рушиться...
- Всякий указ, написанный от лица царя, должен быть выполнен, даже если придется потерять половину из своего народа, - повторил Артаксеркс.
А про себя подумал: "Зато другая половина будет мне служить ещё лучше, с большим трепетом, ибо я - царь".
Эсфирь по-прежнему рыдала, и теперь Артаксерк смотрел на неё с нарастающим раздражением, словно бы молчаливо спрашивая: чего тебе ещё нужно от меня? Он и так дал царское слово, что сохранит жизнь её воспитателю, этому Мардохею, и всей его семье, он уже подарил ей лучший в Сузах дом после царского, и позволил иудею быть в нем главным распорядителем. Но царский закон - это как неотвратимая судьба, которой никто не может отменить.
Артаксеркс собрался уже указать слугам, чтобы они отвели Эсфирь в свои покои - в концеконцов, он сказал ей и её воспитателю все, что хотел, но тут Мардохей обратился к царю с почтительным поклоном:
- Нельзя отменить царского указа, - сказал иудей. - Но ведь царь может издавать сколько угодно указов? Поэтому можно издать другой указ, по которому иудеи получат право на защиту, и тогда уже не каждый осмелится поднять на них свой меч. Письмо, которое составил Аман, позволяет в тринадцатый день адара вырезать иудеев во всех областях, как безропотных овец. Но если уж и быть войне, то это должна быть война равных, и мы должны получить хотя бы возможность защищаться. Никто из иудеев не станет простирать на грабеж руки свои. Это амановы прислужники мечтают поживиться нашим добром, и считают дня до наступления тринадцатого дня адара, потому что Аман дозволил воинам брать себе часть имущества убитых, после того, как лучшую часть они отделят в его казну.
- О, да - ему всегда было мало, - недобро усмехнулся царь. - Зато теперь, когда он, подобно чучелу, висит на палке, ему больше ничего не нужно. Ты прав, иудей - в моей власти выпустить второй указ, и ещё сколько угодно новых писем от своего имени, где я смогу изложу все, что считаю нужным. И для этого мне вовсе не обязательно отменять прежнего указа. Аман думал обмануть меня, но ничего не получится. Теперь я вижу, иудей, что твоя премудрость и впрямь так велика, как рассказывала мне царица. Может, ты сможешь сам составить и слова для нового указа? Мой главный писец, Зефар, внезапно слег от неведомой сердечной болезни, а мне не хотелось бы доверять такого важного дела случайным людям.
- Да, этот указ должны составить те, для кого зависит от него жизнь или смерть. Вместе с царицей Эсфирь мы напишем все, что нужно, чтобы восстановить справедливость.
- С царицей? - поднял брови Артаксеркс. - Хорошо, пусть будет так, как ты говоришь.
И с этими словами царь снял в руки перстень, который отнял от Амана и передал его в руки Мардохею, сказав:
- Пишите то, что Dы считаете справедливым от имени царя и скрепите царским перстнем, я доверяю своей царице, а, значит, и тебе тоже, иудей. А за твою верность трону я хочу также пожаловать тебе царское одеяние яхонтового и белого цвета, золотой венец, означающий, что отныне я считаю тебя своим советником, а также виссоновую мантию с пурпурной подкладкой, которая будет весьма под стать твоей фигуре и благородному облику. Отныне не следует тебе стоять на воротах. Ты будешь по моему приказу являться во дворец, когда я захочу выслушивать твои советы, а все остальное время можешь сводобно жить в доме Амана, который я отдал царице Эсфирь и пользоваться всеми его богатствами.
Когда царь Артаксеркс покинул зал, Мардохей долго ещё не мог сойти со своего места - он был не готов к такой быстрой и благоприятной перемене событий.
- Как же все хорошо получилось, - с облегчением вздохнула Эсфирь, вытирая слезы с лица. - Мы спасены и хотя бы кто-то сумеет теперь защититься, ещё есть время, чтобы подготовиться. Теперь нужно так написать, чтобы как можно меньше иноверцев пожелали поднять на нас свой меч и поняли, откуда пришло столько неправды. И все это - благодаря тебе, Мардохей. Я вчера просила царя, а ты сумел убедить его сегодня, и такими словами, что он отдал тебе свой перстень. Чего же ты теперь молчишь?
- Вовсе не от меня, а от Бога было все это. А молчу потому, что вдруг сейчас вспомнил свой давний сон, и дивно мне стало. Не осталось в нем ничего неисполнившегося. Малый источник сделался рекою, и был свет, и солнце, и множество чистой воды...
- Не могу понять, о чем ты сейчас, Мардохей?
Но Мардохей качал головой и говорил словно бы сам себе:
- Все, все было мне предсказано заранее. Два змея - это я и Аман, вон как долго мы шипели друг на друга и противоборствовали, а народы - те, кто собрался под крылом Амана истребить иудеев, а народ, который вокруг меня сбился - это израильтяне, воззвавшие к Богу и спасенные. А ты, Эсфирь - и река, и дерево, и ветер в ветвях...
- Вот и я хочу тебе сказать, Мардохей: переменчив наш господин, как ветер, - неперпеливо перебила его Эсфирь. - И к вечеру от уже заберет у нас печать царскую, а то и вовсе забудет о нашем деле. Не время сейчас рассказывать сказки - нужно успеть составить письмо, вот о чем нужно нам теперь думать.
Мардохей поглядел на Эсфирь: никогда прежде она не казалась ему столь похожей на своего царственного супруга, как теперь, но послушно замолчал и взял в руки перегамент.
Он никогда прежде не составлял подобных писем и не мог быть уверен, что сможет в точности изложить то, что он знал, и чувствовал, но решил, что вместе у них что-нибудь получится...
Вот список с указа, составленного в этот день Мардохеем Иудеяниным и царицей Эсфирь во дворце царя Артаксеркса:
"Великий царь Артаксеркс начальствующим от Индии до Эфиопии над ста двадцатью семью областями и властителям, доброжелательствующим нам, радоваться. Многие, по чрезвычайной доброте благодетелей щедро награждаемые почестями, чрезмерно возгордились и не только подданным нашим ищут причинить зло, но, не умея насытить гордость, покушаются строить козни самим благодетелям своим, не только теряют чувство человеческой признательности, но, кичась надменностью безумных, преступно думают избежать суда и всевидящего Бога. Но часто и многие, будучи облечены властью, чтобы устроять дела доверившим им друзей, своим убеждениям делают их виновниками пролития невинной крови, и подвергают неисправимым действиям, хитросплетением коварной лж, и обманывая непорочное благомыслие державных. Это можно видеть не столько из древних историй, как мы сказали, сколько из дел, преступно совершаемых пред вами злобою недостойно властвующих. Посему нужно озаботиться на последующее время, чтобы нам устроить царство безмятежным для всех людей в мире, не допуская изменений, но представляющиеся дела обсуждая с надлежащей предусмотрительностью".
- О, Мардохей! - огорченно воскликнула Эсфирь, перечитав текст указа. - Ты так много написал и красиво, но ничего не сказал о нашем деле. Кто научил тебя так путанно выражаться притчами и загадками?
- Твой отец, Абихаил, - пробормотал Мардохей несколько сконфуженно. Я привык с ним мысленно беседовать, и сейчас я писал так, словно хотел и ему тоже объяснить про коварные хитросплетения лжи.
- Нет, Мардохей, про это дело нужно писать не высоким слогом, а так, чтобы любой, даже не слишком хорошо понимающий грамоту вояка понял, что к чему, и опустил свой меч. Ты пишешь про Амана так, как будто его уже не существует, но для тех, кто живет в отдаленных областях - он жив, и по прежнему, руководит всеми, кто мечтает о дне узаконенного грабежа. Нет, Мардохей, все эти люди не поймут твоей притчи - с ними нужно говорить прямо и не объяснять, а говорить, что они должны делать, чтобы угодить владыке. Царские подданые привыкли только к таким письмам.
Взяв свиток, Эсфирь сама дописала текст указа от имени царя, и ей было проще, потому что она гораздо лучше знала Артаксеркса и его слог. Она писала также и от своего имени - от имени царицы
"Так Аман Амадафов, поистине чуждый персидской крови и весьма далекий от нашей благости, удостоился благосклонности, которую мы имеем ко всякому народу, настолько, что был провозглашен нашим отцом, и почитаем всеми, преставляя второе лицо при царском престоле; но, не умерив гордости, замышлял лишить нас власти и души, а нашего спасителя и всегдашнего благодетеля Мардохея и непорочную общницу царства Эсфирь, со всем народом её, домогался разнообразными коварными мерами погубить. Таким образом он думал сделать нас безлюдными, а державу Персидскую передать Македонянам. Мы же находим Иудеев, осужденных этим злодеем на истребление, не зловредными, а живущими по справедливейшим законам, сынами Вышнего, величайшего живаго Бога, даровавшего нам и предкам нашим царство в самом лучшем состоянии. Посему вы хорошо сделаете, не приводя в исполнеии грамот, посланных Аманом Амадафовым; ибо он, совершивший это, при воротах Сузских повешен, по воле владычествующего всем Бога, воздавшего ему достойный суд. Список же с этого указа, выставив на всяком месте открыто, оставьте иудеев пользоваться своими законами, и содействуйте им, чтобы восставшим на них во время скорби они могли отомстить в тринадцатый день двенадцатого месяца Адара, в самый тот день".
