Я почувствовал себя мужчиной. Во мне что-то ощутимо изменилось. И сам не знал что, и посторонние не знали, но они замечали это, и я тоже.
Мы продолжали встречаться с Лялей. Проходило время. И начало что-то меняться в наших отношениях. Понимаешь, я не раз видел ее у Миколы, в компании мужчин, ну, даже старше тебя, таких, как Микола. Она была наравне с ними. Это был ее круг. А мой оставался — школа. Ну, потом завод, ребята, девчата. Все иначе, будто из другого мира.
Когда она приходила к Миколе, мы делали вид, что знакомы только здесь. Но меня сразу же бросало в жар, едва я ее видел, потом вспыхивала ревность ко всей ее компании, включая Миколу. Потом это запутанное вранье перед Миколой доводило меня просто до исступления. Впрочем, Микола находился в депрессивном состоянии и, кажется, ничего не замечал. К счастью, он вскоре уехал в Норильск, и приехала мама, чтобы помочь мне готовиться к поступлению, кормить меня и обихаживать.
Представляешь, что это была за подготовка! Мог ли я о чем-нибудь думать в то время? К тому же я не очень хотел поступать, потому что как-то не чувствовал ни тяги к чему-то, ни особого желания заниматься чем бы то ни было. Хотелось жить, и все. Иметь поменьше обязанностей, зарабатывать как-то деньги и стать действительно взрослым. Вот так сразу. Ну, ясное дело, экзамены я сдал плохо и по конкурсу не прошел. Пришлось с мамой возвращаться в наши Боголюбы, ну, с меня там соответственно все по очереди снимали стружку. Но Микола писал, что очень мной доволен, да и аттестат у меня был довольно приличный, одна тройка по физике, а то все четыре-пять, пятерок даже больше. Сидел я дома, пока не вернулся Микола с Севера и не забрал меня снова к себе.
Микола приехал собранный, посвежевший, даже помолодел на вид. Обошлось у него. И бросился в работу, потому что очень все запустил в своем институте. Сидел там день и ночь. Отношения у нас, как всегда, были прекрасные, но тень неправды, легшая между нами, не давала мне возможности говорить с ним откровенно, а он, как всегда, едва заметил, что я что-то скрываю, не стал ни о чем спрашивать, ждал, что я сам расскажу. А я не мог! Микола обиделся, как-то внутренне отошел от меня. Знал, что я встречаюсь с какой-то девушкой, я даже приходил с одной из знакомых, чтобы втереть ему очки. Но он ощущал недоговоренность. Так мы и живем дальше, прекрасно относясь друг к другу, но с оттенком некоторого охлаждения.
А Ляля, я уже говорил, время от времени появлялась у Миколы. Здесь ее поведение было особенно фальшивым. Мне казалось, что все это замечают, но в действительности никто не обращал особого внимания на ее театральные жесты и псевдовеселый тон. И я тоже вскоре перестал переживать, немного даже гордился, что люди не знают, а это — моя женщина!
Когда я вернулся в Киев, наша встреча сделала меня абсолютно счастливым. Потому что весь месяц, когда меня не было в Киеве, я только о ней и думал. Представь себе, вдруг такой перерыв! Я мысленно пережил все, что было раньше, она снилась мне... Я так ревновал, что сходил с ума от одной мысли, что вдруг ей понравится кто-то другой, вдруг она забудет меня за это время. Но она встретила меня прекрасно, лучше быть не могло.
Но дальше пошло как-то хуже и хуже. Я то безумствовал, то трезвел. Постепенно я начинал понимать, что неизбежно последует дальше. Меня понемногу начали раздражать и ее начитанность, и ее неумеренные восторги перед Испанией, и даже ее увлеченность творчеством Гарсиа Лорки, ведь я и сам очень люблю этого поэта,
А больше всего донимала меня ее постоянная жажда моих заверений в любви. Чем больше она их добивалась, тем больше я отмалчивался. Она начала ревновать меня ко всем знакомым девушкам, к бывшим одноклассницам, без конца устраивала мне сцены с упреками.
Я вдруг со страхом ощутил, что становлюсь каким-то другим. Более злым, может, даже жестоким и бездушным. Может, более пустым, одним словом — недобрым. Пугался этого в себе, но чем больше она увлекалась мной, тем холоднее я делался. Для меня было более важным то, что чувствую я, переживаю. А к ее чувствам я становился все равнодушнее.
Меня начала преследовать мысль, что все идет как-то не так, что наша связь исчерпала себя, что мы слишком увязли во лжи и неискренности и внешняя фальшь влияет на суть наших отношений.
Ляля безумствовала, меня бросало из одной крайности в другую. Я уже убедил себя, что происшедшее со мной совсем не то, что называют любовью, что это просто взрыв страстей, что я не могу дать ей настоящее чувство и потому обкрадываю и ее, и самого себя. Понятное дело, что я сейчас так четко все формулирую, а тогда подобные мысли бурлили во мне хаотично и беспомощно.
Разговаривали мы немало и о себе, о наших взаимоотношениях. Несколько раз уже решали расстаться. Мне казалось, она и сама понимает, что не все у нас в порядке. Но обстоятельства складывались так, что мы снова встречались: то она приходила к Миколе по какому-то делу, то я заходил к нему в институт. И все начиналось сначала. Я к ней привык.
И уже завертелась мысль, что меня в конце концов это пока устраивает. Ну, а дальше — видно будет!
Я рассказывал тебе, что и вторично не прошел по конкурсу в университет, и на этот раз очень был расстроен. Не хотелось никого видеть, казался себе тупым и бестолковым, и сразу же связь с Лялей открылась мне в каком-то непривлекательном свете. А тут произошла эта история с кино. Опять-таки Микола меня устроил. Я обрадовался, потому что представился случай удрать из Киева и не ехать к родителям. Там ведь опять все эти разговоры и морали. Я и так все знаю, о чем говорить! Представился случай сбежать и от Ляли. Хотелось мне на этот раз все как-то обдумать в стороне от всех.
О том, что Ляля может приехать сюда, у нас не было и речи. Но видишь, вот она и здесь. Моя двоюродная сестра!..
И тут Леся!
Знаешь, Виталий, наверное, я все-таки недобрый человек. Но я не могу не думать о Лесе с той минуты, когда впервые ее увидел. Мне приятно ее представлять, мысленно говорить с ней. И просто невыносимо трудно сейчас видеть рядом с ней Лялю. Сейчас меня раздражает в Ляле все. Каждый ее взгляд, каждое движение, каждое слово, которое она произносит. Все мне кажется насквозь фальшивым, ненастоящим. Ну зачем она приехала? Кто ее просил, ты мне скажи.
Я уже решил, что начну все сначала. Приеду в Киев и пойду на подготовительные курсы в университет. Днем на работе, вечером на курсах. А с Лялей — все. Хватит. На тренировки еще буду ходить, а то я спорт тоже почти бросил. Хватит с этими женщинами. И так оно и будет. Вот увидишь. Мы с тобой, думаю, встретимся, и не раз, в Киеве.
Но сейчас мне надо как-то выпутаться. Я очень боюсь, что Леся о чем-то узнает и все пропало. Я сейчас не могу быть с ней таким, как две недели назад. Понимаешь, снова та же история. Присутствие Ляли наполняет и мои отношения с Лесей какой-то фальшью, ненастоящим, обманом. А Леся почувствовала — что-то не так, и даже спросила меня, что со мной. Я ответил, что вернусь из Судака и все расскажу.
Виталий, мне не хочется лгать ей. Я хочу, чтобы все у нас было построено на правде, и в то же время боюсь этой правды, боюсь, что она обидит, оттолкнет Лесю... И как тут быть, не знаю.
Я хотел бы как-то договориться с Лесей о будущей встрече, о переписке, ну о каком-то дальнейшем контакте. Тяжело даже думать, что вот поедет она в свой Львов, и только я ее и видел.
Кажется, и она неравнодушна ко мне. Ты же и сам говорил, что видишь, будто я ей нравлюсь. Так все было хорошо. А теперь!
Я опасаюсь, Ляля выкинет что-нибудь такое, что я не оберусь стыда. Она ведь видит, что Леся мне нравится, потому и старается всегда быть возле нас. Мне и жаль Лялю, и раздражает она меня, и мешает, и вообще...
Посоветуй мне, как тут быть! Ясное дело, сразу трудно сказать. Ну, подумай, Виталий, помоги мне как-нибудь.
Как хорошо, что мы попали в Судаке в этот сдвоенный номер. Никому другому я не смог бы все рассказать. Просто была такая потребность! Возможно. Но если бы не высказался, наверное, просто сошел бы с ума от разных мыслей. Я знаю, что уже около двух часов ночи. Прости, не даю тебе спать своими разговорами...
Спасибо, Виталий. Я же потому и рассказывал, что поверил. ...Спасибо за эти слова!
Доброй ночи, я тоже попробую заснуть. Надо. Завтра с утра съемки. Спокойной ночи!
XII
Ляля нервничала, было видно, как она волнуется. На щеках проступили темные пятна. Она все время сжимала губы в узкую полоску. Не знала, куда девать руки, и они ни на секунду не оставались в покое. Ляля то поправляла прическу, то вдруг принималась отдирать кусок смолы, прилипшей к босоножке, то расправляла платье.
— Что с тобой? — спросила Леся и поняла, что и сама волнуется. Предчувствие, что надвигается что-то нехорошее, обволокло ее. И она уже более напряженно добавила: — Ну, так я тебя слушаю! Говори, что хотела сказать...
Подсознательно она уже чувствовала, что это должно касаться Роберто. Но что? Что?
