— Но… ваше превосходительство… позвольте вам доложить, что я… что я… сам ношу… чин… полк… — вспыхнул Оржеховский.
— Пожалуйста, не будем считаться чинами, — резко остановил его генерал. — А! вы не хотите быть откровенным со мною… Хорошо-с. Я мог бы замять это дело, я мог бы дать вам возможность выпутаться из него сколько-нибудь прилично, без скандала для моего управления; но теперь… — Он развел руки и пожал плечами, — извините!
Директор в эту минуту был бледен не меньше, чем тогда, когда его тащили к проруби. Он знал, в какой сильной степени преследует глава Ушаковска всякое казнокрадство, и все-таки раздумывал, кажется: уж не ляпнуть ли ему лучше всю правду?
— Вы поедете сейчас с господином полковником в фабрику, чтоб сдать ее, кому я назначу, и потом немедленно вернетесь сюда, — холодно обратился к нему генерал. — Приготовьтесь. Я не имею больше надобности в вас.
— Но… ваше пре… — начал было нерешительно директор, делая шаг вперед.
— Мы уже сказали друг другу все, что было нужно, — еще холоднее прервал его старик. — Я вас не удерживаю.
Оржеховский поклонился и вышел, заметно ошеломленный последним тоном начальника.
— Позвольте мне надеяться, полковник, что вы не придаете особенного значения россказням этого, очевидно, растерявшегося господина? — почти дружески обратился генерал к жандармскому офицеру. — Вы знаете, как я смотрю на подобные столкновения: ведь здесь, очевидно, главную роль играет невежество, непонимание… наконец, что хотите, но отнюдь же не… не упорная злонамеренность. Да! я надеюсь, что мы не разойдемся в этом случае…
Полковник поклонился.
— Ваше превосходительство, можете быть уверены, что я не допущу дела ни до каких крутых мер, — сказал он, вставая.
— Ну да, ну да… — подтвердил старик, — я в этом уверен!
Генерал сделал несколько распоряжений, торопливо подписал какие-то бумаги, вручил одну из них полковнику и, дружелюбно прощаясь с ним, раза два еще повторил:
— Я вполне уверен!
Затем, оставшись один, он молча встал от письменного стола и с полчаса по крайней мере ходил вдоль кабинета широкими шагами, причесывая, от времени до времени, правой рукой свои сильно поседевшие волосы.
— Господин доктор Любимов и господин полицеймейстер! — доложил ему вошедший адъютант.
— Просите сюда доктора, — встрепенувшись, распорядился генерал. — Только доктора! — повторил он вразумительно…
Через минуту Евгений Петрович стоял уже перед ним в обыкновенном военно-докторском вицмундире. Любимов был чуть-чуть навеселе: полицеймейстер нашел доктора за бильярдом и шампанским в какой-то гостинице.
— Господин Любимов? — встретил его старик довольно приветливо.
— Точно так.
— Не угодно ли вам? — сказал генерал, рукой указав доктору кресло и сам садясь на другое.
Евгений Петрович поклонился и сел очень развязно.
— Я должен предупредить вас; молодой человек, что я, прежде всего, люблю откровенность… полную откровенность, — заметил его превосходительство, неторопливо скрестив на груди руки и вытянув немного вперед ноги.
— Я тоже, изволите видеть, — снова поклонился доктор.
— Ну вот и прекрасно! — ласково сказал генерал, которому заметно понравился непринужденный вид Евгения Петровича. — Мы поговорим дружески. Не стесняйтесь, пожалуйста, что я в полной парадной форме, а вы в вицмундире, — бойко прибавил он, заметив, что Любимов пристально смотрит на его звезду, — я сейчас только с обеда и не успел еще переодеться. Вы знаете… Светлова?
— Ваше превосходительство, старика или молодого?
— Молодого… который здесь школу открыл.
— Знаю, ваше превосходительство; это, изволите видеть, мой бывший товарищ по гимназии, — отозвался доктор.
— Вы… хорошо его знаете? — спросил генерал и стал чистить ноготь об ноготь. — Что это за господин, скажите?
— Светлов совершенно порядочный человек, ваше превос…
— Нет-с, не то, — быстро перебил генерал Любимова, сделав нетерпеливое движение, — мне не это нужно. Я бы желал, чтоб вы на этот счет были так же откровенны со мной, как были откровенны с madame Рябковой… — прибавил он, пытливо и зорко прищурившись на доктора.
Евгений Петрович вспыхнул, как порох; по негодующему выражению его лица не трудно было догадаться, что он глубоко возмущен чем-то без особенной видимой причины. Любимов не вдруг ответил на слова старика.
— Я не способен быть настолько откровенным с вашим превосходительством… потому что уже по одной одинаковости нашего пола не могу стоять в таких близких отношениях к вашему превосходительству, как стою к madame Рябковой… — сказал он, наконец, очевидно, хорошо обдумав предварительно свою фразу.
Теперь, при этом неожиданном ответе, лицо начальника, в свою очередь, запылало краской негодования. Он быстро поднялся с места.
— Ка-ак! — вскричал генерал, очевидно, не помня себя от волнения и вперив в Любимова уничтожающий взгляд, — вы-ы… в ваши годы… осмеливаетесь говорить мне в глаза подобные вещи?! Во-первых, это клевета! Во-вторых, если б это даже была и правда, то как же у вас достает стыда в лице выдавать таким образом близкую вам женщину?… Я краснею за вас, молодой человек… Стыдитесь!!
— На этот раз, ваше превосходительство, дело идет уже не о женщине, а просто о доносчике, изволите видеть… — смело заметил Евгений Петрович, угадав порядочность генерала.
— Может быть-с, может быть-с… — несколько растерянно повторил генерал и опять заходил большими шагами по кабинету. — Счастье ваше, что мы — одни!.. — сказал он, наконец, близко подходя к доктору и грозя ему пальцем. — Подите вон! — крикнул старик.
Любимов не заставил его повторить этого приказания. За дверями кабинета Евгений Петрович встретился с адъютантом и слышал, как последний, войдя туда, доложил:
— Марья Николаевна…
— Не принимать!.. ни сегодня, ни впредь! — звонко донесся оттуда резкий и грозный голос генерала.
— Марья Николаевна! — повторил адъютант громче, думая, вероятно, что генерал ослышался.
— Я не намерен повторять дважды одного и того же! — еще резче и грознее раздался голос старика.
Адъютант быстро вышел из кабинета. Проходя по зале, Любимов видел, как он чрезвычайно сконфуженный подошел к разодетой Рябковой, с улыбкой ожидавшей самого радушного приема. Евгений Петрович насмешливо поклонился ей издали и молча прошел мимо.
«Вот где настоящая потеха-то!» — думалось ему.
Минуты три спустя полковница возвращалась домой, пристыженная и взбешенная до последней степени. Она в клочки истеребила дорогой свои яркие палевые перчатки…
VI
СВЕТЛОВ ПЕРЕД ЛИЦОМ ВЛАСТИ
Около трех с половиною часов утра лихая тройка старосты Семена, мчавшая наших друзей по-курьерски, была остановлена сильной рукой Петрована перед опущенным шлагбаумом городской заставы.
Почти в ту же самую минуту из сторожевой будки быстро вышел полицейский офицер в сопровождении караульного.
Офицер прямо подошел к проезжающим.
— Позвольте узнать, господа, откуда вы едете? — спросил он официальным тоном.
— Из Ельцинской фабрики, — спокойно ответил за всех Варгунин.
— Ваши фамилии? — опять спросил офицер.
Матвей Николаич не без умысла начал перечет имен с Светлова, полагая выгородить его таким образом из какой-нибудь непредвиденной задержки, как лицо, еще мало знакомое городской полиции. Но Варгунин ошибся: едва только он назвал фамилию своего молодого друга, как был остановлен.
— Не трудитесь перечислять остальных, — вежливо заметил ему полицейский чиновник, — мне именно господина Светлова и нужно. Я вас должен просить сию же минуту пожаловать к генералу, — обратился он к Александру Васильичу.
— Теперь?.. ночью?! — удивился Светлов, многозначительно переглянувшись с Жилинским.
— Их превосходительству угодно было распорядиться, чтобы вы явились к нему немедленно, когда бы ни приехали, — объяснил офицер.
— Но… — возразил Александр Васильич, — я не состою на службе и не имею никакого расположения видеться в настоящую минуту с кем бы то ни было. Если вы имеете приказание арестовать меня, то прежде потрудитесь предъявить мне его формально. Наконец, я даже не имею чести знать, с кем говорю…
— Частный пристав первой части, — отрекомендовался офицер, несколько смущенный солидным замечанием Светлова и холодным спокойствием его тона.
— Во всяком случае, я желаю прежде видеть ваше полномочие, — сказал Александр Васильич.
— Мне не дано никакого предписания, а сказано словесно. И вы напрасно говорите, что я вас хочу арестовать: «Просить ко мне, как только приедет», — вот собственные слова их превосходительства.
— А если мне не угодно будет исполнить этой просьбы? — иронически осведомился Светлов.
