или
poimandres[128], воплощениями руководящих принципов в облике символических фигур.
Здесь мы приближаемся к понятию «духа», которое выходит далеко за рамки анимистической картины. Мудрые изречения и пословицы суть, как правило, плоды богатого опыта вкупе с индивидуальными усилиями, подведение итога множеству наблюдений и «прозрений» несколькими меткими словечками. Если, например, подвергнуть обстоятельному анализу евангельское суждение: «И последние станут первыми»[129], попытаться реконструировать весь тот опыт, который выразился в этом изречении, то нельзя не подивиться богатству и зрелости впечатлений, положенных в основу этих слов. Это поистине «внушительное» суждение, поражающее ум, который его воспринимает, и, быть может, навсегда им овладевающее. Те изречения или идеалы, что содержат в себе богатейший жизненный опыт и глубочайшие размышления над ним, и составляют «дух» в наивысшем понимании этого слова. Когда руководящий принцип такого рода обретает абсолютную власть, мы говорим о жизни, проживаемой под этой властью, как об «одухотворенной» или «духовной». Чем весомее и чем побудительнее руководящий принцип, тем более ему присуща природа автономного комплекса, который твердо противостоит эго-сознанию.
Впрочем, следует помнить о том, что эти максимы и идеалы, даже наилучшие среди них, не являются магическими заклинаниями беспредельного могущества; они утверждают свое господство лишь при определенных условиях, когда нечто в нас им откликается, когда некий аффект готов «влиться» в предложенную форму. Только через воздействие эмоций идея или любой руководящий принцип могут стать автономным комплексом; без этого воздействия идея останется подчиненным понятием, жертвой произвола сознательного разума, простым интеллектуальным инструментом без побудительной силы. Идея, которая есть всего-навсего инструмент, не оказывает влияния на жизнь, поскольку в таком состоянии она мало чем отличается от обычных слов. Наоборот, когда идея превращается в автономный комплекс, она воздействует на индивидуума посредством эмоций.
Но не нужно думать, будто эти автономные установки возникают по сознательному волению и по сознательному выбору. Когда я говорю, что им требуется помощь эмоций, то с теми же основаниями мог бы сказать, что для возникновения автономной установки необходима бессознательная готовность наряду с сознательной волей. Желание стать одухотворенным не может возникнуть по нашей воле. Принципы, которые мы можем выбирать и к которым можем стремиться, всегда пребывают в области наших суждений и подчиняются нашему сознательному намерению, а потому они попросту не способны сделаться чем-то таким, что повелевает сознательной волей. То есть выбор принципа, управляющего нашей установкой, – это скорее произвол судьбы.
Конечно же, могут спросить, не будет ли для некоторых людей руководящим принципом их собственная свободная воля, вследствие чего они станут преднамеренно выбирать установки? Не думаю, что кто-то сумел достичь и вообще в состоянии достичь такого богоподобного статуса, но мне известно, что многие люди идут к своему идеалу, будучи одержимыми героической идеей абсолютной свободы. Все мы в чем-то да зависимы, в чем-то ограниченны, поскольку богами не являемся.
Дело в том, что наше сознание вовсе не охватывает человеческую личность в целом; оно есть и остается частью личности. Во вступительном слове я упомянул о возможности того, что наше эго-сознание – далеко не единственное сознание в нашей системе, что, быть может, оно подчинено более широкой сознательности, как простые комплексы подчинены эго-комплексу.
Мне, признаться, неведомо, каким образом мы могли бы доказать существование сознания, более возвышенного или более широкого, нежели эго-сознание; но если оно все-таки существует, то для эго-сознания это обширное сознание должно быть чрезвычайно тревожным фактором. Поясню свою мысль на простом примере. Вообразим, что наша оптическая система обрела собственное сознание и поэтому сделалась своего рода личностью, которую мы назовем «зрительной личностью». Эта зрительная личность, скажем, обнаружила некий чудесный вид и целиком погрузилась в его созерцание. Внезапно акустическая система слышит гудок автомобиля. Это восприятие остается вне осознания оптической системы. От эго – вновь способом, недоступным оптической системе – поступает приказ мышцам переместить тело на другое место в пространстве. Вследствие перемещения объект зрительного восприятия вдруг исчезает. Умей глаза думать, они наверняка пришли бы к выводу, что световой мир подвержен всевозможным разрушительным воздействиям (störungsfaktoren).
Нечто подобное просто обязано случиться, существуй более широкое сознание, то есть сознание, которое, как я указывал ранее, есть образ цельного человека. Но насколько реальны те разрушительные воздействия, неподвластные ничьей воле и не подлежащие вмешательству? Таится ли где-то в нас нечто неосязаемое и неощущаемое, в котором можно усмотреть источник таких разрушений? На первый вопрос мы без лишней суеты можем ответить утвердительно. В обычных людях, не говоря уже о невротических личностях, легко обнаруживаются признаки явных вмешательств и нарушений, привнесенных из иной области. Настроение неожиданно меняется, откуда-то обрушивается головная боль, имя друга, которого надо было представить, исчезает из памяти, некая мелодия преследует нас с самого утра, мы хотим что-то сделать, но силы для этого куда-то пропали… Мы забываем то, чего совершенно не собирались забывать, мы с удовольствием отходим ко сну, однако сон от нас бежит – или приходит, но приносит с собой фантастические и тревожащие сновидения; очки у нас на носу, но мы продолжаем их искать; новый зонтик оставлен неизвестно где… Этот список можно было бы продолжать до бесконечности. Что касается психологии невротиков, мы сталкиваемся в этом случае с самыми парадоксальными нарушениями. Проявляются поразительные патологические симптомы, хотя болезнь не затронула ни один внутренний орган. Без малейшего органического расстройства температура тела подскакивает до 40 градусов, или наблюдается удушье, вызванное тревогой без малейших к тому оснований; возникают навязчивые идеи, бессмысленность которых очевидна самому пациенту, сыпь появляется и исчезает без всякого повода и без лечения. И здесь список тоже бесконечен. Безусловно, для каждого случая находится более или менее удовлетворительное объяснение, но оно не годится для прочих случаев. При этом в самом факте психических нарушений сомневаться не приходится.
Теперь обратимся ко второму вопросу – об источнике нарушений. Нам известно, что медицинская психология выдвинула понятие бессознательного и наглядно показала, что упомянутые нарушения вызываются бессознательными процессами. Как если бы наша «зрительная личность» обнаружила, что наряду со зримыми определяющими факторами должны существовать и незримые. Если факты нас не обманывают, то бессознательные процессы далеки от неразумности. Они напрочь лишены автоматического и механического характера, причем в степени, которая откровенно изумляет. Они ни в коей мере не уступают сознательным процессам в сложности, более того, нередко превосходят остротой наши сознательные «прозрения».
Наша воображаемая «оптическая персона» могла бы усомниться в том, что внезапные нарушения в световом мире происходят по воле другого сознания. Сходным образом мы сами вправе сомневаться в наличии более широкого сознания, имея для того оснований не больше, чем есть у «оптической персоны». Но, поскольку
