— Это называется безниточный шов, — пояснил доктор Хеокс.
Когда вся рана полностью закрылась, доктор Хеокс взял другое приспособление. Его наконечник был шарообразным и светился синим светом, и им доктор Хеокс стал поглаживать сомкнутую рану сверху вниз. Воспаление краёв на глазах уменьшалось, кожа приобретала здоровый цвет и разглаживалась, и порез стал ещё менее заметным. От ужасного шрама почти ничего не осталось.
— Мне не больно, солнышко, — успокоил Фалкон Джима. — Всё хорошо.
Потом доктор Хеокс стал вводить под кожу вокруг раны тонкие иголочки, от которых шли длинные тонкие проводки к какому-то очередному аппарату. Всего он ввёл их два десятка, но не на всю рану, а только на половину. Прошло пять минут, и иголочки были вынуты и перемещены на вторую половину раны. Она стала ещё менее заметной, похожей на тонкую линию, нарисованную чернилами. В заключение на виски Фалкона прилепили белые круги, от которых шли тонкие провода, такие же круги были прилеплены на его скулы, шею и запястья.
— Сейчас вам захочется спать, — сказал доктор Хеокс. — Вы погрузитесь в глубокий сон, во время которого запустится программа глубинной регенерации тканей. Некоторое время вы проспите, а когда проснётесь, у вас уже будет повязка. Повязку не трогать и не снимать. Ну, всё. Мы увидимся с вами только завтра.
Глаза Фалкона закрывались, рука слабела в руках Джима.
— Я люблю тебя, — прошептал ему Джим.
Слабо улыбнувшись, Фалкон ответил:
— Я тебя тоже, моя радость…
Он заснул. Доктор Хеокс наложил на то, что осталось от раны, толстый слой прозрачного геля, сверху накрыл несколькими маленькими салфетками, а ассистент замотал всё лицо Фалкона бинтами, оставив открытым только один глаз, ноздри и рот.
— Ну, вот и всё, — сказал доктор Хеокс Джиму. — Можете идти в палату, вашего друга сейчас туда доставят.
У Джима немного подрагивали ноги в коленях, когда он шёл назад к палате. Криар, сидевший у палаты на диванчике, встал.
— Ну, как там господин Фалкон?
— Сейчас его привезут, — пробормотал Джим, опускаясь на диванчик.
— Как прошла операция?
Джим стащил с головы шапочку.
— Кажется, всё хорошо.
Спящего Фалкона доставили на парящих носилках и переложили на кровать. Кроме кровати и столика в палате было одно кресло, и Джим сел в него, не сводя глаз с забинтованной головы Фалкона. Криар сидел снаружи на диванчике.
Прошло два часа, прежде чем рука Фалкона сжалась в кулак, потом разжалась и стала щупать по одеялу.
— Радость моя, — пробормотал он слабо.
Джим сел к нему на кровать и взял его щупающую руку.
— Я с тобой, Фалкон.
Не забинтованный глаз Фалкона открылся, губы дрогнули в улыбке.
— Я тебя вижу, детка…
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джим.
— Прекрасно, любовь моя, — ответил Фалкон, еле ворочая языком. — Только лица не чувствую… Оно как будто обледенело.
Джим осторожно дотронулся до повязки. Сквозь бинты чувствовался холод.
— Повязка и правда холодная, — сказал он.
— Ты всё видел, детка… Как там мой шрам? — спросил Фалкон.
— Когда тебя забинтовывали, его уже почти не было, — ответил Джим.
Фалкон закрыл глаза.
— Ты волновался… Я чувствовал, у тебя ручки дрожали.
Джим уткнулся в его плечо.
— Просто я очень, очень тебя люблю.
Рука Фалкона легла ему на голову.
— А я тебя обожаю…
Два последующих дня Джим почти не отходил от Фалкона, только ночевать уезжал домой. Утром третьего дня он проснулся оттого, что кто-то тихонько целовал его лицо. Открыв глаза, Джим увидел улыбающегося Фалкона, сидевшего рядом с ним на его постели, и на его лице больше не было шрама, только тоненькая беловатая линия, еле различимая издали. На тумбочке возле кровати стоял поднос с завтраком и цветы в вазочке.
— Ты уже дома! — воскликнул Джим, садясь и обнимая Фалкона.
— Да, мой маленький, — ответил он, крепко и нежно прижимая Джима к себе.
Джим дотрагивался пальцами до лица Фалкона, всматриваясь в почти незаметную белую линию, которая, как сказал доктор Хеокс, должна была вскоре исчезнуть.
— Ну, как я тебе? — спросил Фалкон.
— Ты самый лучший на свете, — сказал Джим.
Глава XVIII. Кольцо, драка и её последствия
Закончился яркий месяц йекомар, настал дартмар, по погоде напоминавший конец октября. Красивая разноцветная листва почти вся опала, были нередки дожди и туманы, но альтерианская поздняя осень была всё-таки не такая слякотная и промозглая, как в некоторых местах на Земле. На чувства Джима и Фалкона осеннее уныние не повлияло: они, казалось, любили друг друга день ото дня всё крепче. Они по-прежнему скрывали это от лорда Райвенна и Раданайта, днём делая вид, что между ними лишь дружба, а ночью давая волю своему желанию. Но идиллия прервалась в середине дартмара, когда Фалкон улетел в рейс. Хотя Джим неоднократно слышал и от лорда Райвенна, и от Раданайта о тяге Фалкона к странствиям, он не верил, что ради неё Фалкон способен покинуть его. Но на деле оказалось, что способен. О том, что он улетает, Джим всё же узнал первым: покидая рано утром его спальню, Фалкон сказал ему об этом.
— Есть возможность неплохо заработать, и мне бы не хотелось её упускать. У меня нет денег даже на то, чтобы купить тебе подарок, а просить у милорда Райвенна я не хочу.
— Фалкон, мне не нужны никакие подарки! — воскликнул Джим, чуть не плача. — Мне нужен ты сам, рядом со мной. Без тебя я просто засохну!
— Радость моя, это займёт всего какой-нибудь месяц, — сказал Фалкон, целуя его в нос. — Это не самый дальний рейс, я летал и по три месяца. Пойми, детка, меня напрягает пустота в кармане, я не могу сидеть на шее у милорда Райвенна. Он и так слишком добр ко мне, позволяя мне жить в его доме, а на личные расходы я просить у него денег не хочу. Неужели я не могу сам зарабатывать?
Джим свернулся клубочком под одеялом, поджав ноги к животу.
— Лучше скажи, что тебе просто хочется сбежать, потому что я уже надоел тебе…
— Детка, ты сам знаешь, что это неправда, — сказал Фалкон. — Не говори так! С первой секунды, как я тебя увидел, я принадлежу только тебе. Я улетаю, но своё сердце оставляю с тобой, и все мои мысли будут устремляться к тебе. Раньше я скитался без цели, и меня не тянуло домой, но теперь всё по-другому. Дома меня теперь ждёшь ты, и у меня есть смысл возвращаться. Пойми, солнышко, я не могу вечно сидеть дома, я должен что-то делать. Я не могу позволить себе праздность. Я не сын лорда и не могу лоботрясничать и тратить отцовские деньги.
