«Человек Дождя ушел на северо-запад. Если исходить из того, что он вернется, выберет скорее всего то же направление. И даже если срежет угол, все равно замечу его. Наверняка рассчитывая, что я стираю следы своего пребывания в бараке, лис приникнет к щели и неприятно удивится, убедившись, чтобы добычи не видно. Тогда он незаметно обойдет сарай, пытаясь обнаружить меня, пока я не нанес смертельный удар, — если конечно, Человек Дождя окажется смекалистым.
Если же Человек Дождя не вернется, я сотру все следы и через час, задолго до восхода, удалюсь, чтобы позднее вернуться и закончить то, что начал. Я терпеливый. Семь лет ждал, так что еще несколько месяцев не в счет.
Все в порядке. Я не разочарую того, кто вглядывается в меня в ночи. Особенно сейчас, когда наконец постиг свое истинное предназначение».
Единственное, что смущало, — звук. Гудение в голове перешло в скрежет. И был он так громок, что не отличишь от оркестра сверчков. Правда, сейчас слух не главное. Он будет полагаться на зрение и высокий интеллект, а слух и чувство пусть пока отойдут на второй план.
Ум его достаточно ярок, чтобы осветить мир. А ярость настолько темна, что он даже начал смаковать мысль о том, что убьет Птичку ради запаха и вкуса крови.
И это еще не все, преимущества этим не исчерпываются. Ум, гудящий ум подсказывал, как именно, будучи вооруженным лишь палками да камнями, лис собирается убить его.
Человек Дождя может поджечь барак вместе с ним и его машиной. Для этого ему понадобится хороший бросок палкой или камнем. Так Давид некогда убил Голиафа.
Предполагая подобные действия, Квинтон и выжидал развития событий в укромном месте, готовый, когда настанет время, приступить к делу. Конечно, оставлять машину в бараке было рискованно, но выводить слишком хлопотно. В любом случае, сидя в позе лотоса на краю пшеничного поля, Квинтон занял превосходную позицию.
На противоположной стороне стебли кукурузы внезапно зашевелились, и на пашню, низко пригнувшись, выскочил Человек Дождя. Мишень он сейчас представлял собой весьма неудобную, и все равно Квинтон тут же вскочил на ноги.
Лис здесь, вышел на охоту. Но пес ада начеку.
Подбежав к бараку, со свистом выпуская воздух через ноздри, Брэд резко остановился и прижался спиной к стене. В овраге он подобрал пять камней и рассовал их по карманам: два в правый, три — в левый, — но пустить в ход решил, только если не найдет чего-нибудь большого и тяжелого, чтобы разбить лампы.
Керосин попадет на пол, покрытый соломой, затем в расположенные неподалеку стога сена. За какие-нибудь две-три секунды пламя взовьется на такую высоту, что его уж ничем не собьешь.
Далее — машина. Брэд рассмотрел с десяток возможностей выведения ее из строя. В любом случае он должен воспользоваться возникшим при пожаре хаосом. Впрочем, чтобы остановить машину даже таких размеров, понадобится на удивление немного стогов сена, а потом надо будет разбить о капот вторую лампу или стукнуть по радиатору небольшой кувалдой — она у Квинтона имеется.
Не обязательно убивать этого человека здесь. Горящий барак станет сигнальным огнем, видным за много миль отсюда, так что дорога будет освещена.
Эти варианты, может, сомнительные, а учитывая способность этого монстра уходить от любой погони, следует признать, что шансы на спасение Птички приближаются к нулю.
Никаких признаков присутствия человека. Надо определить местоположение убийцы, выследить его, дождаться нужного момента, отвлечь, затем, обогнув барак, вбежать так, чтобы между ним и Квинтоном, который будет пытаться понять, что случилось у него за спиной, оказалась машина.
«И вот тогда, и только тогда, я возьму ближайшую лампу, а потом займусь машиной».
Но Квинтона нигде не видно. Правда, с того места, где стоял Брэд, можно было разглядеть только часть барака, кузов пикапа и одеяла — вот и все, пожалуй. А он может быть где угодно.
Брэду вдруг стало страшно — а если все пойдет не так? Квинтон Гулд не из тех, кто делает много ошибок, а совершив одну-две — в результате чего Брэду с Птичкой и удалось бежать, — будет начеку.
Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, и снова пригнувшись, Брэд заскользил вдоль здания. Надо добраться до конца стены — оттуда виден стол.
«Как только обнаружу этого типа, достаточно будет простого удара в стену, чтобы привлечь его внимание, а я тем временем добегу до входной двери».
Задняя дверь была приоткрыта. Брэд остановился и задумался. К чему бы это? Впрочем, понятно: перед тем как уходить, возможно, через эту самую дверь, Квинтон должен был по меньшей мере обойти дом по периметру. Это было пятнадцать — двадцать минут назад. А что он делал все это время? И почему вокруг так тихо?
Брэд встал на цыпочки. Необходимо установить визуальный контакт. Надо прежде всего найти этого человека. Между дверью и прогнившим косяком было сантиметров семь. Через отверстие проникал багровый свет, словно монстр во время сна приоткрыл один глаз.
Брэд подошел поближе, собрался заглянуть внутрь, но передумал: малейший скрип выдаст его присутствие. К тому же рядом между двумя досками есть щель, вот через нее…
Удар по затылку пришелся из ниоткуда. Ощущение было такое, будто в череп впилась гигантская кобра. Тело пронзила страшная боль. Падая на землю, Брэд понял, почему не увидел Квинтона внутри барака.
Убийца был там же, где и он, — снаружи.
ГЛАВА 40
Все прошло на удивление гладко, и теперь Квинтон понял, почему его подсознательное позволило допустить небольшие ошибки, в результате которых Человек Дождя обрел недолгую свободу. Потерпев поражение, Квинтон теперь взял реванш — поймал лиса и наслаждался победой.
Квинтон Гулд с гордостью озирал реконструированную им сцену. Брэд Рейнз, тот самый, что хотел украсть у него невесту, сидит на прежнем месте, привязанный к обрубку столба, от которого сумел ненадолго отвязаться.
Квинтон зашел за спину пленнику, не испытывая тревоги: в руках у него пистолет, дуло нацелено в голову Брэда. Если тот повернется — он застрелит его на месте, а уж потом втащит тело внутрь. Получилось так, что оглушительный стук сердца пленника скорее всего и не позволил ему услышать, как Квинтон бесшумно подкрался сзади. Чтобы вырубить Брэда, хватило одного удара, после чего Квинтон втащил его внутрь и привязал к столбу. По шее лиса стекала кровь из свежей раны на голове. Кажется, он готов очнуться, чтобы доиграть свою роль. Захватывающая сцена. Красота.
Квинтон говорил себе это, только вот шум в голове не позволял насладиться победой сполна. Квинтон прошелся взад-вперед перед Человеком Дождя, упиваясь его страданием и гадая, отчего тот решил рискнуть столь многим ради женщины, которую общество изолировало.
Он посмотрел на фигуру, мешком валяющуюся на полу.
— Ну же, поднимайтесь. — Он пнул его ногой в бок. — Вставайте, вставайте, у нас не вся ночь впереди. Чтобы проделать человеку дыры в ступнях и слить кровь, нужно больше времени, чем вы думаете.
Человек Дождя застонал. Руки у него были связаны за спиной, и не так-то легко было подтянуть ноги и сесть. Он пробормотал какое-то ругательство.
— Слушайте, все ведь позади. Все эти ругательства, проклятия, плевки, борьба с веревками только компрометируют таких людей, как вы да я.
Человек Дождя угрюмо сверлил Квинтона взглядом, словно хотел разнести на куски его голову.
— И не надо смотреть на меня так, словно я монстр. То есть верно, монстр, но в таком случае ни ругательства, ни проклятия, ни плевки, ни борьба с веревками, ни пронзительные взгляды не помогут, как не помогли в свое время Ники. Так что давайте вести себя цивилизованно.
Взгляд Человека Дождя не смягчился.
— И что мы с вами за люди, Квинтон?
— Настоящие мужчины. Свободные от условностей, которые навязывает массам общество. Мы с вами видим истину, вы и я. Я пес ада, а вы хитрый лис, старающийся отнять у меня мою награду. Мы оба распознаем красоту, и нам обоим нравится Райская Птичка.
— Неужели? Я люблю Птичку. А вы ее ненавидите. Разве не так?
— В таком случае мне нравится ее ненавидеть. Так или иначе, мы оба знаем, что такое любить. — Поглядев на жалкое существо, в которое превратился противник, Квинтон нахмурился. — Ну да, понимаю, самое время для проповедей в попытках наставить меня на путь истинный. Что ж, одну-другую готов выслушать. Начинайте.
Брэд не воспользовался предложением. Квинтон другого и не ожидал. Решимость Человека Дождя таяла на глазах, сменяясь печалью. Словно он смирился с поражением. Право, в этом есть нечто жалкое. Наблюдать, как личность, наделенная незаурядным умом, превращается в ничтожный кусок мяса… Квинтон вдруг испытал неудержимое желание двинуть ему в челюсть.
«Проснись, проснись, святой дух! Не позволяй мне издеваться над собой!»
