— Ты меня совсем за дурака считаешь? — возмутился Лейр. — Что мне в лесу делать — сапогами твоими, что ли, банду закидывать? В лес идти стоило месяц назад, а то и полтора… нет, «шуршунчик», в лес меня нипочем не заманишь. Другое у меня соображение имеется.
— Какое? — жадно спросил Шекких.
— А такое, — мстительно заявил Лейр, — что ты мне нужен живой и по возможности здоровый. Приказ ясен?
— Ясен, — блеснул зубами в ухмылке Шекких.
— Кукарекай, — подал голос со стены Айхнел.
— Что? — оторопел Шекких.
— Кукарекай, говорю, — повторил Айхнел. — Лейр тебя вчистую обставил — разве нет?
Есть на свете деяния, которые ни одному живому человеку не под силу, будь он хоть трижды герой. Например, уволочь на своем горбу всю ту уймищу сапог, которую Динен заработал, грохоча молотом в кузнице, даже и ему самому было невмочь. И вовсе нет ничего странного, что он уговорил сапожника лично доставить вечерком на заставу вторую половину своего заработка. Вот так взять, нагрузить на подводу и доставить. А что сапожник — первейший на всю округу любитель почесать язык… ну, это просто совпадение. А что именно такое распоряжение лейтенант Лейр и отдал Динену… это уж и вовсе никого не касается. И касаться не должно. Это военная тайна.
Покачиваясь на подводе, словно в лодке, сапоги медленно вплыли в ворота заставы. Косолапенькая коняка остановилась под бревенчатой стеной, задумчиво вздохнула и выщипнула у себя из-под копыт клок травы. Сапожник соскочил с подводы и огляделся.
— Ну, и куда мне теперь? — спросил он не то себя самого, не то коняку. Неприхотливое животное покосилось на него с неодобрением — дескать, вечно ты, хозяин, суету разводишь! — и снова нагнуло голову в поисках особо аппетитных стебельков.
— Тоже мне, застава, — буркнул сапожник. — Приходи кто хочешь, делай, что понравится. Вот возьму и плюну прямо на крыльцо. А что — очень даже просто.
Однако плевать на крыльцо он не стал. Посмотрел на него пристально, передернул плечами, пожал ими для пущей ясности, еще раз посмотрел на крыльцо — и все-таки не стал.
— Отвлекающий маневр, — донеслось до него из неплотно затворенного окна, и сапожник замер: на миг ему, против всякого разумения, почудилось, что его крамольная мысль об оплевании крыльца была неким образом услышана, и возмездие не заставит себя ждать.
— Пусть все думают, что клад мы зарыли в лесу, — продолжал тот же голос.
— Тс-с! — сам себе велел сапожник, присел на карачки и проворно подлез к окну поближе.
— А почему ты не хочешь взаправду его там зарыть? — спросил другой голос, вроде бы хорошо сапожнику знакомый. И кто бы это мог быть? А, ну как же — Шекких, новичок! Тот славный парень, что так замечательно изладил ему инструмент…
— Я еще не рехнулся, «шуршунчик». — И первый голос тоже знаком — лейтенант это тутошний, вот кто. — Такое добро я разве что себе или тебе доверю, а больше никому. Нет у моих ребят сноровки в обращении с талисманами. Не ровен час, споткнется кто, уронит талисман или просто не с той руки ухватит… и улетим мы всей заставой хорошо еще, если просто на тот свет, а то и куда похуже.
Ну надо же — талисманы переноса! И как здешним воякам увечным посчастливилось наткнуться на такое сокровище?
— Я сейчас в лес идти не могу — сил нет, как нога донимает. Тебе здешние леса внове, на первую же ловушку дуром наскочишь, и поминай как звали. Да и где это видано — такие ценности без присмотра оставлять?
Верно говорит господин лейтенант. Знает толк в жизни.
— Вот как раз этот присмотр у меня в печенках и сидит, — уныло признался Шекких. — Как я добро это у Ветта конфисковал, так ни минуты спокойной не имею. Только было приладился в кузне поработать — ан нет, сиди и сторожи.
— Ничего, недолго уже осталось, так что не теребись. Через три дня особый отряд сопровождения прибудет, сдашь ты им ящик этот — и гуляй себе.
— А почему не раньше? — вздохнул Шекких.
— Балда, — устало огрызнулся Лейр. — Кто ж тебе потащится куда в самый праздник Лунноденствия?
— О-ох, — простонал Шекких. — Могу себе представить. Назавтра после праздника. Особо похмельный отряд сопровождения. Орлы. Жеребцы. Копытами землю роют… и бровями тоже.
— Думаешь, мы сами будем выглядеть лучше? — фыркнул Лейр. — Отвлекающий маневр. Если мы в самое Лунноденствие будем трезвехонькие расхаживать, любой догадается, что не в лесу мы драгоценности и талисманы спрятали, а у себя под боком, чтоб стеречь способнее. Ничего не поделаешь, придется напиться.
— А ребята наши в лесу на ловушках не погорят? — забеспокоился Шекких.
— Так не в самом ведь лесу, а на опушке, — успокоил его Лейр. — Да и вообще они скоро вернутся. Долгое ли дело — такой оравой один ящик закопать?
Сапожник мигом откатился от окна, плюхнулся задницей на жесткую травку и принялся поспешно растирать затекшие ноги. Ф-фу-ух, едва успел! Вернись сейчас господа пограничники да застань его на карачках под окном — и что тогда?
Он перевел дух, встал, доплелся до подводы и вновь взгромоздился на нее. Когда вернутся пограничники, он встретит их, восседая степенно и с достоинством, как и подобает уважающему себя мастеру своего дела. Заодно они ему и подводу разгрузить помогут, а то совсем он умаялся под окошком прятаться. А к господам начальникам заставы лучше сейчас не соваться. Не то еще заподозрят, что он подслушивал. Это он-то! Ишь, чего удумали. И вовсе он не подслушивал, а просто услышал.
Из-за полуприкрытых ставен за ним с улыбкой наблюдали Шекких и Лейр.
— Думаешь, раззвонит? — шепотом спросил Шекких.
— А как же! — уверенно шепнул в ответ Лейр. — Вот прямо сегодня же и раззвонит. Я не я буду, если тут же все разболтает!
— Пари принимается, — тоненько звякнул Айхнел.
Поутру или вечером узкий бледный серпик луны, плывущий сквозь солнечные лучи, конечно, не редкость. Но только в Лунноденствие полная, безупречно округлая луна появляется на небе, едва только минет полдень — ошеломляющая, не по-дневному яркая. Эльфам Лунноденствие по сердцу — для них это день исполнения самых несбыточных желаний. Лейр и Шекких, недавние боевые сотоварищи эльфов, сами не замечали, насколько они привыкли мыслить и говорить… ну, если и не совсем на эльфийский манер, то очень сродно. Лейр, не задумываясь, выбрал канун Лунноденствия — он ведь и раньше на самые дерзкие, самые рискованные операции хаживал именно в этот день. Да и какое иное объяснение можно подыскать тому, что за несуществующим кладом никто не озаботился отправить без промедления усиленный конвой. Нет, его прибытие отложено на потом — вне всякого сомнения оттого, что отправлять накануне Лунноденствия некого: в этот знаменательный день всяк почитает своим святым долгом нализаться до беспамятства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
