Но сегодня она сделалась Царицей Сострадания.
И пребудет такой во веки веков.
И все же она была рада, что этот богач занялся ее сыном.
Человек степенный.
Уважаемый.
Почтенный торговец.
Ушедший на покой.
Отошедший от дел.
И все ж, несомненно, он близко знавал ее сына.
Ведь собственную гробницу не уступают так просто кому–то,
с кем не был знаком.
Кого даже не знаешь.
Так что теперь уж не смогут сказать, что ее сын — беспутный.
Праздношатающййся.
Бродяга.
Как неустанно твердили пред трибуналом первосвященники.
Хоть и пришлось ей признать, что вот уж три года Он дома не появлялся.
И бродил по дорогам с людьми, забросившими ремесло.
Разве могла она обвинять своего сына.
Дети порой приносят много печали.
Сударыня.
Но этот им приносил всегда только радость.
Такую, что большей нельзя и желать в этой жизни.
Пока Он не вырос.
Пока Он оставался дома.
Вплоть до того дня, вплоть до того самого дня, когда Он начал свое служение.
Когда Он приступил к своему служению.
Но с тех пор, как Он начал свое служение.
Приступил к своему служению.
С тех пор, как Он покинул дом.
Он приносил им только заботы.
Он, признаться, постоянно им приносил только заботы.
С детьми подчас много забот.
Дети подчас приносят много печали.
Он же был прежде для них лишь усладой.
Он же был прежде для них одной лишь усладой.
Дети порой приносят много печали.
Пока они растут.
Говорила ведь она Иосифу.
Это плохо кончится.
Как они были счастливы, пока Ему не стукнуло тридцать лет.
Это не могло так продолжаться.
Это не могло хорошо кончиться.
Это не могло кончиться иначе.
Он таскал за собой.
Он бродил по дорогам.
Он таскал за собой всяких людей, о которых ей не хотелось бы плохо отзываться.
Но грош им цена.
Раз они за Него не вступились.
Прежде всего, Он наживал себе слишком много врагов.
Это неосторожно.
Враги рано или поздно дают о себе знать.
Враги, которых наживаешь, в конце концов дают о себе знать.
А еще.
Он беспокоил слишком многих людей.
Люди не любят, когда их беспокоят.
Чудную порой получаешь награду в жизни.
Никогда еще сын не заставлял свою мать столько плакать.
Чудная порой выпадает награда.
Чудную подчас получаешь награду в жизни земной.
Никогда еще мальчик не заставлял свою мать столько плакать.
Как Он ее.
За эти три дня и три ночи.
За эти три года.
Как жаль.
Жизнь, которая так хорошо начиналась.
Очень жаль.
Она ведь прекрасно помнит.
Как Он лежал, лучезарный, на соломе в хлеву Вифлеемском.
Звезда взошла.
Пастухи Его обожали.
Волхвы Его обожали.
Ангелы Его обожали.
Что же стало со всеми этими людьми.
Чудную порой получаешь награду.
С этими детьми.
Звезда взошла.
Пастухи Его обожали.
И дарили Ему шерсть.
Мотки шерсти.
Клубки шерсти.
Волхвы Его обожали.
И дарили Ему золото, ладан и смирну.
Ангелы Его обожали.
Волхвы Каспар, Мельхиор и Валтасар.
Что же стало со всеми этими людьми.
Что стало со всем этим миром.
Однако это были все те же люди.
Это был все тот же мир.
Люди по–прежнему были людьми.
Мир по–прежнему был миром.
Мир не изменился.
Волхвы по–прежнему были волхвами.
Пастухи по–прежнему — пастухами.
Великие мира сего — великими.
Малые — малыми.
Богачи по–прежнему были богачами.
Бедняки же по–прежнему — бедняками.
Власти по–прежнему были властями.
Она что–то не видит, чтоб и впрямь Он изменил мир.
Это были все те же пастухи, все те же крестьяне из деревни.
Которые пришли в город.
Сегодня.
Которые теперь Его травили.
Значит мир все же изменился за тридцать лет.
Она что–то не видит.
Чтоб и впрямь Он изменил мир.
Которые теперь готовы были загнать Его до смерти.
Она что–то не видит, чтобы и впрямь
Он изменил мир.
Кто тянул Его, кто толкал.
То туда, то сюда.
Но и тот, кто Его тянул, и тот, кто толкал.
Гнали Его к вершине Голгофы.
Очень жаль, это жизнь, которая так хорошо начиналась.
Все так хорошо Его встретили.
При Его появлении на свет.
При Его рождении.
Которое называют Его Рождеством.
Оказали Ему столь радушный прием.
Когда Он был маленьким.
Но теперь, когда Он стал взрослым.
Когда Он стал мужчиной.
Никто больше не хотел ничего знать.
Меж тем, это был тот же самый мир.
Меж тем, это был тот же самый человек.
Никто больше не хотел ничего знать.
Знай лишь набрасывались на Него, все.
С бранью.
С отвратительной бранью.
И криками: «Смерть!»
Они ничего больше не видели. И не слышали.
Они ничего больше не чувствовали.
Они жаждали одного.
Они жаждали лишь одного.
Наброситься на Него.
Когда Он был маленьким, все были Ему рады.
Всем доставляло удовольствие Его видеть.
А теперь, когда Он стал взрослым.
Когда Он стал мужчиной.
Никто больше не был Ему рад.
Никто больше не хотел даже слышать о Нем.
Мир изменчив.
Однако с тех пор о Нем ходило немало толков.
Никто больше не хотел Его видеть.
Мир сильно изменился.
Люди сильно изменились.
Маленькие детки, маленькие бедки.
Вырастают детки, вырастают бедки.
Дети порой приносят много горя, сударыня.
Не скажешь, что она нашла утешение в своем мальчике.
Она, прежде такие надежды на него возлагавшая.
Она, прежде такой счастливой себя почитавшая.
Никто не скажет, что она нашла в Нем опору.
Вот уж не скажешь.
Но, может быть, это и их вина.
Вот уж не скажешь.
Это их вина. Должно быть, это их вина.
Они всегда Им слишком гордились.
Они с Иосифом всегда Им слишком гордились.
Это должно было плохо кончиться.
Не следует быть таким гордым.
Не следует быть настолько гордым.
Не следует кичиться.
Разве не было им приятно.
В тот день, когда старик Симеон
Возгласил то славословие Господу,
Что будут петь во веки веков.
Аминь.
А в храме была еще та добрая старушка. [395]
Разве не они были Им горды.
Слишком горды.
И в тот раз тоже.
В тот раз, когда Он блистал среди учителей.
Как же они испугались сперва.
Возвращаясь домой.
Он куда–то исчез.
Он вдруг куда–то исчез.
Они думали, что где–то Его оставили.
Она до сих пор трепещет при мысли.
Они думали, что потеряли Его.
Они думали, что где–то Его потеряли.
Шутка ли. Она до сих пор вся дрожит.
Не каждый день такое случается.
Не каждый же день теряется двенадцатилетний мальчик.
Взрослый уж мальчик двенадцати лет.
К счастью, они нашли Его в храме, среди учителей.
Сидящим среди учителей.
Учителя слушали Его благоговейно.
Он поучал, в двенадцать лет Он поучал учителей.
Разве не были они Им горды.
Слишком горды.
Он должен был все же поостеречься в тот день.
Он действительно был слишком блестящ. Он слишком блистал, слишком сиял среди учителей.
Для учителей.
Он был слишком велик среди учителей.
Для учителей.
Он слишком ясно дал понять.
Он слишком прозрачно дал понять.
Он слишком открыто дал понять, что Он — Бог.
Учителя такого не любят.
Он должен был поостеречься.
У этих людей отличная память.
На то они и учителя.
Он наверняка задел их в тот день.
У учителей крепкая память.
У учителей долгая память.
Он должен был поостеречься.
У этих людей долгая память.
И потом, они держатся друг за друга.
Они поддерживают друг друга.
У учителей долгая память.
Он наверняка задел их в тот день.
В двенадцать лет.
А в тридцать три года они поймали Его.
И теперь уже не упустят.
Это — смерть.
Они Его заполучили.
Живым Ему не уйти.
В тридцать три года они поймали Его.
У учителей долгая память.
Они Его подловили на перекрестке.
На переломе.
На повороте пути жизни бренной.
На повороте пути жизни в Духе.
И указали Ему дорогу к смерти.
К этой смерти.
Они крепко держали Его.
В этот раз.
И уже не упустят.
Теперь не упустят.
Ах, Он больше не блистал среди учителей!
Сидя среди учителей.
Он не блистал.
А меж тем Он блистал вечно.
Блистал больше, чем когда–либо.
Блистал больше, чем где–либо.
И вот какова ей награда.
Чудную порой получаешь награду.
Чудная порой выпадает награда.
А они так дружно жили вместе.
Мальчик и мать.
Они были так счастливы в то время.
Мать и мальчик.
Вот какова ей награда.
