Рыжий веснушчатый «мастер» радостно закудахтал.
Сантамария впервые в жизни ощутил в душе благодарность к жестоким папам, непреклонным кардиналам, догмам, контрреформации и отлучениям от церкви, благодаря которым продукция Дзаваттаро не пользовалась большим спросом на итальянском «рынке».
— Что же касается цены, — продолжал Дзаваттаро, — то, если вы сюда пришли как частное лицо, это одно дело. Если же вы представляете туристскую группу, тогда, понятно, мы можем сделать скидку…
— Я представляю семью архитектора Гарроне, — сказал Сантамария. — Я адвокат.
Медленно, крайне медленно Дзаваттаро погладил правой рукой голый череп. Глаза его сверкнули как два уголька.
— Как вы сказали, простите?
Тон был предельно агрессивный. Рыжий мастер тоже прервал работу и с нескрываемой злобой посмотрел на пришедших снизу вверх.
— Архитектор Гарроне был убит в прошлый вторник. Вы об этом, очевидно, знаете?
Дзаваттаро еле заметно кивнул.
— Насколько нам известно, вы были знакомы с Гарроне.
Новый еле заметный кивок головой.
— Семья сообщила мне, что Гарроне имел деловые отношения с вашей фирмой, и поручила мне выяснить, не осталось ли между вами и покойным… каких-либо неурегулированных финансовых проблем.
Над головой Дзаваттаро, который крепко сжимал средним и указательным пальцами сигарету, клубился столбик дыма.
— Так, значит, вы адвокат? Вот ведь как… — насмешливо сказал он, не отрывая взгляда от своих ботинок.
Он тянул слова, то ли желая выиграть время, то ли чтобы справиться с изумлением и яростью.
— Да, адвокат Джузеппе Арлорио, — сказал комиссар.
Дзаваттаро буравил его своими маленькими злыми глазками.
— А это кто же такая? Подруга Гарроне или кто еще?
Сантамария живо представил себе, как он хватает с полки фаллос и обрушивает его на лысый череп этого Дзаваттаро, почти в точности повторяя преступление на виа Мадзини.
— Синьора — родственница Гарроне, — спокойно ответил он. — Она прилетела вчера из Голландии. Само собой разумеется, она заинтересована в том, чтобы доброе имя семьи не было скомпрометировано… финансовой тяжбой. Если вы давали какую-либо сумму убитому в долг и он ее полностью не вернул, семья готова…
— Только этого мне не хватало! — воскликнул Дзаваттаро с облегчением и в то же время презрительно. — Да вы что, шутите?!
— Значит, все в порядке? — с улыбкой сказал Сантамария. — Никаких долгов!
— Неужели же я стал бы одалживать деньги этому… — в последний момент Дзаваттаро вспомнил о «родственнице», — этому архитектору?! Я бедный ремесленник, а не банкир. И не ростовщик.
— Тогда, может, ваш брат одалживал ему деньги?
— Мой брат умер шесть лет назад, и я единственный владелец фирмы. Нет, у нас с архитектором никогда не было денежных споров. Он мне давал, помнится, несколько эскизов для могильных памятников, сам, я его ни о чем таком не просил. Да больше мы с ним об этих памятниках и не говорили! У него всегда было полно всяких идей и планов…
— Охотно вам верю, — сказал Сантамария.
Он прошелся по мастерской, уставленной необработанными или уже готовыми для продажи каменными фаллосами.
На полу валялся кусок полотна. Сантамария поддел его кончиком ботинка.
— Ну а кредиты? — спросил он, повернувшись к Дзаваттаро.
Дзаваттаро словно прибило к земле ударом молнии.
— Какие еще кредиты?
Сантамария нагнулся, поднял с пола «полуфабрикат», медленно взвесил его на руке и вернулся к скамейке. Тишина была полной.
— Кто подал вам идею воспроизвести старинную скульптуру и неплохо на этом подзаработать?
Дзаваттаро признался мгновенно, не в силах, однако, сдержать гнев.
— Да, но кто вложил в это деньги? — закричал он. — Кто нашел мастеров, пошел на риск? А этот нищий всего лишь нашел фотографию этой штуки в порнографическом журнале и принес ее мне! И все! Ну хорошо, допустим, идея пришла ему. Но при чем здесь кредиты, дорогой мой адвокат, при чем права Гарроне?! Я сразу ему сказал, что за каждую проданную им или при его посредничестве штуку я отдаю двадцать процентов выручки. И это, заметьте, на пять процентов больше, чем я обычно плачу своим посредникам. И я сдержал свое обещание. Дзаваттаро — человек слова, можете у любого спросить. А вы знаете, сколько он этих штук продал за год? Двадцать четыре. Послушать его, так он привел ко мне пол-Турина! Он даже предлагал мне открыть рекламное бюро, пресс-центр, а его сделать директором. Представляете себе, директором этого… — Дзаваттаро и на сей раз сумел сдержаться при «родственнице».
Он бросил на пол окурок, который жег ему пальцы, и раздавил его каблуком. И сразу снова закурил, руки у него дрожали.
— Так мы с ним договорились, и я не должен ни лиры ни ему, ни его уважаемым родственникам. К тому же, — добавил он, сжав челюсти и попыхивая сигаретой, — я ему никаких письменных обязательств не давал. И пусть родственники представят хоть один документ! Где они, документы?
— Когда вы видели его в последний раз?
— Помню я, что ли? Да он уже несколько месяцев сюда не заглядывал, к счастью! — Он сжал кулаки и языком загнал сигарету в угол рта. — И вообще, вы-то чего суете свой нос в чужие дела? Кто вам дал на это право? Пока еще по всем законам здесь мой дом, и, хоть я не адвокат и кончил только начальную школу, я не позволю всяким типам надо мной куражиться и голову мне морочить. Я ведь вообще могу обоих вас взять и выставить вон…
В горло ему попал дым, и он отчаянно закашлялся, весь сразу как-то сжался, лицо побелело. Сантамария тихонько отстранил «родственницу» Гарроне, подошел к нему и хлопнул два раза по спине, сильно и больно.
— Эй ты, убери руки! — прохрипел Дзаваттаро, судорожно кашляя.
— Спокойно, спокойно, — сказал Сантамария. — Сейчас все пройдет.
Во дворе Сантамария взял Анну Карлу под руку и повел к машине, не торопливо, но и не слишком медленно.
— Машину я поведу, хорошо? — сказал он.
Она молча кивнула. Сцена в мастерской была бурная, и, видимо, она испугалась.
У ворот Сантамария затормозил, чтобы пропустить желтый «фиат-500», который как раз въезжал во двор. Анна Карла сидела справа и водителя «фиата» не разглядела.
— Почему вы их не арестовали? — спросила она у Сантамарии, когда они свернули на улицу.
— Не имел законных оснований. В лучшем случае я мог приказать ему поехать с нами в полицейское управление.
— Почему же вы этого не сделали?
— Потому что со мной были вы.
— Выходит, я вам помешала?
— Но ведь это вы его отыскали!
Она закурила и некоторое время молча дымила сигаретой.
— Гарроне убили они?
— Не думаю, вряд ли.
— Почему?
— Они бы не оставили на виа Мадзини фаллос, который сами же изготовляют.
Анна Карла поежилась, потом сняла платок и пригладила волосы.
— Как вы догадались, что идею ему подал Гарроне?
— Но после того, что вы рассказали мне о Гарроне, это было совсем нетрудно. Особенно когда я узнал от монсиньора Пассалакуа историю самой скульптуры.
— Значит, мы вам помогли?
— Еще как! Теперь мы знаем, что орудие убийства принадлежало Гарроне.
— Все-таки я почти уверена, что Гарроне убил тот рыжий. У него лицо просто зверское.
— Два бедных ремесленника, как изволил выразиться Дзаваттаро. Вполне мирные граждане.
— И часто вам приходится встречаться с такими типами?
— Постоянно, — ответил Сантамария.
Анна Карла задумалась.
— Мне даже жаль будет, если убийцами окажутся не эти двое, — наконец сказала она.
— Там видно будет.
— Что вы теперь собираетесь делать?
— Мои коллеги выяснят у этих двух, где они были во вторник вечером. Словом, потребуют у них алиби.
— Вы сами его видели?
— Кого?
— Гарроне, мертвым.
— Нет, только снимки.
— Не слишком приятное зрелище, не правда ли?
— Да, — ответил Сантамария, притормозив у телефонной кабины на площади. — Убийство вообще не бывает приятным, Анна Карла, особенно когда приходится им заниматься.
5
Еще не совсем придя в себя от испуга, Лелло поспешно дал задний ход и поехал к воротам. Собака с лаем набросилась на его «фиат», но Лелло уже выбрался из владений братьев Дзаваттаро.
Этот Дзаваттаро даже злее пса, и к тому же буйно помешанный!
Но он и сам допустил ошибку. С такими типами надо вести себя так же нагло, как они: на каждое оскорбление отвечать в тон, не стараться быть вежливым. А всему виной его хорошее воспитание. Когда он спросил у троглодита Дзаваттаро (боже, какие у него отвратительные пучки волос на животе!) о Баукьеро, этот могильщик зло посмотрел на него, а ответил с еще большей злостью. Ни о каком Баукьеро он в жизни не слыхал, никогда его не видел. И затем обрушил на Лелло поток таких грязных ругательств, которые и вспоминать противно. Но настоящая буря разразилась, когда он мимоходом упомянул об архитекторе Гарроне! Эту волосатую обезьяну чуть кондрашка не хватил. Он назвал его шпиком, вымогателем, жуликом, грязным подонком. А потом вообще понес всякую околесицу: о переодетых женщинах, о Голландии, об адвокатах, о семье Гарроне. Из всего этого потока ругательств Лелло понял только, что Дзаваттаро ничего не должен был покойному, но и сам никогда не дал бы и лиры в долг. Да кто у него станет просить денег, у этого безграмотного каменщика? И о каких еще процентах он вопил?
