Лелло вздохнул. Ничего не поделаешь, придется покориться судьбе. Туристы на площади с шумом и гамом садились в ярко-красный автобус. Лелло тоже направился к выходу, но ступал медленно, низко опустив голову, не в силах окончательно примириться с очевидным поражением. Он уже подошел к двери, когда кто-то мягко, робко дотронулся рукой до его плеча.
8
Откуда на него ни гляди, проспект Бельджо — один из самых мрачных проспектов Турина. Пожалуй, самый мрачный, подумал полицейский комиссар Сантамария. А сегодня свинцовое небо придавало этому месту особенно унылый вид. Но и под солнцем Капри проспект Бельджо останется европейским и даже мировым образцом архитектурного убожества. Угораздило же его выбрать именно это место для получасового отдыха в обществе Анны Карлы!
— О чем вы думаете? Все еще о тех двоих?
Ей к тому же приходится по его вине первой нарушать неловкое молчание. Хорош — ничего не скажешь, просто образец вежливости!
— Нет. Я подумал о проспекте Бельджо.
— Правда, почему он такой унылый?
Оба посмотрели на рахитичные деревья, на низенькие домишки и высокие новые здания.
— Как вам живется в Турине?
— В общем, хорошо.
— А почему?
Он должен был бы ответить «здесь столько красивых женщин» или что-нибудь такое же галантно-банальное. А сказал правду:
— Сам не знаю.
Ей невозможно солгать, она вытягивает из тебя истину не хуже, чем Де Пальма. А истина заключалась в том, что, сидя на неудобных стульях в этом чертовом кафе, они в первые минуты их первой встречи наедине испытывали гнетущую неловкость.
— Вы не женаты? — спросила она.
— Нет.
— Намеренно не женитесь или так вышло?
— Так вышло.
— И вы не жалеете?
— Я об этом даже не думаю. Привык, как многие старые девы.
Она сказала что-то, но слова заглушил здоровенный двухъярусный грузовик, который выехал из заводских ворот, доверху груженный новенькими «фиатами». В этом грохоте вообще приходилось чуть ли не кричать.
Конечно, можно побороть смущение и сделать вид, будто ничего не произошло. Симпатичная синьора согласилась выпить кофе с неутомимым полицейским комиссаром. Можно непринужденно побеседовать минут десять, затем встать и распрощаться. Каждый пойдет к себе: она — домой к мужу и дочке, он — в остерию возле префектуры.
— У вас такой грустный, усталый вид. Вам пришлось изрядно потрудиться из-за этого преступления?
— Собственно, следствие ведет мой коллега, я лишь помогаю ему, — ответил Сантамария.
— Вас, верно, часто вызывают и ночью?
— Случается. Вот вчера ночью нам пришлось устроить облаву на проституток.
— Какие они, эти проститутки?
— Как и все преступники — скучные.
— Их поступки всегда можно предугадать заранее, да?
— Нет, наоборот, невозможно предугадать. У них беспрестанно меняется настроение. Они, как говорят психологи, слишком эмоциональны.
— В конечном счете это равнозначно однообразию.
— Вот именно.
Она помолчала, дожидаясь, пока проедет вереница машин, которые обгоняли друг друга, пронзительно сигналя передним.
— Значит, вы предпочитаете женщин, поступки которых нетрудно предугадать?
Если бы я пригласил ее пообедать со мной, как бы она на это отреагировала? — подумал Сантамария.
— Возьмем, к примеру, наш с вами случай, — сказал он.
— Возьмем, — воодушевилась она.
— Я совершенно не в состоянии угадать, как…
Мощный гул новой армии машин заставил его умолкнуть.
9
Рядом с его «фиатом» кто-то поставил свой «фиат-500» совершенно такого же цвета. Какая же из двух машин моя? — думал Лелло. Он еще не выучил наизусть номер своей машины, и пришлось заглянуть внутрь обеих машин. В чужой, к счастью, не было противоугонного устройства. Лелло открыл дверцу, сел в машину и стал размышлять над своим открытием.
Он был потрясен. Сам по себе подобный поворот дела не был странным, больше того, это можно было предположить. И все-таки, если бы его не остановили в последнюю минуту в Отделе вывесок и витрин, у него такое подозрение вообще бы не возникло.
Он включил зажигание. Хорошо, а что делать дальше? Стоит ли продолжать расследование и съездить туда? Баукьеро почти наверняка к убийству непричастен, совпадение было чисто случайным.
Лелло включил первую скорость и поехал домой. Там, в своей комнатке, он, не торопясь, выпьет бутылку кефира (кефир очень полезен для кожи лица), съест плавленый сырок, фрукты, почитает «Стампу» и репортаж в «Эспрессо» об авангардистских течениях в швейцарском кино.
Но когда он пристроился за длинным рядом машин (шумное большинство, как говорил Ботта, смеясь затем собственной остроте) и представил себе подгнившие вишни, слишком холодный кефир, сырок, который он всякий раз не мог как следует очистить от бумаги, то решил, что съесть тост и выпить стакан томатного сока в первом попавшемся баре куда проще и приятнее. К тому же особого голода он не испытывал. Он человек нервный, и грубая сцена, которую устроил этот наглый каменщик, испортила ему аппетит.
Поток машин, поднимавшихся с проспекта Витторио-Эммануэле, внезапно оборвался, а из-за зеленых гор пробилась вниз золотистая с темной каймой полоска солнца. Еще и благодаря этой случайной игре теней и света на облачном небе Лелло окончательно решил ехать дальше и по извилистым дорожкам подняться на холм. Тост и стакан сока он найдет и там. А заодно «произведет разведку».
10
Если уж ему хочется пригласить ее пообедать, почему он молчит, этот Сантамария? Ведь тогда ей надо будет позвонить домой, а времени у нее в обрез. Витторио — человек пунктуальный и не любит ждать. Стоило ей задержаться, как он начинал в драматическом тоне говорить о том, какой вред наносит нерегулярный прием пищи желудку, кишечнику, печени и почкам. Она снова наклонилась вперед, чтобы не переломиться надвое на этом стуле со слишком низкой спинкой.
— Я понимаю, — сказала она, — но если бы все можно было предвидеть…
Разговор становился невыносимо скучным, его приходилось толкать, как камень. Сантамария явно думал о чем-то своем, а главное сказать не решался… Неужели он настолько робок?…
Анна Карла поежилась. Да, человека, после двадцати пяти лет все еще робеющего перед женщиной, можно с полным правом назвать кретином. Ничто так не выводило ее из себя, как эти овечьи физиономии, словно бы говорившие с довольной ухмылкой: «Знаете, я ведь робкий…»
Анна Карла посмотрела на своего собеседника. Нет, на робкую овцу он совсем не похож. Она подумала, что истина заключается в другом. Возможно, он вовсе и не собирался пригласить ее пообедать вместе. У него тьма дел, он должен разыскивать преступников и сейчас не знает, как вежливо от нее избавиться.
— По-видимому, у вас уйма дел, — сказала она, слегка привстав со стула.
На его лице отразилось изумление.
— Почему вы так решили?
— Ну, не знаю… вам надо следить за теми двумя…
— Об этом позаботятся мои коллеги, и я никуда не тороплюсь.
Вежливый. Даже слишком. А может, в полиции вообще не существует расписания работы, все они едят и спят когда придется? Оттого у них, видно, понятия о времени сместились? Вероятно, он даже не вспомнил, что уже половина первого. Она снова взглянула на часы, в этот раз искренне встревоженная.
— О боже, уже поздно!
Он мгновенно вскочил в сильнейшей растерянности.
— Простите, я забыл, что у вас семья.
— Вообще-то Франческа спит, во всяком случае, должна спать. А муж прекрасно обойдется без меня. Правда, прислугу мы все еще не нашли, но накормить его есть кому. А вы как выходите из положения? Нанимаете старушку на несколько часов в день?
— Да, вы угадали.
— У вас-то они красть побоятся.
— В моем доме почти нечего красть. Разве что еду из холодильника.
Подошел владелец бара, и Сантамария с ним расплатился. Потом сказал, словно продолжая прерванный разговор:
— Если вас никто не ждет, почему бы нам не пообедать вместе, у меня дома?
Вот тебе и робкий мужчина! Да он ей фактически предлагает с ним переспать. А жаль. Ей-то казалось, что он не из тех, кто столь невысокого мнения об эмансипированных туринках. Вдвойне жаль, потому что он очень ей симпатичен. К тому же она и в самом деле голодна, и перспектива съесть яйцо вкрутую в холостяцкой квартире заранее нагоняла на нее уныние. Она одарила его ослепительной улыбкой и уже собралась ответить вежливым отказом, как вдруг он добавил:
— По правде говоря, я бы охотно еще посидел немного с вами.
Святая простота, ну совсем как Иоанн XXIII. Просто хоть ботинки ему целуй.
— Разве вы не пытались заманить меня к себе? — самым любезным тоном спросила она. — И не было ли ваше предложение неприличным?
