чей-то пьяный смешок. — А нам, что правду сложить, что кривду, Что начертят, то и сложим.
— За кривду боле «выведут», — весело отозвалась Тоня, — куды побежишь, патриот твою мать?
Пофыркали кругом, посмеялись и, едва Зот Инякин завершил свое благоговорение про значение советской печати, затопали к мужской раздевалке Чумаковской конторы, где, знали заранее, будут, в какой уж раз! пересматривать рабочие разряды.
Это была все та же раздевалка, тесноватая, с низким фанерным потолком шкафчиками вдоль стен, выкрашенными белилами.
Но на этот раз низкий потолок не так давил на душу. Его, похоже, и не замечали. Монтажники глядели в широкие окна своего «гаража», удивленно повернулись к Тоне, услышав ее трубный Тонин возглас… — Коммунистицкую? Эт-то на что?
Гуща на мгновение перестал жевать колбасу:: — он обедал всухомятку, на ходу, торопясь в город, где он, по его признанию, «прихалтуривал по плиточному делу» Икнув и утирая губы рукавом ватника, Гуща прошипел насмешливо:
— С нашим-то рылом в калашный ряд!
Кто-то в углу раздевалки засмеялся.
Нюра, сидевшая с Тоней на одной табуретке, бросила сокрушенно:
— Не по-людски ты питаешься, дядь Вань, — не по-людски и рассуждаешь..
— Так как, беремся за гуж? — спросил маленгькая Ксана, невестка Гущи и, не отыскав ни в ком поддержки, присела у стены на корточках со словами: «Я что? Я — как все…»
У Александра, который стоял возле необструганного, сбитого кое-как, наспех, стола, взмокла переносица. Передернув плечами, он отвернулся к стене. Медленными движениями расстегнул свой ватник, скинул с себя, повесил в шкафчик. А когда вновь обернулся к бригаде, лицо его по-прежнему было раздумчиво-спокойным. Лишь глубокая, как вмятина, переносица поблескивала влажновато. Но ведь духотища!
Поднял над головой руку, показал на потолок. Произнес властным, бригадирским голосом, оборвавшим гомон:
— Сварили там, а хлебать нам… Никаких званий-названий чтоб не просить! Слыхали? Заранее звонить нечего… Выложим, сколько сможем — тогда видно будет.
В клубе об этом больше не думали и не говорили…
Новая техника хлынула-значит — новые разряды — новые обиды. В тишине раздавался лишь протяжный и чуть осипший голос Нюры, которая вместе со всеми продолжала распределять совсем другие, бригадные «ложкИ».
— Инякин Тихон Иванович! — Нюра перекричала посвист поземки. — Что ему?
— Шестой! — буркнул Гуща, топтавшийся позади всех. Он никак не мог решиться уехать «на халтуру». Чертов день!
— Вообше-то он нынче пособлял! — Тоня считала своим долгом напомнить об этом. — Такелажник он сноровистый.
— Я плотник… — неуверенно донеслось из угла раздевалки.
— Пло-отник?! — взвился Гуща. — Что ты в нынешнем году, кроме этого колченогого стола, сбил-сколотил?
— Плотник на сборке — профессия вымирающая, — прохрипел Силантий, который сидел на корточках неподалеку от Инякина, оттопырив ладонью ухо. — Вскорости тебя, Тихон, посадим под стекло и будем показывать, как этих… как их?.. ихтиозавЕов…
Тихон Инякин слушал, вытягивая жилистую шею и теребя пальцами потухшую папиросу. Огнежка вспомнила невольно: не выписали как-то Инякину, по забывчивости тогдашнего бригадира Силантия, рублей что-то около тридцати — он, Тихон, поднял возле кассы такой тарарам, со всех, концов сбежались, думали, зашибли кого.
Ныне Тихон Инякин терял вдесятеро, и безвозвратно, а в ответ лишь своими рыжеватыми ресницами хлоп-хлоп.
Огнежка спросила Александра: не без удивления, почему Тихон Инякин и голоса не подает? Не может же человек вдруг перестать быть самим собой.
Александр усмехнулся:
— Умный пес на хозяина не брешет!
«Вот оно! — мелькнуло у Огнежки. — Приказали Игорю, чтоб и духа его на стройке не было. Нет его, законопослушного Игорька, а дух вот он! Дух «не задушишь, не убъешь», как поют военные хоры. Он Хрущу не подчинен.
— Ульяна Анисимовна Краснухина!..
Тетку Ульяну включили в монтажную бригаду подметальщицей. Оказалось, позарез нужен в монтажной бригаде человек, который бы соскребал ледок и смахивал снег и песок с торцов «панелей Ермакова»: сборка требует чистоты!
— Какой, товарищи, предлагаете разряд Ульяне Аиисимовне?.. Что? Ты, Тихон, жадоба известный. Лишнюю десятку пожалел… Что нужнее на сборке панелей — метелка или твой рубанок?.. Какую разницу положим между бригадирским черпаком и ложкой Ульяны Анисимовны? Чтоб не было у нас ни уравниловки, ни нынешнего свинства?
Погомонив, бригада пришла наконец к согласию.
Тетка Ульяна поднялась со скамьи и, затянув под подбородком свой головной платок, вышла на середину раздевалки и поклонилась бригаде поясным поклоном.
Есть Игорь Иваныч — нет Игоря Ивановича — жизнь на стройке Заречья шла своим чередом.
Желтые фары панелевоза запрыгали на ухабах точь-в точь по графику, составленному Александром. В семь тридцать утра. Затемно.
Нюра шепнула, еще не веря самой себе:
— Наш?
Включили рубильник — монтажников в первое мгновение точно магниевой вспышкой ослепило.
Пока бетонная панель плыла, чуть покачиваясь, над фундаментом, Ульяна Анисимовна успела скребком и струей горячей воды из брандспойта очистить ото льда и засохшей глины место для нее, положить с краю стены и выровнять арматурную сетку. Еще, казалось, не растаяли в воздухе шорохи и глухое звяканье арматурной сетки, а Нюра уже раскидывала на ней совковой лопатой «постель» из цементного раствора, при свете прожекторов зеленоватого и вязкого, как ил.
Стеновая панель, еще теплая, как утренний хлеб, мягко укладывалась на свое ложе, подправляемая на весу ладонями и плечами монтажников-мужчин. Потом наступала очередь Тони, которая стояла наготове, с деревянной лесенкой в руках, точно воин, собравшийся штурмовать в ночи крепостные стены. Тоня прислоняла лесенку к панели, еще не приваренной автогеном к другим, и, чтоб панель не рухнула вниз бетонной глыбой, прикручивала к ней металлическую растяжку, похожую на гигантскую вязальную спицу. Она словно бы вязала дом из этих спиц, стоя на лесенке и привычно сжимая коленями развевающуюся поверх лыжных брюк юбку.
Когда Тоня не сдерживала юбку, она колыхалась над бригадой, как голубовато-синее спортивное знамя.
Новая беда подкрадывалась незаметно. Поначалу думалось все идет хорошо. Панелевозы подкатывали к постройке, как вагоны электрички к платформе. За редким исключением, минута в минуту.
По панелевозам проверяли время. Тоня назначала кому-то свидание, крича в трубку, что прикатит «точнехонько, как панелевоз»!
Но что они везли, панелевозы? Стены и стены. А где потолочные настилы? Где отопительные — со встроенной внутри батареей — панели?
Зло срывали на шоферах.
— Как вы возите, идиеты? — кричал Силантий, приложив ладони ко рту рупором.
Одного из шоферов панелевозов, рыжеволосого, ушастого паренька в яловочных сапогах гармошкой, Тоня довела, что называется, до белого каления. Он имел неосторожность во время обеденного перерыва пригласить ее на танцы. В ответ услышал сердито-насмешливое, с притопом, так что остатки снега из-под Тониных ватных «шубинок» взметнулся во все стороны:
А у рыжего ВаськаГолова из трех частей:Карбюратор, вентиляторИ коробка скоростей.
Но ни брань, ни частушки не помогали. В каждой комнате на месте отопительной панели зиял провал в стене. Словно бы дополнительная дверь. «Дверей много, а выхода нет…» — горько шутили в бригаде.
В получку Гуща принялся при юнцах ремесленниках подсчитывать, сколько он потерял денег из-за «проклятущих умников».
— «Правду» кладем! «Правду» — передразнивал он утренних
