Руггедо был одновременно членом СМП и «Нимфы».
Дункан не раз задавался вопросом: зачем члену Совета мирового правительства заниматься подрывной деятельностью? И более того — быть ее лидером и вдохновителем? Разве нынешнее его положение не было и без того высочайшим на планете? Ответ напрашивался сам собой: Руггедо жаждал власти безграничной, когда он — единственный лидер, а не один из нескольких.
Могли, конечно, быть и другие причины.
Так где же все-таки он видел этого Руггедо?
И хотя ощущение, что это лицо ему знакомо, было довольно слабым, Дункан был уверен, что видел его не только по телевизору. Память нашептывала что-то о личной встрече.
Дункан очень надеялся, что ему удастся создать новое «я» с более свободным доступом к воспоминаниям о своих прежних личностях. Все эти протечки и просачивания были слишком слабыми, чтобы их можно было использовать. Самый главный резервуар воспоминаний был в его распоряжении, но что толку, если он, идентифицируемый с Кэрдом, был наглухо закрыт для Дункана.
Тем временем Каребара пришел к выводу, что одними словами ничего не добьешься, и, притащив небольшой аппарат с десятью клеммами, соединенными проводами с датчиками, пошел в атаку на виски, горло, грудь, предплечья и пенис Дункана. Используя этот аппарат, называемый детектором лжи, профессор мог следить за изменением кровяного давления, частотой пульса, модуляциями голоса и интенсивностью потовыделения своего подопытного. Кроме того, он потребовал, чтобы Дункан вдыхал туман правды с открытыми глазами: расширение и сужение зрачков служило индикатором правдивости говорящего.
Но когда Дункан пришел в себя после первого опыта с детектором лжи, Каребара выглядел возмущенным.
— Есть успехи? — ухмыляясь, спросил Дункан.
— Я знаю, что вы периодически лжете, — ответил профессор, — в этом у меня нет никаких сомнений. Но ваши зрачки никак не реагируют на это! Вы уникальный феномен, Дункан.
— Каждый человек уникален, — ответил Дункан, сел и принялся отдирать от себя проводки с датчиками.
— Не очень-то заноситесь, — сказал Каребара. — Если мы не найдем ответа на поставленные вопросы, то наше положение станет просто безнадежным.
— Наше?
— Я имею в виду — ваше. Если вы окажетесь для нас бесполезным, в то же время так много о нас зная, лучшим способом будет…
— Вряд ли это будет лучшим способом, — перебил его Дункан. — Скажите честно, Каребара, неужели вас абсолютно не беспокоит, что «Нимфа» убивает тех, кто им мешает или представляет для нее потенциальную опасность? Нет ли у вас от этого моральной отрыжки?
— Это для общего блага, — ответил Каребара, невольно глянув на ближайший экран.
— Силы небесные! — воскликнул Дункан. — Цивилизации пять тысяч лет, а вы, убийцы, так и не придумали ничего лучшего!
Тем же вечером Сник и Кабтаб подали прошение, чтобы им разрешили провести с Дунканом пару часов сверх положенных. Накануне они уже жаловались своим стражникам на одиночество, и их петицию передали тому, кто принимал решения в подобных случаях. По мнению Дункана, этим человеком, конечно же, был Руггедо.
Утром начальник охраны известил пленников, что их прошение удовлетворено и сегодня вечером им разрешено встретиться и насладиться компанией друг друга. Но даже без его напоминания они знали, что любой их жест, любое слово будут фиксироваться. Вряд ли у них был шанс скрыть что-либо от изощренных автоматов подслушивания и подглядывания. Стража контролировала даже уровень звука телевизора.
Более того, любая попытка подозрительно близкого общения между всеми тремя означала бы конец привилегий, включая и совместные походы в бассейн.
— Но почему? — злобно поинтересовался Дункан. — Разве мы действительно можем убежать отсюда? Если нам угодно для развлечения фантазировать о планах побега — кому это помешает?
— Таков приказ, — сказал начальник охраны, грозно нахмурившись; его ноздри мелко трепетали, как у кролика. За эту особенность поднадзорные окрестили его Носодрыгом. Остальным охранникам они тоже дали прозвища: Вислозадый, Тонкогубый, Зебра и Хитрюга.
В семь часов вечера Сник и Кабтаб в сопровождении Тонкогубого и Зебры пришли к Дункану в гости. Когда стражники вышли, Дункан объявил: «Сегодня мы будем смотреть классику — „Марсианское восстание“» — и подмигнул, зная, что этого наблюдатели заметить не смогут, так как к одним экранам он повернулся спиной, а от других его закрывала туша Кабтаба.
Гости сидели к экранам лицом, поэтому Сник сказала: «О’кей», а падре добавил: «Потрясающе! Это я люблю. Только не могу смотреть слишком часто — не перевариваю сцен грубого насилия».
— Да уж. Ты этого не любишь, — съязвила Сник.
Дункан не помнил кода фильма, а потому запросил список на экран и, найдя в нем название, нажал кнопку и набрал номер первого римэйка. Потом взял бокал коктейля «Свободный радикал», смешанного для него Сник, и уселся на диван между ней и Кабтабом. Рядом стоял кофейный столик, уставленный вазочками с попкорном и сырным суфле, мисочками с соусами и приправами и россыпью крекеров.
Дункан сделал маленький глоток, откусил кусочек крекера, смоченного в гуакамоле[21] с зеленым перцем, и сказал:
— Там есть одна сцена, которая мне очень нравится.
— Это которая? — спросила Сник.
— А я хочу, чтобы вы сами догадались. Попробуйте после окончания фильма угадать… А впрочем, зачем? Пожалуй, я скажу вам сам, как только она начнется.
Под вступительную классическую композицию Муллигана Чакулы «Святой Франциск целует на прощание своего осла»[22] поплыли оранжевые титры на английском и логлане. Дункан вдруг вспомнил, что, когда он одиннадцатилетним мальчишкой впервые посмотрел этот фильм, тот произвел на него такое впечатление, что целиком запечатлелся в памяти. Вот только в чьей? Впрочем, сейчас не это важно.
Фильм был снят 245 облет назад, в год, когда Дункан родился, а само восстание на Марсе, кстати, весьма вольно интерпретированное в фильме, произошло за 40 облет до того. Джерри Пао Нэл, капитан органиков марсианской колонии и (если верить киноверсии) полупомешанный фашист и маньяк, поднял восстание, намереваясь завоевать независимость марсианской колонии от земного правительства, а затем реализовать свои анархистские идеи построения свободного, в его понимании, общества.
Для подавления восстания понадобилось неожиданно много времени и сил, так как Нэла поддерживало большинство колонистов, а Земля не имела никакого военного потенциала. В конце концов восстание все же было подавлено и Нэлу пришлось бежать на космическом корабле в направлении одной из звезд, где предполагалось наличие планет с пригодными для землян условиями жизни. Но его тело может еще тысячу облет пролежать в анабиозе, прежде чем его корабль окажется в районе подобной звезды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
