Девушка встала, поправила халат, вздернула голову:
– Недостойная поняла, что великий воин говорил о нас двоих – и о Царстве, которое свяжет наши судьбы навеки. Давно не слыхала я таких сладких слов!..
Товарищ Кречетов открыл рот, дабы внести ясность, но наследница рода нойонов уже шагнула прочь, в затопившую лагерь темноту. Бедный Иван Кузьмич так и остался сидеть у погасшего костра, пытаясь решить несложную загадку. Может, Чайка в своих Франциях русский язык позабыла и теперь простых слов понять не может?
А может, он сам чего-то не понимает?
* * *
Как-то, разговорившись с бароном (благо, товарищ Мехлис был в отлучке), Иван Кузьмич поинтересовался у врага трудового народа, на что тот рассчитывал, беря Монголию на шашку? Допустим, провиант. Сколько смогли бы монголы, и без того разоренные войной, кормить прожорливое воинство его превосходительства? А фураж для лошадей, а сукно для одежки? Про патроны и снаряды можно не спрашивать – нет в Урге оружейных заводов. Народ лишним налогом не обложишь и не пограбишь – взбунтуется и к красным за помощью побежит. Щетинкин что ни месяц помощь из России получает, а все равно жалуется на всякие нехватки.
Самому Кречетову пришлось немало помучиться, кормя и вооружая Оборону, но ополченцы воевали у собственных околиц. А если вокруг степь на недели пути?
Унгерн кисло заметил, что «господин красный командир» изволит рассуждать в духе низкого материализма. Потом, еще более помрачнев, попросил не считать его полным и к тому же безграмотным идиотом, не знающим азов военной науки. Держаться в Урге он и не собирался, сам же Монгольский поход – лишь часть великого плана…
Уточнять барон, однако, не стал, а вместо этого принялся, под злобное уханье филина, ругать трусов и предателей из собственной армии, под конец же не без зависти вспомнил атамана Бориса Анненкова, который как сыр в масле катался, держа под рукой Чуйскую долину. Было бы в Монголии столько мака!..
Посему добрая душа Иван Кузьмич и обижался, слушая намеки на «князя Сайхотского». Какой там князь! Через пару лет в Сайхот придет Красная Армия, и командующему Обороной хорошо если спасибо скажут. Была у товарища Кречетова мечта – создать в Беловодске большое автохозяйство с американскими грузовиками и настоящей авторемонтной мастерской. Там бы и покняжил, там бы и развернулся. А еще дороги бы построил, про то у них с гражданином Рингелем интересный разговор был.
А царство – зачем оно? Хоть Желтое, хоть Белое. Даже без Красного обойтись можно.
3
Господин Чопхел Ринпоче в последний раз шевельнул губами и умолк, устало прикрыв глаза, словно поленницу дров перекидал.
– Речи русского посла удивляют, – подхватил монах-толмач, даже толком не дослушав. – Негоже тому, кто персоной своей представляет суверенное государство, лазить по скалам, подобно ящерице. Посол должен сохранять достоинство во всем – и в жизни, и в смерти.
Сам посланец Хамбо-Ламы о своем личном достоинстве позаботился в полной мере, даже не соизволил оторвать седалище от потертого цветастого коврика. Товарищу Кречетову тоже был предложен коврик, но он, наплевав на этикет, так и остался стоять, глядя на посольскую лысину сверху вниз.
Утреннее солнце неярко светило сквозь низкие серые облака. Отряд уже строился, дабы продолжить поход. Задерживаться не хотелось, но разговор с первых же слов пошел вкривь и вкось.
– Господин Ринпоче намерен следовать с караваном в Пачанг. Никакие угрозы не заставят его забыть о долге. Господин Ринпоче призывает своего… – монах на миг замешкался, подбирая нужное слово, – своего сотоварища по посольству в дальнейшем не предлагать ему подобное…
Толмач умолк. Посланец Хамбо-Ламы соизволил, приоткрыв веки, бросить на «сотоварища» выразительный взгляд. Кречетов кашлянул в кулак и призадумался.
План Ивана Кузьмича рушился на глазах, причем решительно и безвозвратно. К утру все было продумано. Барон уверил, что тропа, ведущая через скалы, вполне проходима, пусть и трудна. Посему красный командир решил разделить посольство надвое. Сам он с двумя десятками «серебряных» намеревался идти дальше до самых Врат, понадеявшись на удачу и пулеметы. А вот всех прочих, и прежде всего монашескую компанию во главе с тибетцем, отправить в горный поход, дабы ноги размяли. Проводником назначить барона, а к нему приставить Мехлиса, нагрузив представителя ЦК секретными документами, и прежде всего тубусом с печатями, хранившим письмо из Столицы. Само собой, туда же послать всю молодежь под началам Кибалки. Иван-младший вечно просился «в разведку». Вот пусть и сбегает, потешит молодую дурь!
За себя товарищ Кречетов не слишком опасался. Не так легко будет его схарчить, особенно когда за штатскую публику можно не волноваться. А если уж совсем не повезет, то все равно не зазря голову сложит, а с немалой пользой. Остальные же, пока враг боем связан, к Пачангу поспешат. Господин Ринчопе нужные слова тамошним правителям скажет, а товарищ Мехлис послание вручит.
И вот – не заладилось. Хочешь ругайся, хочешь наново планы строй. А чего еще придумать можно?
Краем глаза Иван Кузьмич успел приметить, что возле шатра уже собралась чуть ли не половина отряда. Впереди всех молчаливые и хмурые ревсомольцы – то ли что-то почуяли, то ли кто из монахов сболтнул. «Серебряные» держались поодаль, но тоже не сводили глаз.
Посол вновь разомкнул уста. Толмач, подойдя ближе, склонился, внимая, Кречетов же, поглядев направо, где речной берег, без всякого удовольствия приметил Кибалкина при карабине и с двумя гранатами у пояса. Мельком подумалось, что гранаты следует немедля отобрать, паршивцу надавать по шее…
– Господин Ринпоче выражает желание узнать подробности того, что беспокоит его сотоварища по посольству, – заговорил переводчик, не забыв придать голосу оттенок легкой озабоченности. – В противном случае господин Ринпоче лишен возможности дать нужный совет, дабы решить возникшую проблему. И прежде всего его интересует, на чьей территории нам грозит опасность.
Иван Кузьмич, недоуменно моргнув, полез в командирскую сумку за картой. Там же лежала схема, нарисованная бароном.
– До этих самых Врат земля китайская, – наконец рассудил он. – Прямо за ними – уже Пачанг, его владения. Китайцы, понятно, это не признают…
Тибетец, дослушав толмача, еле заметно улыбнулся и проговорил несколько коротких фраз.
– Опасность не так велика, – зачастил перевод-чик. – Согласно международным обычаям, страна пребывания отвечает за безопасность послов. Мы попросим помощи, как только окажемся на территории Пачанга. Дадим нужный сигнал. Господин Ринпоче почтительно просит своего сотоварища взять эту заботу на себя…
Кречетов недоуменно покрутил головой. Просить помощи у местных властей – дело, конечно, разумное. Вот только как? И поспеет ли она? Патронов в отряде – на пару часов боя, и то если стрелять через раз.
– Сиг-нал, – повторил толмач по слогам. – Про-сить по-мо-щи…
Иван Кузьмич хотел было внести ясность, но посол внезапно поднял руку. Двое монахов, стоящих за его спиной, поклонились и молча проследовали в шатер. Вернулись через минуту, волоча нечто напоминающее здоровенную бутыль вина, для неведомой надобности завернутую в белую холстину. Подтащили ближе, поставили на песок, вновь склонились в поклоне. Господин Ринпоче, неспешно встав, положил руку на «бутыль», вновь дернул губы в усмешке.
– У нас есть предание о волшебном музыкальном инструменте, монгольском рожке эвэр-буре. Его звук прогоняет злых духов и зовет на помощь святых защитников…
На этот раз переводчик не торопился, говорил распевно, с немалым чувством.
– Даже сам Гэсэр-хан бросит свои многотрудные дела, что пособить зовущему. В детстве господину Ринпоче очень нравились такие сказки. Время легенд ушло, но не ушли защитники. Нам обязательно помогут.
Посол выразительно пошевелил пальцами, и один из монахов поспешил снять холстину. Товарищ Кречетов шагнул вперед, поглядел с интересом.
– Так, значит? Ну… Попробовать можно.
* * *
Скалу заметил барон. Приложил ладонь ко лбу, прищурился, ткнул пальцем:
– Вот-с, извольте видеть!
Издали скала напоминала неровный рыжий столб со скошенной вершиной. Как выяснилось, она, первая на пути, имеет собственное имя. Кречетов предположил, что ее называют Часовой, но Унгерн, зловеще хихикнув, пояснил, что имя, в переводе с китайского, означает Вкопанный Мертвец. Ехавший тут же Мехлис меланхолично посоветовал переименовать каменное диво во Вкопанного Беляка. Барон окрысился и привычно зарычал.
На этот раз ехали втроем, если Гришки-филина не считать. Иван Кузьмич, не пустив Унгерна в дозор, велел ему смотреть направо в поисках тропы, несмотря на его уверения в том, что до нужного места ехать еще не один час. Рисковать бароном в такой решительный момент товарищ Кречетов не хотел. А поскольку Лев Захарович никак не мог оставить его без комиссарского присмотра, ехали вместе, причем беляк и представитель Центрального Комитета, как и ожидалось, беспрерывно язвили друг друга.
