– Товарищ Кречетов! Можно сказать?
Недостойная Чайганмаа Баатургы шагнула из строя без всякого разрешения.
– Прошу не посылать меня на задание. Не справлюсь я, товарищ командир, не умею по горам ходить, подведу товарищей. Умоляю простить мою слабость!..
Взгляд в землю, вид унылый, плечи опущены, словно стыдом придавило. А над строем – негромкий гул. Не ожидали члены Ревсомола такого заявления от товарища по Союзу, растерялись. Один Кибалкин спокоен.
– Товарищ командир, разрешите два слова сказать!
Как отошли в сторонку, прямо в глаза поглядел:
– Пусть остается, дядя, – при тебе остается!
Ясно стало – сговорились. А тут и Мехлис подоспел, поддержал предложение. Мол, незачем товарищем нежного полу рисковать, если хватает парней. Вдруг ее слабость поперек партийного дела станет?
Не поспоришь даже. Остается одно – приказ отдать.
– Товарищ Баатургы с отрядом не идет, будет при посольстве. Еще заявления? Нет, таковых. Командуй, Иван Кибалкин!
– Отря-я-яд!..
– Церемонии у вас, однако, китайские, – барон, докрутив ус, наконец-то соизволил встать. – Я уж боялся, что «Интернационал» исполнять начнете, уши думал затыкать… Хотите, господин Кречетов, уберечь сопляков от смерти? Ладно, попытаюсь.
– Смотри, беляк, если что, под землей найду! – сказал товарищ Мехлис злым шепотом.
Унгерн ответить не соизволил. Поправил пояс на халате, кивнул на тропу.
– Встретимся внизу, господа. А если не повезет – то в Агартхе, у престола Блюстителя. Филина я в обозе оставил, приглядите, если что.
Ушли. Трое остались, мужчины и недостойная. Иван Кузьмич подошел к девушке, кашлянул неуверенно. Хотел объясниться, но не пришлось.
– Труден путь из Ронсевальского ущелья! – сказала Чайганмаа Баатургы.
4
Слева скалы – почти до самых небес, и справа они же, словно гигантские толстые сваи, вколоченные в серую твердь. Еще одна скала, поменьше, посередине, дорогу перекрывает. Упала еще в незапамятные времена, вросла боками в землю.
Речка с камнем не спорит, сперва вдоль него дорогу ищет, а потом поворачивает за правый угол, где проход.
– Это еще не Врата, – товарищ Кречетов, спрятав нарисованную от руки схемку, сверился с картой. – Дальше они, саженях в трехстах.
Семен, Георгиевский кавалер, кивнул согласно.
– Так и есть, Иван Кузьмич, мы за каменюку эту заглянули, как раз их и увидели. Две скалы – близко сходятся, вроде и в самом деле ворота. Только дуриком соваться туда я бы не стал. Опасная каменюка, непростая.
Стоящие поблизости «серебряные» – двое разведчиков и старшой, бывший драгунский вахмистр, когда-то учивший Кибалку выездке, о чем-то негромко шушукались. Наконец бывший вахмистр повернулся, подбросил ладонь к шапке.
– Так что, Кузьмич, диспозиция такая будет. На скале, что поперек лежит, засада, парни пятерых разглядели. Тихо лежат, но увидеть можно. Пулемет у них, и думаю, не один. А вот слева и справа пусто, не забраться туда человеку, стало быть, с флангов стрелять не станут. Значит, обоз и монахов назад отсылаем…
Командир Кречетов покачал головой:
– Нет. На скалы, что по бокам, не забраться, а вот обойти можно, всего пару часов пути. Поэтому коней и монахов в середину, позиции занять и к бою приготовиться. Я ближе подойду, камешки пощупаю, а вы меня прикрывайте.
– Мы подойдем, – негромко напомнил непременный Мехлис. – Не забывайте о руководящей роли партии. Ибо коммунист… – на этот раз указующий перст вонзился прямо в грудь Ивану Кузьмичу, – не должен рисковать попусту. Но если уж вы решили…
Красный командир не стал спорить. Что-то подсказывало: стрелять начнут не сразу. Не разбойники это – нечего душегубам делать среди Такла-Макана. И не местные, из Пачанга, те бы прятаться не стали. Значит, свои – из тех, что чужих похуже.
Карабин оставил, проверил револьвер в кобуре, шапку поправил.
– Пойдемте, Лев Захарович.
– Недостойная вас проводит…
Чайка была в новом халате. Шапка в соболе, пояс в серебре. За плечом – колчан со стрелами, в левой руке – лук.
– А как же насчет слабости? – подивился Иван Кузьмич. Девушка покорно склонила голову.
– Недостойная и вправду обделена силой, поэтому пройдет с вами лишь полдороги. Возле реки есть подходящий камень, недостойная спрячет свою слабость за ним. Когда услышите песню, знайте, что я уже на месте. Идите рядом, но не слишком близко друг к другу. Если враг захочет говорить, не подпускайте его вплотную, между вами должно быть несколько шагов.
Мужчины переглянулись.
– Карабин не хотите взять? – поинтересовался Мехлис, но Чайка покачала головой:
– Карабины есть у других. Пули слепы, стрела видит врага.
* * *
Под сапогами скрипела влажная земля, от близкой речки несло сыростью, рыжие, словно бароновы усы, скалы закрывали небо.
– Документы у них могут быть любые, – негромко рассказывал Мехлис. – Скорее всего, вам покажут бумагу за чьей-то серьезной подписью. Их интересует послание, которое мы везем. Как только получат, нас тут же перебьют. Не хотел вас пускать, Иван Кузьмич, но мне и самому интересно стало, кому мы здесь понадобились. Если уцелеем, будем уже в Столице разбираться… Кстати, наша спасательная бригада с сигналом не опоздает?
– Договорились, что при первых же выстрелах, – Кречетов поглядел вперед, прищурился. – Никого, вроде, и не видать…
Улеймжин чанар тоголдорОнго ни тунамал толи шиг, —
донеслось сзади. Лев Захарович внезапно рассмеялся.
– Чего это вы? – удивился красный командир.
Узесгелент тсарауг чинУзвел лагшин тогс мани… —
песня стихла. Мехлис, быстро оглянувшись, снова хмыкнул.
– Здорово барышня нас всех дурить пыталась – насчет «Улеймжин чанар». «Прогрессивный общественный деятель Данзан Рабджа»! Ну девица! Не завидую тому, кому такая достанется.
– Так вы знали? – поразился Кречетов, вспомнив, как смеялся барон. В ответ представитель ЦК пожал плечами:
– В любой книжке про Монголию о святом Данзане написано предостаточно… Впрочем, сейчас не это у нас на первом плане.
Иван Кузьмич согласно кивнул – не это. Из-за скалы навстречу им шел человек.
* * *
– Здравствуйте, товарищи! Вы, может, и не поверите, но я таки рад земляков встретить!
Кожаное пальто, черная шляпа, из-под шляпы торчит длинный нос. Глаза темные, белые зубы, веселый взгляд.
– Блюмкин Яков Григорьевич. Кто из вас будет товарищ Кречетов?
Иван Кузьмич открыл было рот, дабы представиться, но не успел.
– Я, стало быть, Кречетов, – Мехлис нахмурился, поправил повязку на лице. – А вы, гражданин, земляком станете, когда документ предъявить не поленитесь.
– Зайгезунд, что за вопрос?
Рука Блюмкина нырнула за отворот пальто. Иван Кузьмич невольно подался назад, но в руке Блюмкина оказалась сложенная вчетверо бумага.
– Прошу ознакомиться.
Лев Захарович взглянул исподлобья.
– Мы – таежные, в грамоте не сильны. Разверните, чтобы видно было, печатку, стало быть, покажите. И медленно, а то я дерганых не люблю.
Кречетов чуть не обиделся за «таежных», но вовремя сообразил: Мехлис не хочет подпускать кожаного слишком близко. Яков Григорьевич же, ничуть не смутившись, вновь продемонстрировал белые зубы:
– Нам скрывать нечего, товарищ!
Развернул бумагу, подержал на весу.
– Красивая печать, – согласился Лев Захарович, делая шаг назад, – на ту, что в мой бумажке, похожа. А вот номер подгулял, такие исходные в позапрошлом году ставили.
Блюмкин, горько вздохнув, скомкал документ.
– Эх, никто мне не верит, обидно даже. Верно говорил я другу Лёньке: жизнь у него – сплошной нахес и ихес, а все дерьмо мне расхлебывать!..
Пистолет вылетел из рукава – маленький и черный, словно вороненок. Первые две пули клюнули Мехлиса в грудь, сбили с ног, отбросили назад. Кречетов успел выхватить револьвер, но третья пуля ударила в руку. Яков Григорьевич Блюмкин, оскалившись, дернул стволом:
– Какая жалость, даже не познакоми…
Слово застряло в горле, сменившись невнятным хрипом. Тяжелая стрела, пробив пальто, глубоко вошла в живот. Вокруг уже гремело. Длинными очередями бил пулемет со скалы, ему отвечали «серебряные» – в два десятка стволов, от всей души. Кречетов, упав, перекатился за ближайший камень, нащупывая левой рукой запасной «браунинг» в кармане шинели. Кисть правой сочилась кровью, но пальцы двигались.
Блюмкин лежал под скалой, побелевшие губы пузырились розовой пеной, рука дергалась, пытаясь ухватиться за древко стрелы. Товарищ Мехлис, упав навзничь, не двигался, лишь сжатые веки еле заметно подрагивали.
– Ну, быстрей летите, кони! – вздохнул Иван Кузьмич. – Что же ты, девка, раньше не выстрелила?
Приподнял голову, поглядел в низкое серое небо.
– Кибалка, паршивец, а ты чего ждешь?
Ударили пулеметы – «серебряные» взялись за дело всерьез. Между камней мелькнула серая шапка, за ней другая, третья… На скале засуетились, ответив нестройным залпом, затем послышался громкий надрывный крик. Вниз скатилось тело, насквозь пробитое стрелой, упало на землю, дернулось. Замерло…
