ставя корзины с пряностями и зеленью на тележку.
– Держи. До вечера ничего больше не будет.
Она протянула кусок хлеба с вареньем, и он без аппетита откусил несколько раз. Затем разломал оставшийся хлеб на мелкие кусочки и дал их Ханслу, который давно облизывался. Можно было говорить что угодно, но трое мальчиков не выглядели совсем уж голодными. Скорее наоборот. Только Лизель была худенькой, ей было уже одиннадцать, и она росла вверх.
Августа посадила младшего в старую детскую коляску, которую ей подарили Мельцеры и в которой когда-то возили на прогулку Пауля, Китти и Лизу. Ханслу пришлось сесть на край телеги перед Фрицем. Густав вместо лошади впрягся в повозку с овощами, Лизель и Максл подталкивали сзади, и повозка медленно тронулась в путь. Какая это была трудная дорога. Тем более что всю ночь шел дождь, и на тропе, ведущей к дороге, можно было увязнуть в сырой земле.
Так больше продолжаться не может, подумала Августа. Густав – хороший и трудолюбивый человек. Порядочный парень, который не любит никого обманывать. Поэтому он никогда не добьется большого успеха. Так уж устроена жизнь, что скромные люди никогда не преуспеют. Только наглые и рисковые поднимаются на вершину.
Им нужно было пройти через Якоберштрассе, мимо Перлаха на Каролиненштрассе, где находился овощной рынок. Почти бесконечное путешествие по ухабистой мостовой и мокрым тротуарам особенно плохо сказывалось на старой детской коляске, которая скрипела и стонала, так что можно было опасаться, что она вот-вот развалится. Конечно, их любимое место было уже занято, и пришлось довольствоваться неудобным углом рядом с молочным магазином. Но, по крайней мере, они были защищены от дождя, потому что Густав смог прикрепить брезент к крюку на стене дома.
– Сегодня будет мало покупателей, – сказала соседка по лотку, которая предлагала картофель, сливы и яблоки. – Когда идет такой дождь, люди сидят дома.
– К полудню небо прояснится, – возразила Августа.
Она понятия не имела, откуда у нее такая уверенность, но что-то ведь стоило сделать, чтобы преодолеть это уныние. Она продала два пучка зелени промокшей под дождем кухарке, потом несколько женщин выбирали капусту, но предпочли купить в другом месте. Августа замерзла, дети тоже дрожали от холода, у Максла уже посинели губы.
– Вымойте руки и идите.
Занятия в школе еще не начались, но там они могли укрыться от непогоды; если, конечно, сторож проявит сочувствие и пустит их внутрь. Августа оставила Хансла с Густавом и уложила зелень и цветы к Фрицу в коляску.
– Я пойду к Йордан, – сказала она Густаву. – Пусть сама выберет что хочет.
Он сел на ящик и поднял младшего на колени.
– Иди. Здесь все равно нет покупателей.
Густав, как всегда, выглядел довольным. Он редко жаловался, никогда не ругался. Почти без недостатков, если на считать того, что каждый вечер шел пить пиво. Чтобы смыть с себя заботы, как он сказал однажды.
Иногда Августе хотелось, что лучше бы у него было собственное мнение, чтобы он стукнул кулаком по столу и сказал, что ей делать. Но это было не в духе Густава. Он всегда послушно ждал, пока она примет решение, и следовал этому.
Дождь действительно немного стих, дымка, лежавшая на крышах, рассеялась, и город сразу стал выглядеть более приветливо. Улицы оживились, мимо проезжали грохочущие лошадиные повозки, нагруженные различными бочонками и ящиками, появились первые автомобили, проехала запряженная лошадьми карета. Трамваи были забиты трудовым людом, направляющимся в свои офисы и магазины. Обычно, чтобы сэкономить деньги, многие из них ходили на работу пешком, но в такую дождливую погоду предпочитали добраться до рабочего места сухими. Августа с завистью смотрела на хорошо одетых женщин, которые выходили на остановке, поспешно раскрывали зонтики и шли дальше до работы пешком. Им не приходилось возиться с грязными кочанами капусты и четырьмя маленькими детьми. Они сидели в уютном сухом офисе, печатали на машинке, работали телефонистками на телефонном узле или продавщицами в дорогих магазинах.
На другой стороне улицы виднелось ателье госпожи Мельцер. Оно было открыто уже целых три недели, богатые клиентки входили и выходили, и даже поговаривали, что жена или дочь мэра заказывала у нее платье. Августа взяла на руки начавшего реветь Фрица и прищурилась, пытаясь разглядеть кого-то за большими витринами. Не Ханна ли шла мимо с охапкой тканей? Нет, это была та женщина, которая однажды пришла на виллу со своим сыном – школьным другом Лео, евреем. Гувернантка тогда отослала их восвояси. Неужели эта еврейка работала сейчас у госпожи Мельцер? Она, похоже, ни перед чем не остановится.
Августа немного посюсюкала с Фрицем, чтобы мальчик успокоился, затем посадила его обратно в коляску и поспешила дальше. От Перлаха дорога теперь шла по Максимилианштрассе до Мильхберга, где у Йордан был магазин. Не самый лучший район и довольно отдаленный – но для ее целей место вполне подходящее. Люди, которые приходили к ней узнать свое будущее, не всегда хотели, чтобы их видели. Она остановилась, потому что малыш снова начал кричать и брыкаться, из-за чего ей пришлось опасаться за зелень в тележке. Поэтому она купила у торговца два кренделя, один отдала мальчику, а другой съела сама. Деньги, которые она заработала на продаже зелени, были потрачены.
Августа утешала себя мыслью, что, несмотря на все их богатство, дела у Мельцеров на вилле тоже идут не лучшим образом. Молодая госпожа Мельцер все еще жила с детьми на Фрауенторштрассе, ходили слухи о возможном разводе и судебном решении вернуть детей на виллу – но пока господин Мельцер, похоже, ничего не предпринимал. Хотя его мать была очень несчастна, потому что сильно скучала по детям.
Но самое ужасное – эта стерва. Новая экономка, госпожа Серафина фон Доберн. Бедствие на тощих ногах. Нет, вилла никогда не видела такого злого человека, она намного превзошла даже Йордан. Она захватила кабинет госпожи Шмальцлер и там обосновалась. Туда же Герти должна была приносить по утрам завтрак, потому что вместе с другими работниками она только ужинала. После завтрака она появлялась на кухне и отдавала распоряжения, ворчала, наставляла, требовала, оскорбляла и доводила до того, что все не могли дождаться, когда она наконец уйдет.
Особенно от нее доставалось Герти, потому что та часто ей возражала. Она даже умудрилась оклеветать бедную девушку при госпоже Алисии, так что Герти вызвали в столовую и устроили головомойку. Конечно, все, что фон Доберн рассказала о ней, было ложью. Герти якобы разбила стаканы и даже украла тарелку из дорогого фарфора. На самом деле тарелка находилась в кабинете
