В 1471 году осуществилась еще одна мечта покойного принца Энрики, вынашивавшаяся им всю жизнь: пал Танжер. Долгожданный ключ к воротам в Африку и Индию оказался наконец-то в руках португальцев. Но они не спешили им воспользоваться. Крутой поворот африканского берега к югу, обнаруженный Фернаном да По и Сикейрой, привел их в уныние: близкое, казалось, достижение Индии и царства пресвитера Иоанна отодвигалось на неопределенный срок. Португальцы на время удовольствовались грабежом открытых земель и охотой за рабами. Лишь десять лет спустя они возобновили продвижение к югу.
Смерть Энрики и то обстоятельство, что Португалия равнодушно взирали на положение дел в далеком oi нее Средиземном море, всколыхнули пиратскую деятельность во всем этом бассейне. Особенно интенсивной она стала у североафриканских берегов: Гибралтар был теперь заперт для мавров, и они старались возместить упущенное на других путях.
С этого времени мавританские, или, как их еще называли, варварийские (берберийские) пираты принимают кроваво-экзотическую окраску в бесчисленных рассказах и россказнях того времени. Редко обходятся без их упоминания и летописцы, и люди делового мира, и политики, и авторы развлекательных новелл. Изобретение в середине XV века книгопечатания дало «путевку в жизнь» самым невероятным историям, делая их всеевропейским достоянием.
Италия первая вступила в эти годы на путь возрождения античных идеалов во всех областях культуры, и мавры давали ее писателям неисчерпаемый и первоклассный материал для контрастного отображения двух рас (черной и белой), двух вер (мусульманской и христианской), двух языков (экзотичные имена мавров и «нормальные» - христиан). Молва о чернокожем населении тропической Африки, «живые» негры, носящие по улицам паланкины португальских и испанских вельмож, хорошо известные обитатели мавританского побережья в той же самой Африке,- все это привело к выработке особого типа литературного героя - чернокожего мавра, коварного, свирепого, раба своих страстей, хотя порою и не лишенного благородства. Ведь многие знали о них только понаслышке: например, феррарец Джамбаттиста Джиральди Чинтио, включивший в свои «Экатоммити» новеллу о венецианском военачальнике-мавре, «человеке большой храбрости», загубившем свою белокожую жену по имени Дисдемона в припадке ревности по навету завистливого поручика. У Чинтио этот мавр еще благороден, отважен и даже симпатичен. Англичанин Шекспир, сочинивший по этому сюжету трагедию и давший мавру имя, рисует его в совсем других тонах, черное становится у него беспросветно черным, белое - ослепительно белым.
Это было время, когда даже самая короткая прогулка по Средиземному морю таила в себе множество приключений и опасностей. Любой корабль, куда бы ни устремлял он свой бег, на деле всегда держал один и тот же курс - в неизвестность.
Флорентийский монах Аньоло Фиренцуола рассказывает в своих «Беседах о любви» занимательную историю о том, как один корабль, направлявшийся из Флоренции в Валенсию, был занесен бурей к берегам Туниса и погиб в нескольких милях от города Сус. Одного из пассажиров, по имени Никколо, подобрали на берегу рыбаки, «с великим трудом» привели его в чувство, а когда он заговорил, горячо возблагодарили Аллаха за столь великолепный улов и тут же продали его в рабство знатному мавру Ладжи Амету (вероятно, Хаджи Ахмеду). Прослышав об этом, друг Никколо, флорентиец Коппо, быстро собрал большую сумму денег и прибыл в Тунис, чтобы выкупить незадачливого путешественника.
Тут надо заметить, что человек, прибывавший к пиратам для переговоров о выкупе, не только был всегда в безусловной безопасности (как и его кошелек), но и пользовался почетом и гостеприимством «по высшему разряду». Пираты очень дорожили своим деловым реноме. Если даже переговоры оканчивались ничем, гостю иногда давали охрану, чтобы он мог беспрепятственно выйти за пределы «территориальных вод». Однако в данном случае не понадобились ни деньги, ни охрана. Оказалось, что молодая жена Ладжи Амета, без памяти влюбившаяся в пригожего невольника, только о том и мечтала, чтобы переменить господина. Сговорившись обо всем, молодые люди назначили время, и мавританка, «собрав предварительно изрядный запас золота, серебра и иных драгоценностей», однажды утром отправилась с Никколо на прогулку в сторону гавани. Само собой, шикарный корабль Коппо, покачивавшийся у причала, привлекал всеобщее внимание, и ничего нет удивительного в том, что любопытная женщина (а женщина Востока любопытна вдвойне) выразила желание осмотреть его. Вышколенные матросы подняли паруса и отдали швартовы тотчас же, как только она и Никколо ступили на палубу, и ее свите, замешкавшейся на берегу, осталось только призывать гнев Аллаха на головы «неверных». Пока Ладжи Амет организовывал погоню, корабль Коппо "был уже в Мессине.
Разумеется, весь этот рассказ - выдумка Фиренцу-олы, умело осовременившего одну из новелл Геродота и добавившего в нее эпизод из «Одиссеи», но выдумка эта выглядит очень правдоподобной благодаря обилию точных деталей. Еще правдоподобнее концовка этой истории. На беду беглецов, почти одновременно с ними в Мессину прибыл королевский двор со всем дипломатическим корпусом. Среди послов был и представитель Туниса, только что получивший письмо эмира с подробным описанием случившегося и категорическим требованием во что бы то ни стало разыскать беглую жену и вернуть ее безутешному мужу. Встретив и узнав ее, посол ударил челом королю, и тот повелел немедленно восстановить справедливость. Всю троицу привели под конвоем на корабль Коппо, «который король отдал под командование своего человека», и уже показались берега Берберии, когда действие начало раскручиваться в обратном направлении: внезапный шквал отбросил корабль от Карфагенского мыса (мыса Картаж) в Тирренское море. Недалеко от Ливорно его захватили пизанские корсары, и, легко откупившись от них, все трое прибыли наконец во Флоренцию.
Другую байку того времени можно было бы считать документальной, если бы она упоминалась еще где-нибудь, кроме сборника новелл доминиканского монаха Маттео Банделло. Автор, лично знакомый с Леонардо да Винчи, вкладывает в его уста повесть о прославленном флорентийском живописце, монахе-кармелите фра Филиппо Липпи, чья беспутная жизнь была, по свидетельствам современников, полна невероятнейших приключений. Может быть, это широко известное обстоятельство и побудило Леонардо (если только этот рассказ не назидательная выдумка) избрать своим героем именно Липпи.
Когда Липпи, рассказывает Банделло вслед за Леонардо, осмотрел музей Марке в городе Анконе на Адриатическом побережье Италии, ему вздумалось освежиться, и он с несколькими друзьями отправился покататься на лодке по морю. Неожиданно у анкон-ского берега появились галеры Абдул Маумена - «великого берберийского корсара того времени». Скорее всего, мавры подстерегали в этом месте корабли венецианских купцов, но веселая прогулка шумной ватаги переменила планы пиратов. Лодка была без труда захвачена, а ее пассажиры закованы в цепи и отвезены в Берберию.
Последующие полтора года фра Филиппо, поневоле забросив кисть, в поте лица осваивал искусство гребца на мавританской галере. Выручил его нечаянный случай. Однажды ему пришла в голову счастливая мысль нарисовать на стене портрет Абдул Маумена, и сходство так поразило мавров, как известно, вообще не знавших портретного искусства, что Липпи и. его друзья перешли с того дня на куда более приятное положение друзей пирата. «Много еще написал красками прекраснейших картин фра Филиппо для своего господина, который из уважения к его таланту одарил его всякими вещами, в том числе и серебряными вазами, и приказал доставить его вместе с земляками целыми и невредимыми в Неаполь»,- так заканчивает Леонардо свой рассказ.
Вероятно, эта история произошла (если она вообще произошла) примерно в 1440 году, когда фра Филиппо едва перевалило за тридцать: дальше Леонардо упоминает о его женитьбе и рождении сына - тоже знаменитого живописца Филиппино Липпи, появившегося на свет около 1457 года. К этому времени и следует отнести деятельность «великого берберийского корсара» Абдул Маумена - первого мавританского пирата, известного нам по имени, и к тому же лица явно реального, если даже вся история выдумана Леонардо.
Вызывает сомнения и еще один рассказ, относящийся к 1470-м годам и изложенный в книге Фернандо Колона «Жизнь Адмирала», посвященной своему отцу, прожившему жизнь не менее штормовую, чем фра Филиппо Липпи.
Отец Фернандо был, как чаще всего считают, сыном генуэзского ткача Доминико Коломбо, его звали Кристобаль. В четырнадцатилетнем возрасте (тоже предположительно) Кристобаль поступил юнгой на корабль, совершавший каботажные рейсы между Генуей и полуостровом Портофино, изобилующим селениями и монастырями, а иногда ходил и на Корсику.
