— Да, да, это было в тот день! Дальше?
— Вы вернулись в контору около трех и продиктовали с полдюжины писем. Затем вы уехали на аукцион Сотбис, где вас заинтересовали какие-то редкие рукописи. Больше вы уже в контору не возвращались, но здесь у меня стоит пометка напомнить вам, что вечером вы приглашены на прием в клуб «Катеринг». — Она выжидающе посмотрела на своего шефа.
— Спасибо, мисс Элис.
Мисс Элис выскользнула из кабинета.
— Да, теперь у меня в голове все ясно, — сказал Гарольд. — Я поехал на аукцион Сотбис после обеда, но те предметы, которые я хотел купить, шли по очень высокой цене. Я выпил чаю в каком-то небольшом кафе на улице Джермин-стрит. По-моему, оно называется «Руссельс». Я зашел на полчаса на биржу, а потом поехал домой. Я живу на Гардиан-Гарденс, 4. Прием в клубе «Катеринг» состоялся в половине восьмого. Затем я вернулся домой и лег спать. Вас удовлетворил мой ответ?
— Благодарю вас, мистер Крекенторп. В котором часу вы заезжали домой переодеваться?
— Точно я не помню, но что-то около шести часов.
— А когда вы вернулись домой после приема?
— Думаю, в половине двенадцатого.
— Дверь вам открыл слуга? Или сама леди Алиса Крекенторп?
— Моя жена, леди Алиса, сейчас за границей, на юге Франции, она уехала туда в начале декабря. Я вошел в дом сам, у меня есть свой ключ.
— Значит, никто не может подтвердить, что вы вернулись домой именно в то самое время, которое вы назвали.
Гарольд холодно уставился на него.
— Полагаю, слуги слышали, когда я вернулся. У меня живет слуга с женой. Но, право же, инспектор….
— Мистер Крекенторп, я знаю, что такие вопросы неприятны, но я уже почти закончил. У вас есть автомобиль?
— Да, «Хамбер-хок».
— Вы сами водите машину?
— Да. Но не очень много, лишь на уик-энд. Ездить в Лондоне стало совершенно невозможно.
— Я предполагаю, что, навещая своих отца и сестру в Брэкхемптоне, вы ездите туда на своей машине?
— Не всегда. Лишь в тех случаях, когда собираюсь остаться там на длительный срок. Если же еду на день, как, например, позавчера на следствие, всегда пользуюсь поездом. Поезда обслуживают прекрасно, и ехать поездом намного быстрее, чем машиной. На станции меня обычно встречает сестра.
— Где стоит ваша машина?
— В гаражах позади улицы Гардиан-Гаденс. У вас есть еще вопросы?
— Я думаю, пока на этом закончим, — заключил инспектор Крэддок, с улыбкой поднимаясь со своего места. — Я очень сожалею, что потревожил вас.
Когда вышли на улицу, сержант Уэтералл, который всегда подозревал всех и каждого, многозначительно произнес:
— Ему очень не понравились ваши вопросы, совершенно не понравились. Он прямо выходил из себя.
— Когда человек не совершил преступления, естественно, он раздражается, что его подозревают, — сказал мягко инспектор. — А для такого сверхреспектабельного человека, как Гарольд Крекенторп, они вдвойне неприятны. Теперь нужно узнать, видел ли кто-нибудь Гарольда Крекенторпа в тот день на аукционе. То же самое о том кафе, где он пил чай. Он легко мог ехать поездом в 4.33, выбросить женщину и сесть на обратный лондонский, успев вовремя на прием. Так же легко он мог той же ночью сесть в свою машину, поехать в Рутерфорд-холл, перетащить труп в саркофаг и вернуться обратно. Наведите справки в гараже.
— Слушаюсь, сэр. Вы думаете, он именно так поступил, как вы предположили?
— Откуда я могу знать? — вспылил инспектор Крэддок. — Он тоже высокий, тоже темноволосый. Он тоже мог оказаться в том поезде. И у него связи с Рутерфорд-холлом. Он человек, которого можно подозревать. А теперь займемся его братом Альфредом.
Альфред Крекенторп занимал квартиру в районе Вест-Хэмпстед, в большом современном доме, который казался наскоро построенным и непрочным. Дом был окружен большим дворам, где владельцы квартир оставляли свои машины.
Квартира Альфреда была оборудована по новейшему встроенному типу, и, очевидно, обставлена мебелью, взятой напрокат. У него были длинный фанерный стол, который опускался из стены, диван-кровать и различные стулья самых неправдоподобных размеров.
Альфред Крекенторп встретил их дружелюбно, но, как показалось инспектору, нервничал.
— Я заинтригован вашим приходом, — сказал он. — Что будете пить, инспектор Крэддок? — он вытащил несколько бутылок, предлагая напитки на выбор.
— Нет, спасибо, мистер Крекенторп.
— Неужто все так плохо? — Альфред засмеялся своей собственной маленькой шутке, а затем спросил о цели визита. Инспектор Крэддок стал задавать вопросы.
— Что я делал днем и вечером 20 декабря? Да откуда мне знать? Ведь прошло более трех недель.
— Ваш брат Гарольд сумел нам рассказать об этом дне во всех подробностях.
— Брат Гарольд — возможно. Но не брат Альфред. — А потом добавил с оттенком злобы. — Гарольд — счастливчик в нашей семье. Деловой человек, всегда занятый. У него находится время на все, и все делается вовремя. И если бы даже он совершил, — ну убийство, что ли? — то и оно было бы тщательно предусмотрено во времени и деталях.
— У вас есть определенные причины говорить такие вещи?
— О, нет. Просто взбрело вдруг в голову.
— Ну, а теперь расскажите о себе.
Альфред развел руками.
— Вот я и говорю, у меня совсем нет памяти на даты и места. Вот если бы вы спросили о рождественском дне, то я бы вам ответил. Тут есть за что зацепиться. Я точно знаю, где его провел. Мы провели его вместе с отцом в Брэкхемптоне. Он все время ворчал, как дорого ему обходится наш приезд. А если бы мы не приехали, то ворчал бы, что мы не думаем о нем. Вообще-то мы приезжаем ради нашей сестры.
— Так вы поступили и в этом году?
— Да.
— Но, к сожалению, ваш отец был болен, не так ли?
Крэддок умышленно вел разговор не о самом главном, поддавшись чисто профессиональному чувству.
— Он живет, как воробей, клюет понемногу, вечно занятый вопросами экономии, а тут вдруг плотно наелся и напился. Вот и результат.
— Только это?
— Конечно. А разве было что-то еще?
— Мне показалось, что врач был взволнован его болезнью.
— О, этот старый дурак Куимпер, — сказал Альфред с пренебрежением. — Зря слушаете его, инспектор, он большой паникер.
— Правда? А мне он показался человеком рассудительным.
— Он круглый дурак. Отец вовсе не инвалид. У него ничего страшного с сердцем, но он целиком подчиняется Куимперу. Естественно, когда отец действительно заболевает, то устраивает жуткую суету, заставляет Куимпера бегать туда и сюда, без конца забрасывает его вопросами. А в целом все выглядит смехотворно.
Альфред говорил с необычайным раздражением.
Крэддок некоторое время молчал довольно-таки многозначительно. Альфред заерзал, быстро взглянул на инспектора и нетерпеливо спросил:
— Так в чем же дело? Почему вы хотите знать, где я находился в пятницу три или четыре недели тому назад?
— Вы помните, что была пятница?
— Мне показалось, что вы так сказали.
— Может быть, — согласился инспектор Крэддок.
— Во всяком случае, я спрашиваю о пятнице 20 декабря.
— Почему?
— Обычные уточняющие вопросы.
— Чепуха! Вы узнали что-то еще о той женщине?
— Наши сведения пока неполные.
Альфред быстро взглянул на него.
— Я надеюсь, вас не ввела в заблуждение сумасбродная версия Эммы, будто убитая могла оказаться вдовой моего брата Эдмунда. Это полнейшая чепуха.
— А Мартина никогда не обращалась за чем-нибудь к вам?
— Ко мне? Упаси боже! Это выглядело бы смешно.
— Вы думаете, она обратилась бы к вашему брату Гарольду?
— Это более вероятно. Его имя часто встречается в газетах, он обеспеченный человек. Если бы она попыталась обратиться к нему, я бы не удивился. Но Гарольд такой же скряга, как и сам старик. Эмма, конечно, самая добросердечная из всей семьи. И к тому же она считалась любимицей Эдмунда. Но Эмма не легковерна, она очень быстро сообразила, что эта женщина могла оказаться подставной.
— Очень разумно, — сказал Крэддок. — А что, день, когда вы собрались вместе, назначили заранее?
— Мы должны были собраться вскоре после Рождества, в конце недели, 27-го… — Он замолчал.
— Ага, — сказал удовлетворенно Крэддок, — я вижу, некоторые даты все-таки оседают в вашей памяти!
— Так я говорю, что определенного дня никто не назначал.
— Но вы говорили о дне. Как вас понимать?
— Я действительно не могу вспомнить.
— И вы не можете сказать, что делали в пятницу 20 декабря?
— Простите, но все выскочило из головы.
— И у вас нет записной книжки или календаря, куда вы заносите время и дни назначенных встреч?
— Терпеть не могу таких вещей.
— Это была пятница перед Рождеством. Не так уж трудно вспомнить.
