Его широкая спина покоится на второй половине кровати и какое-то время я просто смотрю на неё, обдумывая, что вчера произошло. Где он был и почему не отвечал мне?
Спина Адама начинает двигаться и в следующую секунду он разворачивается ко мне. На лице рядом со скулой замечаю ссадину с небольшим синяком. Они-то и дают мне все ответы на вопросы.
Через минуту Адам открывает сонные глаза и морщится, двинув голову к солнечному лучу, падающему на подушку.
— Тебе не спится? — все еще сонно бросает он, заметив, как я сижу в постели и недовольно пялюсь на него. — В такую рань?
— Сейчас половина двенадцатого дня.
Адам снова открывает глаза.
— Где ты был? — нетерпеливо начинаю я допрос.
Адам не отвечает, а лишь раскрывает одеяло, приглашая в свои объятия. Я медленно качаю головой, хотя дико хочу нырнуть туда. Желание узнать всё, что произошло, пересиливает желание прижаться к теплому телу.
— Ответь мне, где ты был? И почему на твоей скуле ссадина?
Адам задумчиво откидывается обратно на подушку. Я терпеливо жду, когда он поведает, что случилось, подтвердит мои догадки.
— Ты пропал на двенадцать часов, не брал трубку и игнорировал меня.
— Я разбирался с Саймоном… — я была права, но от этого не становится легче. — И с Чарли, и с Джейком, и с остальными, — ухмыляется он, признавая странность ситуации.
— Что произошло?
— Чарли требовал, чтобы я разобрался с проблемой, которую создал. Вот я и искал Саймона по всему городу. Мы с Чарли обошли все знакомые бары в поисках него. В конечном итоге, как ты видишь, — указывает он на скулу — мы его нашли.
— Ты смог все уладить?
— Что уладить? — ухмыляется Адам, — для меня было важнее чтобы он не сорвался.
— О чем ты? Ничего не понимаю, — качаю я головой.
— Саймон в завязке, Луиза, и уже давно. Он даже пиво не пил в баре, если ты не заметила. — Конечно, я не заметила. Мне было совсем не до этого. — Теперь же он второй день подряд не просыхает.
— Я так полагаю, вы не смогли поговорить.
Адам опускает мрачный взгляд и качает головой.
— Он не хотел меня слушать. В таком состоянии вряд ли можно разговаривать…
Я разглядываю его расслабленное тело, изящные татуировки, руки, что начинают теребить край дымчато-белого пододеяльника. Адам нервничает, но не показывает этого. Точнее старается, но не получается.
Я касаюсь рукой крепкого торса и нащупываю грубую кожу. Слева над пупком набит пиковый туз с выгоревшими краями.
— Она мне нравится, — снова и снова провожу я по коже Адама, заставляя его ерзать.
— Я делал её на спор, — довольно выдыхает он.
— Правда?
Адам кивает.
— Мы с ребятами играли в покер. Мэтис и я уверенно вели. Когда остальные оказались в проигрыше, мы заключили пари. Проигравший набивает тату той масти, что помогла его поразить. Ну и вот…
— И сколько Мэтис выиграл?
— Двадцать два цента, — задумчиво поясняет Адам. Комната мгновенно заполняется нашим заразительным смехом.
— Эту я хорошо знаю. Самая заметная… — поглаживаю я крылья цвета графита, растянувшиеся по плечу и шее Адама.
— Крыло ворона…
— И что он символизирует?
— Меня…
— Почему?
— Потому что, Луиза, я просто так чувствую. Это сложно объяснить.
— Чёрный ворон, — говорю себе под нос, пальцем повторяя узор на плече. — И каждая что-то символизирует?
— Да, практически. По крайней мере, у каждой есть история. И почему мне хочется тебе о них рассказывать? — бросает Адам довольную ухмылку.
Я натягиваю простыню на обнажившуюся грудь и ровнее сажусь на постели.
— Потому что мне это интересно. Я хочу знать, что они значат, и о чем ты думал, когда набивал.
— Я никому ещё не рассказывал о них, — говорит Адам после недолгого молчания. — Только тебе…
Он следит за тем, как простыня снова обнажает мое тело. Я же о том, как лихо все завертелось.
— Предложение прижаться еще в силе? — довольно бросаю я. Он медленно кивает.
Ни секунды не мешкая, я кладу голову на плечо, принимая все его тепло. Зарываюсь в колючую шею и втягиваю аромат тела.
Сегодня ровно неделя, как я ушла из дома. Неделя, полная происшествий и впечатлений. И в моей голове снова и снова звучит разочарованный мамин голос. Да, именно это я видела в её глазах. Я высказала ей тогда много лишнего. Боже! Она, наверное, так переживает за меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И только сейчас, лёжа под боком Адама на восемьдесят восьмом этаже, я понимаю, что натворила. Вот бы всё вернуть…
— Всё в порядке? — слышу я над головой расслабленный голос.
Я сильнее утыкаюсь в его шею, пряча там свое лицо. Адам пытается повернуться ко мне, но я остаюсь неподвижна.
— Ты пахнешь лесом… — шепчу я ему, все ещё втягивая этот дурман в себя. — я говорила тебе?
— Нет, не говорила. — чувствую я как он улыбается.
Адам резко поворачивается на бок, хватает мой подбородок и направляет его на себя.
— Ты не ответила мне, — пристально всматриваются в меня два любимых мрачных глаза.
— Все было так хорошо… но потом… — неуверенно говорю я, — заметила, что после долгой «идиллии» всегда случается что-то плохое…
— Это называется равновесие, — парирует Адам, следя за моими глазами. — Господь дарует покой лишь в паре с преградами.
Он касается моей нижней губы большим пальцем, и я, приоткрыв рот, облизываю его.
— Откуда тебе это известно?
— Я тоже делаю выводы… А еще я знаю, что как только мы впервые встретились, ты безвозвратно и навсегда влюбилась в меня…
— Очень смешно, мистер прорицатель, — пытаюсь я оттолкнуть его от себя.
— Это правда. И добавлю лишь одно — это чувство было взаимным…
Я прекращаю сопротивления и смотрю на мужчину сбоку от себя. Мое лицо заливается яркой краской, а сердце начинает колотиться о стенки.
— Мне казалось, ты хотел меня уволить.
— Только для того, чтобы ты не искушала меня…
Ближе к трем часам дня мы, мокрые и вымотанные, наконец, выползаем из спальни, и до смерти голодные приступаем к быстрому приготовлению чего-нибудь съедобного.
Я нарезаю свежие овощи, пока Адам копошится вокруг духовки. Из неё уже доносится аромат запеченного мяса со шлейфом специй, и мой живот снова напоминает о себе. Играет приятная и веселая мелодия. Я начинаю пританцовывать, виляя прикрытыми одной футболкой Адама, бедрами.
Моя тревога сгинула прочь, и я чувствую внутри долгожданный покой. Мне безумно хорошо.
— Я смотрю, как ты виляешь своей задницей, и думаю лишь о повторе того, что я сделал с тобой на своем комоде.
Я начинаю еще настойчивее двигаться в такт музыки и, закидывая кусок салата в рот, поглядывать назад.
— Я тут подумала… — бросаю после, — что тоже хочу.
— На этом столе?
— Нет, я о татуировке. Я тоже хочу что-нибудь набить.
Адам закрывает духовку и разворачивается ко мне, держа в руках румяный кусок филе в сливочном соусе.
— И что бы ты хотела набить?
— Какую-нибудь птицу… ласточку, например.
— Ласточка? Хм… не плохо. Но такая девочка как ты, не нуждается в татуировках.
— Ты ворчишь как мой родитель, — закатываю я глаза, и Адам ухмыляется, ставя на накрытый стол блюдо.
Он опирается о кухонный стол и следит за тем, как я размешиваю салат.
— Я хотел спросить кое-что… — задумчиво и слегка неуверенно произносит Адам после.
— Спрашивай.
— Я неплохо узнал Кайла, мне известно даже о твоей маме… — начинает он как можно деликатнее. — Но я не слышал от тебя ни слова об отце…
Я замираю на месте. Словно онемела и вклеилась в пол. Я перестаю чувствовать тарелку, что держу в руках. Еле сглатываю дожёванный кусок и перевожу глаза на Адама, что требовательно поднял брови вверх.
Внутри что-то переключается. Что-то, что причиняет адскую боль. Словно у меня была амнезия, и в одно мгновение ко мне вернулись все тяжелые воспоминания.
Адам начинает мрачнеть. По его лицу я понимаю, что попалась. И выхода нет.
Неожиданно по квартире раздаётся пронзительный спасительный звонок.
