— Что они там делают? — спросил Фрэнк.
Окинув его холодным и надменным взглядом, солдат нехотя ответил:
— Готовится еще одна атака. На этот раз бомбу сбросят правильно.
— Нет! — закричал Дженьюэри. — Нет!
Он набросился на часового, но тот оттолкнул его и запер дверь.
Нет!
Фрэнк с руганью молотил кулаками по двери, пока не заболели руки:
— Вам незачем делать это! Они и так сдадутся.
Его защитная раковина треснула. Он рухнул на койку и заплакал. Все сделанное им оказалось бессмысленным. Он пожертвовал своей жизнью практически ни за что.
Через пару дней морпехи впустили в его камеру полковника с седыми волосами, похожими на сталь. Тот подошел к столу и, приветствуя Фрэнка, стиснул его руку, словно тисками. Его голубые глаза искрились как лед.
— Я полковник Дрей, — сказал он. — Мне приказано защищать вас в военно-полевом суде.
Дженьюэри почувствовал неприязнь, исходившую от мужчины.
— Для этого мне нужен каждый факт, который вы сможете привести в свое оправдание. Поэтому приступим.
— Я не хотел бы говорить с кем-либо, пока не увижусь с учеными, создававшими атомную бомбу.
— Я ваш адвокат по защите…
— Я знаю, кто вы такой, — ответил Фрэнк. — Однако ваш успех в моей защите будет зависеть только от того, удастся ли вам доставить ко мне одного из ученых. Чем выше он будет рангом, тем лучше. И я хочу поговорить с ним один на один.
— Мне нужно присутствовать.
Ах, ему нужно! После таких слов адвокат автоматически перешел в разряд его врагов.
— Естественно, — согласился Дженьюэри. — Вы же мой адвокат. Но других людей мы приглашать не будем. Нам следует заботиться об атомных секретах Америки.
— Значит, вы обнаружили какой-то саботаж?
— Ни слова больше! Подождем приезда ученого.
Полковник сердито кивнул и удалился.
На следующий день он вернулся в компании высокого мужчины.
— Это доктор Форест.
— Я принимал участие в создании бомбы, — сказал его спутник.
Короткая стрижка, гражданская одежда. Однако для Дженьюэри его выправка выглядела еще более армейской, чем у полковника. Фрэнк подозрительно прищурился и попеременно осмотрел обоих визитеров.
— Вы можете дать слово офицера, что этот человек действительно ученый? — спросил он у Дрея.
— Конечно, — обиженным тоном ответил адвокат.
— Итак, вы хотели сообщить мне о какой-то странности, — произнес доктор Форест. — Расскажите о том, что вы видели.
— Я ничего не видел, — хрипло проворчал Дженьюэри. — Он глубоко вздохнул. Пришла пора компрометировать себя. — Я хочу, чтобы вы передали вашим коллегам мое сообщение. Вы, парни, годами создавали эту бомбу. У вас было время подумать над тем, как ее использовать. Неужели вы не догадались, что одна демонстрация взрыва могла бы убедить японцев сдаться…
— Минутку! — прервал его Форест. — Вы хотите сказать, что ничего не видели? То есть никакой неисправности не было?
— Не было, — прочистив горло, ответил Фрэнк. — Но не обязательно было уничтожать целый город, вы понимаете?
Форест посмотрел на полковника Дрея. Тот раздраженно пожал плечами:
— Он сказал мне, что заметил следы саботажа.
— Я хочу, чтобы вы вернулись и попросили ваших коллег вступиться за меня, — продолжил Дженьюэри. — Мне не выстоять против обвинений трибунала. — Чтобы привлечь внимание мужчины, ему пришлось повысить голос. — Если вы, ученые, встанете на мою защиту, меня не расстреляют, понимаете? Я не хочу погибнуть от пули за то, что выполнил вашу работу. Ведь это вы должны были подумать о применении бомбы.
Форест откинулся на спинку стула. Краснея от ярости, он тихо спросил:
— Значит, вы решили исправить нашу ошибку? Вы пришли к выводу, что мы не продумывали разные варианты? Что план утверждали люди менее квалифицированные, чем вы? — Он с негодованием взмахнул рукой. — Проклятие! Почему вы втемяшили себе в голову, что ваша компетенция позволяет решать столь важные вопросы?
Реакция мужчины напугала Фрэнка. Он думал, что все будет по-другому. В отчаянии он ткнул пальцем в направлении Фореста:
— Потому что я тот человек, который изменил ваши чудовищные планы! И теперь вы пугливо отступаете в сторону и притворяетесь, что это не ваше дело. Так легче и проще. Но я там был!
При каждом его слове румянец на щеках мужчины разгорался все сильнее. Казалось, еще немного — и вены на шее доктора разорвутся от напряжения. Дженьюэри снова попытался достучаться до его разума:
— Вы когда-нибудь пытались представить себе, что ваша бомба сделает с городом, в котором живут тысячи людей?
— Достаточно! — вскричал мужчина. Он повернулся к Дрею. — Я не обязан соблюдать конфиденциальность этой беседы. Будьте уверены, что мои показания в суде станут еще одним свидетельством вины вашего подзащитного.
Он бросил на Дженьюэри взгляд, полный ненависти. Фрэнк с огорчением пожал плечами. Для таких людей признание его правоты означало бы раскаяние в собственных ошибках. Ведь каждый из них нес ответственность за создание адского и мощного оружия, которое он, Дженьюэри, отказался использовать. Поэтому Фрэнк понял, что был обречен.
Уходя, доктор Форест так сильно хлопнул дверью, что стены офиса задрожали. Дженьюэри сел на койку и потянулся за пачкой «Кэмел». Под пристальным и холодным взглядом полковника он прикурил дрожащими руками сигарету, затянулся горьким дымом и посмотрел на адвоката.
— Я надеялся, что он поймет, — сказал Фрэнк. — Это был мой последний шанс.
Его слова возымели действие. Впервые за время их знакомства ледяное презрение в глазах полковника сменилось искрой уважения.
Полевой суд длился два дня. Вердиктом стало обвинение в неподчинении приказам и помощи врагу при проведении боевой операции. Дженьюэри приговорили к расстрелу.
Большую часть оставшихся дней он хранил молчание, прячась за маской безразличия, которая годами скрывала его настоящий характер. К нему прислали священника, но это был капеллан 509-й авиагруппы, благословлявший экипаж «Лаки Страйк» на выполнение секретной миссии. Фрэнк послал его подальше. Затем к нему пришел Патрик Гетти — молодой католический священник, маленький и коренастый безусый мужчина. Честно говоря, он немного побаивался Дженьюэри. Фрэнк отнесся к нему дружелюбно. Они поговорили. Когда на следующий день священник вернулся, Дженьюэри побеседовал с ним еще немного, затем еще и еще. Их встречи вошли в привычку.
Обычно Дженьюэри говорил о детстве. Он рассказывал, как вспахивал поле на черной низине, шагал за плугом и мулом. Или как бегал к почтовому ящику по гаревой дорожке. Или как читал книги при свете луны вопреки родительским приказам спать. Однажды мать даже отшлепала его туфлей с высоким каблуком. Он поведал священнику историю о том, как обжег руку на кухне… И рассказал об аварии на перекрестке Форс-стрит.
— Представляете, отче? Я запомнил лицо того водителя!
— Да, представляю, — отвечал священник. — Подумать только!
Фрэнк рассказал ему о своей игре, в которой каждый совершенный им поступок влиял на мировой баланс международных дел.
— Когда я вспоминаю эту игру, она кажется мне идиотской. Идешь по тротуару, наступаешь на трещину — и это может вызвать землетрясение. Звучит по-дурацки, но мальчишкам нравятся подобные фантазии.
Священник кивнул.
— Хотя теперь я думаю, что если бы каждый человек жил по таким законам и считал свои поступки важными для всей планеты… это изменило бы мир. — Он вяло взмахнул рукой, отгоняя от лица сигаретный дым. — Все отвечали бы за свои действия.
— Да, — согласился священник. — Но и сейчас все отвечают за свои дела.
— То есть если вам прикажут сделать что-то неправильное, вы по-прежнему несете ответственность за свои поступки, правда? Приказы не меняют сути?
— Верно.
— Хм… — Фрэнк сделал несколько затяжек. — Да, так многие говорят. Но посмотрите, что случилось. — Он обвел рукой офис. — Мне нравился парень в одном романе, который я читал. Он думал, что все написанное в книгах являлось чистой правдой. И после нескольких вестернов попытался ограбить поезд. Его поймали и посадили в тюрьму. — Он печально хохотнул. — В книгах столько ерунды…
— Не во всех, — возразил священник. — К тому же вы не пытались ограбить поезд.
Они дружно рассмеялись.
— Вы читали эту историю?
— Нет.
— Та книга показалась мне очень странной. Она состояла из двух сюжетных линий, которые чередовались глава за главой. Но сами истории не были связаны друг с другом. Я так и не понял, в чем заключалась идея.
— Возможно, писатель хотел показать, что в тех сюжетах имелось нечто общее.
— Наверное, вы правы. Но он выбрал для этого странный способ изложения.
