– Нет, я все рассказываю как есть. Что бы ни стояло на кону, Адам отказывался переходить в прямое наступление. Не забудь, он был первенцем; преподобный обрабатывал его с младенчества, и лишь гораздо позже мы с ним поняли, что старый козел – шарлатан и жулик. Но у Адама в мозгу накрепко засела потребность быть хорошим. Суперхорошим, а то Бог его не будет любить. Я так думаю, он собирался сделать все, что делал преподобный, только по правде: всем, чем преподобный притворялся, Адам собирался быть по-настоящему. На такое жизни не хватит.
– А в тебе, кажется, ничего такого нет.
– Нет, насколько я знаю. Я был отродьем дьявола, ты же помнишь. А значит, не обязан был вести себя хорошо. Адам этим пользовался: сам, своими руками он никогда не превратил бы преподобного в клюквенный кисель. Но он устроил все так, чтобы это сделал я. И все равно страдал комплексом вины: как ни крути, преподобный был его отцом, чти отца своего и мать свою, и все такое, даже если один из них зарыл другого под альпийской горкой. Адам считал, что обязан был все простить. Он много занимался самобичеванием. А когда он потерял Катрину Ух, все стало еще хуже.
– Она с кем-нибудь сбежала?
– Если бы. Корпорации решили подмять под себя торговлю сексом как чрезвычайно выгодное занятие. Они подкупили нескольких политиканов, добились легализации, основали «СексТорг» и заставили всех, кто работал в этой отрасли, влиться в него. Катрина сперва соглашалась, но потом они решили ввести ряд политик и процедур, которые она сочла неприемлемыми. Это они так выражались: «ввести ряд политик и процедур». Она как человек с принципами стала для них неудобна. От питона они тоже избавились.
– Ох, – произносит Тоби. – Какая жалость.
– Мне тоже было жалко. А уж Адаму… Он чах и хирел на глазах. От него словно кусок отрезали. Мне кажется, он мечтал когда-нибудь поселить Катрину в саду на крыше. Впрочем, из этого ничего не вышло бы. У нее были совершенно другие вкусы в плане одежды.
– Очень грустно.
– Да, это было очень грустно. Мне следовало проявить понимание. Вместо этого я спровоцировал ссору.
– Ох. Только ты?
– Ну, может, мы оба. Но это был бой без правил. Я сказал, что он – точная копия преподобного, только наизнанку, как вывернутый носок: им обоим всегда было глубоко плевать на окружающих. Все должно быть по-ихнему или никак. Он сказал, что у меня всегда были преступные наклонности, и именно поэтому мне глубоко чужды такие вещи, как пацифизм и необходимость жить в мире с самим собой. Я ответил, что своим бездействием он потакает силам, уничтожающим нашу планету, особенно Нефтекорпу и Церкви ПетрОлеума. Он сказал, что я лишен веры, и что Творец обязательно разберется с Землей, во благовремении, по всей вероятности – очень скоро, и те, кто должным образом сонастроен и питает истинную любовь к Творению Господню, не погибнут. Я сказал, что это эгоистическая точка зрения. Он сказал, что меня соблазнила земная власть и для меня главное – быть в центре внимания, совсем как в детстве, когда я намеренно испытывал границы.
Он опять вздыхает.
– И что было дальше?
– Дальше я разозлился. И сказал то, о чем потом не переставал жалеть.
Пауза. Тоби ждет.
– Я сказал, что он мне на самом деле не брат – в генетическом смысле. Что мы не родня. – Опять пауза. – Он сначала не поверил. Я его убедил, рассказал про генетический анализ, который сделала Пилар. Из него как будто воздух выпустили.
– Ох, – говорит Тоби. – Бедные вы.
– Я сразу об этом пожалел, но слово не воробей. Потом мы пытались помириться и кое-как залатать отношения. Но они только обострились. И нам пришлось разойтись в разные стороны.
– Катуро пошел с тобой, – говорит Тоби. Это она точно знает. – Ребекка. Черный Носорог. Шеклтон, Крозье и Оутс.
– И Аманда поначалу. Хотя она выбралась. Потом пришли еще новенькие. Белоклювый Дятел, Голубянка, Белая Осока. Вся эта компания.
– И Американская Лисица, – добавляет Тоби.
– Да. И она. Мы думали, что Гленн… что Коростель работает на нас, поставляет разведданные из корпораций через чат Беззумных Аддамов. Но все это время он расставлял нам ловушку, чтобы затащить в свой купол «Пародиз». Чтобы мы делали для него искусственных людей.
– И смешивали вирусы чумы? – спрашивает Тоби.
– Нет, насколько мне известно. Это он делал сам.
– Чтобы сотворить свой идеальный мир.
– Не идеальный. На это он не претендовал. Это скорее предполагалось как перезагрузка. И у него, в общем, получилось. Все шло нормально до определенного момента.
– Он не предвидел больболистов, – говорит Тоби.
– А должен был предвидеть. Их или кого-то вроде них.
Внизу, в лесу, очень тихо. Один ребенок едва слышно поет во сне. Вокруг бассейна дремлют свиноиды, испуская похрюкивания, словно облачка дыма. Вдали раздается чей-то вопль: наверное, рыськи.
Дует прохладный ветерок. Листья, как положено листьям, шелестят; луна путешествует по небу, двигаясь к следующей фазе, отмеряя время.
– Тебе надо бы поспать, – говорит Зеб.
– Нам обоим, – отвечает Тоби. – А то мы будем не в лучшей форме.
– Эх, будь я лет на двадцать помоложе. Впрочем, эти больболисты тоже не в лучшей форме. Одному Богу известно, чем они все это время питались.
– Свиноиды в хорошей форме, – говорит Тоби.
– Они не умеют нажимать на спусковой крючок.
Зеб ненадолго замолкает.
– Если мы оба завтра выживем, давай сделаем эту штуку с костром. С зелеными ветками.
– Ты только что сказал, что это бессмысленный пустой обряд, – смеется Тоби.
– Даже бессмысленный пустой обряд иногда может иметь смысл, – говорит Зеб. – Ты что, отказываешь мне?
– Нет, конечно. Как ты мог подумать?
– Я всегда опасаюсь худшего.
– Это самое худшее, чего ты опасаешься? Что я тебе откажу?
– Не издевайся надо мной. Я стою перед тобой наг и беззащитен.
– Я просто не могу поверить, что ты это всерьез, – говорит Тоби.
Он вздыхает.
– Давай-ка поспим, детка. Потом все обсудим. Завтра уже почти наступило.
Скорлупа
Общий сбор
Персиковая дымка на востоке. Занимается день – пока робкий и прохладный. Солнце еще не стало горячим, жарящим прожектором. Вороны распоясались, летают и кричат друг другу: «Кар! Каркар! Кар!» Что они говорят: «Берегись!»? Или «Скоро попируем»? Где война, там и вороны, они любят падаль. И вороны, птицы войны, любители глазных яблок. И грифы, некогда священные, почитаемые птицы, древние любители гниющего мяса.
«Ну-ка хватит траурных монологов», – командует себе Тоби. Нужно смотреть на вещи позитивно. Для этого всегда служили военные трубы, фанфары, барабаны и маршевая музыка. Она как бы говорила солдатам: «Мы непобедимы». И солдаты старались верить этим лживым мелодиям, потому что иначе – у кого хватило бы духу шествовать навстречу смерти? Говорят, что берсерки, одетые в медвежьи шкуры, перед битвой одурманивались северными галлюциногенными грибами: возможно, мухоморами, Amanita muscaria. Во всяком случае, Пилар у вертоградарей так говорила.
«Может, подсыпать порошочку во фляжки с водой?» – думает Тоби. Накачай свой мозг ядом, иди в бой и убивай людей. Или сам будь убит.
Она встает, выпутывается из розового покрывала и дрожит. Выпала роса: волосы и брови у нее отсырели. Нога затекла. Винтовка – там, где она ее оставила, на расстоянии вытянутой руки. И бинокль тоже.
Зеб уже проснулся и стоит, прислонившись к перилам.
– Я задремала ночью, – говорит ему Тоби. – Часовой из меня так себе. Извини.
– Я тоже, – говорит он. – Ничего, свиноиды протрубили бы тревогу, если что.
– Протрубили? – Тоби смешно.
– Придира. Ну, прохрюкали бы. Наши ветчинные друзья, однако, успели потрудиться.
Тоби смотрит вниз, туда же, куда и он. Свиноиды очистили весь луг, бывший газон вокруг здания, сровняв с землей высокую траву и кусты. Пять крупных свиней все еще трудятся: они утаптывают всю растительность, что выше щиколотки, и катаются по ней.
– К ним никто не подберется незамеченным, это уж точно, – говорит Зеб. – Умные сволочи, они знают, что значит прикрытие.
Тоби замечает, что свиноиды оставили клочок растительности в одном месте, чуть поодаль. Она смотрит туда в бинокль. Похоже, это место, где упал когда-то убитый ею кабан. Давно, когда она вела войну со свиноидами, защищая свой огород. Как ни странно, свиноиды тогда не съели труп, хотя сейчас, кажется, были не прочь полакомиться убитым поросенком. Может, у них есть правила на этот счет, основанные на иерархии? Свиноматка может сожрать своих детенышей, но никому не разрешается есть кабанов? Интересно, что будет дальше – статуи в память павших?
– Люмирозы жалко, – говорит она.
– Еще бы. Я же их сам сажал. Но они вырастут заново. Стоит этой дряни приняться, и она становится жутко живучей, еще хуже кудзу.
– А чем же будут завтракать Дети Коростеля? – спохватывается Тоби. – Теперь, когда растительности нет. Нельзя, чтобы они убредали далеко и подходили к лесу.
