— Поздравляю вас, мамаша.
Шарку эти слова поразили своей простотой. Потом она уже не воспринимала его многочисленные советы и рекомендации, в ушах звучало только его поздравление.
Шарка не помнила, как вышла из кабинета, как в ее руках оказалась регистрационная карта. Выйдя из приемной, она пошла по длинному коридору к выходу. Шла гордо, охваченная особым, до сих пор неизведанным чувством.
Дождя уже не было. Впрочем, даже если бы шел ливень, она все равно села бы на скамейку в парке у поликлиники. Она должна была вкусить свое счастье. Сколько у него было обликов? Еще вчера она его боялась, ночью страстно его желала, утром в нем сомневалась — а теперь не могла в него поверить. Они с Гинеком ждут ребенка!
Ей захотелось побежать к ближайшей телефонной будке и сообщить Гинеку эту величайшую новость. Такое счастье нужно переживать вдвоем, только вдвоем.
Она снова перевернула на ладони свою регистрационную карту, прочитала, что ей надо показаться этому чудесному доктору через месяц. «В это время Гинек будет уже далеко», — пришло ей в голову, и она испугалась этой мысли. Потом появилась другая мысль, спасительная: «Гинек не уедет, останется дома со мной и своим ребенком. Гинек не оставит нас одних, я в этом уверена».
Гинек очень хотел ребенка. Однажды он ей признался: «В детстве я больше всего завидовал тем ребятам, у кого есть брат или сестра. Отец часто говорил, что муж и жена без детей — как деревья, не знающие, кому отдать свои плоды. Я хочу, чтобы у меня было кому их отдавать».
Гинек не уедет! Но будет ли это хорошо?
Шарка задала себе этот вопрос несколько раз. Ответа на него она не знала. Лишить мальчика грез еще не значит потерять его, но вот отобрать их у мужчины — это наивернейший способ потерять его. Она подумала, может ли настоящий мужчина отказаться от своих сокровенных планов, забыть их, вычеркнуть из памяти, не упрекая себя позже в том, что лишился чего-то большого, неповторимого, что потерял свой шанс.
— Шарка, ты что здесь делаешь?
Она не сразу узнала Элишку Главкову, облаченную в бело-голубую одежду медсестры.
— Я… — только и сумела она произнести. Радость, которую она до сих пор сдерживала в себе, рвалась наружу. Она встала со скамейки, обняла подругу: — Я, Элишка, ужасно счастлива! У меня будет ребенок.
Она восторженно смотрела на Элишку и не понимала, почему по лицу подруги текут крупные слезы.
15
Зазвонил телефон. Подполковник нервно оторвал взгляд от текста своего выступления на партийном собрании. Оно планировалось на вторую половину дня.
Он готовился целый вечер, теперь оставалось добавить цифры и конкретные примеры. Вопросы эффективности работы он считал важными, но делать доклад отказался.
— Выразите свою точку зрения сами, обязательно скажите, какое у нас действительное положение с эффективностью работы с точки зрения коммунистов. Я могу принять участие в подготовке доклада, но выступать в качестве докладчика не намерен. Свое мнение я выскажу в прениях, — сказал он председателю организации Марешу.
Зуммер настойчиво сигналил.
— Менгарт.
— Сойка… Ярослав, мне надо с тобой безотлагательно поговорить.
Голос замполита звучал необычно настойчиво. Подполковник порылся в бумагах, лежавших перед ним, взглянул на часы и нахмурился.
— Давай через часок, Франтишек, — предложил он.
— Нет, дело срочное.
— Ну ладно, заходи прямо сейчас.
Менгарт был удивлен. Что могло заставить его заместителя так спешить? У Сойки не было привычки пороть горячку, наоборот, командиру дивизиона иногда казалось, что он нарочно затягивает решение вопросов, излишне тщательно исследует их со всех сторон. «Неисправность в аппаратуре можно устранить иногда быстрее, иногда медленнее, но ничто не занимает так много времени, как исправление ошибок в воспитании людей», — напоминал Сойка при каждом удобном случае. Командир соглашался, что майор прав.
Сейчас Сойка выглядел озабоченным. Он перешел сразу к делу:
— Неприятность, командир.
Менгарт нахмурил лоб, будто хотел возразить, однако промолчал. В его профессии бывало немало сюрпризов.
Сойка сунул руку в карман и достал сложенный лист бумаги.
— Читай! Речь идет о капитане Ридле. Я снял копию, оригинал остался в политотделе.
Менгарт с трудом разбирал мелкий изящный почерк Сойки:
— «Уважаемые товарищи!
Я всего лишь обычная женщина и, может быть, не смогу в этом письме точно выразить то, что у меня на сердце, однако прошу постараться меня понять. У меня есть дочь, единственная. Она осталась дома, чтобы помогать нам, родителям, в старости. Она вышла замуж за вашего капитана инженера Ридла. Проворный малый, образованный. Дочь у нас тоже ученая, работает врачом. У нее в Липтовски-Микулаше отличное место, а главное — мы, родители. Мужа она себе выбрала солдата по призванию. Это трудная работа, военный не может делать то, что ему хочется, это я понимаю. Не может, например, собраться и переселиться к своей жене, чего желали бы мы с мужем.
Однако Гинек делает то, что ему хочется. Дома у него хорошая молодая жена, но он не навещает ее, она ему безразлична. Дочь мучается, а мы ничем не можем ей помочь. Никто мне не докажет, что у вашего капитана столько дел, что он может игнорировать жену и не появляться дома по полгода. Я понимаю это так, что Гинек Ридл ведет двойную жизнь. С виду он счастлив в семейной жизни, безупречен, это для карьеры, на самом же деле он живет с разными женщинами. Доказать это я не могу, но что еще можно подумать о человеке, которого не тянет к красивой молодой жене?
Случайно мы узнали, что вы посылаете Гинека в Советский Союз. Примите к сведению, что он не сообщил о своей длительной командировке за границу даже жене! Нормально ли это? И вообще правильно ли то, что вы доверяете человеку с такими данными? Неужели у вас нет более честных офицеров, чем этот негодяй?!
Извините, но я должна была вам об этом написать, Это угнетало меня так же, как и всю нашу семью.
С уважением. Мария Градская».
Менгарт потер глаза, взглянул на своего заместителя:
— Что ты по этому поводу думаешь?
— Не так важно, что об этом думаю я, важно то, что об этом подумали наверху, — сказал Сойка. — Что касается письма, то я оценил бы его как выражение естественной озабоченности матери судьбой своей дочери.
— Только и всего? — удивился Менгарт. — Насчет Ридла ничего не хочешь добавить?
— А что тут добавлять? Мы же оба знаем его историю…
Менгарт встал, нажал кнопку селектора и, когда в репродукторе раздалось: «Дежурный слушает», приказал:
— Немедленно найдите капитана Ридла. — Не дожидаясь ответа «Есть!», он опять повернулся к майору Сойке: — Кому она адресовала это письмо?
— Прямо в министерство. Оттуда его переслали в нижестоящие инстанции. В сопроводительном письме просят разобраться в этом деле и дать ответ. По всей видимости, товарищам не нравится, что для выполнения такого ответственного задания мы предлагаем человека, у которого серьезные семейные проблемы. Напрямик они так не сказали, но уж слишком настойчиво подчеркивали, какая трудная миссия ожидает слушателей курсов. От них будет зависеть, как быстро мы освоим новую технику в наших частях, и справиться с этим могут только надежные, морально устойчивые люди…
— Если бы ты решал, Франтишек, ты рекомендовал бы Ридла или нет? — неожиданно спросил Менгарт.
Сойка снял очки, вытащил платок, протер стекла и снова надел очки. Явно тянул время.
— Если бы я решал… — произнес он наконец, но командир прервал его:
— Всегда ты начинаешь со вступления. Рекомендовал бы или не рекомендовал?
— Рекомендовал бы, — ответил майор. — Рекомендовал, потому что трудно найти такого талантливого специалиста, как Ридл, к тому же умеющего работать с людьми. Это, Ярослав, очень важно, потому что ему предстоит учить других обращению с новой техникой.
— Я очень рад, что у нас с тобой единая точка зрения, — с удовлетворением проговорил Менгарт.
Раздался стук в дверь. В кабинет вошел Гинек в рабочей одежде.
— Помогал ребятам, — объяснил он, доложив о своем приходе.
— Садитесь, товарищ капитан, — предложил Гинеку командир и молча подал ему копию письма.
Капитан стал читать, и по лицу его невозможно было определить, что он думает при этом, — на нем не отражалось ни удивления, ни раздражения. Положив лист, он спокойно сказал:
— Полностью согласен с содержанием, за исключением того, что якобы я живу двойной жизнью и являюсь негодяем.
Сойка перевел взгляд на окно. Менгарт взял письмо в руки.
— Но ведь наверху так не думают?.. Неужели меня будут оценивать на основе мнения оскорбленной тещи?
