Гудрун вздрогнула.
— Как я могу знать? — ответила она.
— Правда не знаете?
— Ничего нельзя сказать наверняка. Он, конечно, может умереть.
Девочка немного задумалась, а потом спросила:
— А что думаете вы? Он умрет?
Вопрос прозвучал так, словно она спрашивала что-то из области географии или естествознания, прозвучал настойчиво: ей нужно было добиться признания от взрослого человека. Во взгляде внимательно и несколько высокомерно следящего за Гудрун ребенка была некоторая жесткость.
— Думаю ли я, что он умрет? — повторила Гудрун. — Да, я так думаю.
Девочка не двигалась с места, устремив на нее свои большущие глаза.
— Он очень болен, — сказала Гудрун.
Легкая скептическая улыбка пробежала по лицу Уинифред.
— А я не верю, что он умрет, — заявила она с вызовом и сошла на подъездную аллею. Маленькая одинокая фигурка. У Гудрун сжалось сердце. Уинифред возилась у лужицы, словно никакого разговора не было.
— Я здесь построила настоящую плотину, — сообщила она, не отходя от воды.
Джеральд вышел из холла и остановился в дверях.
— Ну что ж, она предпочитает не верить в худшее, — сказал он.
Гудрун взглянула на него. Их глаза встретились, и они обменялись понимающим взглядом.
— Ну что ж, — повторила Гудрун.
Во взгляде Джеральда вспыхнул огонек.
— Когда горит Рим, лучше танцевать, ведь он все равно сгорит, не так ли? — сказал он.
Эти слова застали ее врасплох, но она быстро овладела собой и ответила:
— Танцевать, конечно, лучше, чем причитать.
— И я так думаю.
Оба испытывали подсознательное желание расслабиться, отбросить предрассудки и пуститься во все тяжкие, испробовать грубые и извращенные забавы. Темная волна страсти вскипела в Гудрун. Она почувствовала в себе необычайную мощь. В ее руках была такая сила, что она могла бы разрушить мир. В памяти всплыли распущенные нравы римлян, и сердце обдало жаром. Она знала, что жаждет того же или чего-то подобного. Если выпустить на волю все то, для нее неведомое, что подавлялось годами, какая это будет разнузданная вакханалия! И ей захотелось этого, ее трясло от близости стоящего за плечами мужчины, в котором, похоже, как и в ней, таилась темная эротическая сила. Именно с ним ей хотелось разделить эту безумную оргию. На мгновение она явственно ощутила то, что они могли бы испытать. Но тут же, отбросив это видение, спокойно сказала:
— Мы можем пойти вслед за Уинифред к домику сторожа и там сесть в машину.
— Хорошо, — согласился Джеральд и последовал за ней.
Уинифред была уже внутри дома и с восторгом рассматривала новорожденных породистых щенят. Девочка подняла голову — при виде Гудрун и Джеральда в ее глазах появилось враждебное, отчужденное выражение. Ей не хотелось их видеть.
— Только посмотрите! — воскликнула она. — В помете три щенка. Маршалл говорит, что эта лучше всех. Разве она не прелесть? И все же не лучше своей мамочки! — Уинифред повернулась и стала гладить красивую белую самку бультерьера — та, явно нервничая, стояла рядом.
— Драгоценная леди Крич! — сказала девочка. — Ты прекрасна, как ангел. Ангел… ангел… она такая добрая и красивая, что ей место в раю, правда, Гудрун? Они попадут в рай, обязательно попадут, и особенно моя несравненная леди Крич! Послушайте, миссис Маршалл!
— Что, мисс Уинифред? — спросила возникшая на пороге женщина.
— Пожалуйста, если она останется такой же хорошенькой, назовите этого щеночка леди Уинифред, хорошо? Попросите об этом Маршалла.
— Я скажу ему, но боюсь, щенок — мальчик, мисс Уинифред.
— О нет!
Послышался шум автомобиля.
— Это Руперт, — крикнула девочка и выбежала наружу.
Беркин остановился прямо за воротами.
— Мы готовы, — крикнула Уинифред. — Можно я сяду впереди, рядом с тобой, Руперт? Хорошо?
— Боюсь, ты будешь ерзать и вывалишься из машины, — ответил он.
— Не буду. Ужасно хочется сидеть на переднем сиденье, рядом с тобой. От двигателя тепло и приятно ногам.
Беркин помог девочке забраться в автомобиль; ему доставила удовольствие мысль, что Джеральд будет сидеть сзади рядом с Гудрун.
— Есть новости, Руперт? — спросил Джеральд, когда они мчались по проселочным дорогам.
— Новости? — удивленно воскликнул тот.
— Ну да. — Джеральд взглянул на сидящую рядом Гудрун и продолжил со смеющимися глазами: — Хочу знать, можно ли его уже поздравить, но не могу получить вразумительного ответа.
Гудрун густо покраснела.
— С чем поздравить? — поинтересовалась она.
— Был тут разговор о помолвке, — во всяком случае, он что-то об этом говорил.
Гудрун стала пунцовой.
— Вы имеете в виду помолвку с Урсулой? — В голосе Гудрун звучал вызов.
— Да. Так это правда?
— Не думаю, что помолвка имела место, — холодно отрезала Гудрун.
— Вот как? Значит, продолжения не последовало, Руперт? — крикнул сзади Джеральд.
— Ты имеешь в виду на матримониальном фронте? Нет.
— Что все это значит? — выкрикнула Гудрун.
Беркин на секунду обернулся. Глаза у него были злые.
— Как тебе сказать? — отозвался он. — Что ты сама об этом думаешь, Гудрун?
— Бог мой! — воскликнула она, решив, раз уж мужчины затеяли этот разговор, высказать и свое мнение. — Не думаю, что Урсуле нужна помолвка. По натуре она свободная птаха. — Голос Гудрун звучал чисто и звонко, напомнив Руперту голос ее отца, такой же сильный и полный жизни.
— Я же хочу прочного союза, в основе которого не только любовь, и тем более не свободная любовь, — сказал Беркин, и хотя лицо его смеялось, голос звучал решительно.
Сидящие сзади были озадачены. Зачем делать открытое признание? Джеральд от изумления не сразу заговорил.
— Так любви тебе недостаточно? — спросил он.
— Нет! — выкрикнул Беркин.
— Ну, это уж чересчур, — неодобрительно отозвался Джеральд, и тут автомобиль чуть не зарылся в грязь.
— В чем, собственно, проблема? — обратился Джеральд к Гудрун.
Вопрос носил такой личный характер, что Гудрун восприняла его почти как прямое оскорбление. Ей показалось, что Джеральд намеренно ее унижает, вмешиваясь в их личную жизнь.
— В чем дело? — Ее голос звучал пронзительно и неприязненно. — Это вы меня спрашиваете? Уверяю вас, я ничего не знаю о совершенном браке и даже близком к нему.
— А знаете только об обычном безответственном коммерческом союзе! — продолжил Джеральд. — Вот и я тоже. Я не специалист по брачным отношениям и степеням их совершенства. Похоже, это все причуды Руперта.
— Вот именно! Это его проблема! Он хочет не женщину, а воплощение своих идей о ней. На практике это добром не кончится.
— Согласен. Лучше уж с упорством быка искать в женщине женственность. — Джеральд, казалось, задумался о чем-то своем. — Вы полагаете, в основе союза должна быть любовь? — спросил он.
— Конечно, пока она есть. Нельзя только настаивать на том, чтоб она длилась вечно. — Резкий голос Гудрун перекрывал дорожный шум.
— В браке или вне брака, в постоянном союзе или временном или просто в интрижке — идите навстречу любви, где бы вы ее ни встретили?
— Как вам угодно или как вам не угодно, — отозвалась Гудрун. — По моему разумению, брак — это социальный институт и к любви не имеет никакого отношения.
Джеральд не спускал с нее горящих глаз. У нее было ощущение, что он сильно и властно целует ее. Она вспыхнула, но сердце оставалось спокойным и невозмутимым.
— Как вам кажется, Руперт слегка свихнулся? — спросил он.
В ее глазах мелькнуло понимание.
— В отношении женщин — несомненно, — подтвердила она. — Бывает, что двое людей любят друг друга на протяжении всей жизни — возможно, бывает. Но брак к этому не имеет никакого отношения. Если они любят друг друга — прекрасно. Если нет, зачем ломать по этому поводу копья!
— Вот именно, — отозвался Джеральд. — Я тоже так считаю. А как насчет Руперта?
— Его идею я понять не могу, думаю, и другие не могут, включая его самого. Похоже, он решил, что брак прямиком приведет его на седьмое небо, или еще что-то в этом роде, такое же невразумительное.
— Очень невразумительное. Кому нужно седьмое небо? Думаю, Руперт изо всех сил стремится обезопасить себя — как бы привязать к мачте.
— Да, но боюсь, он и здесь ошибается, — сказала Гудрун. — Я уверена, что любовница скорее будет хранить верность, чем жена: ведь она сама себе хозяйка. Он же утверждает, что супруги могут пойти дальше, чем прочие пары, но куда — не объясняет. Они способны узнать друг друга в совершенстве, узнать свои высокие и низкие стороны, особенно низкие, и потому могут пойти дальше небес и ада, туда, где рвутся все оковы, — в никуда.
— По его словам, в рай, — рассмеялся Джеральд.
Гудрун пожала плечами.
