– Хорошая девочка, – воркует Лина.
Проглатываю с трудом, но Лина вдруг забирает у меня бургер. Кладет на пол и почему-то обнимает меня. Тут я понимаю: это оттого, что я вся дрожу и плачу.
– Отпусти все, – шепчет она. – И станет легче.
Я поднимаю на нее взгляд:
– А близняшка умрет, да? Эта Эми?
– Видимо, да. – И она включает телевизор.
Профессор Рекс Конвей называет предстоящую операцию варварством.
– Это самое настоящее убийство, не больше и не меньше. А транслировать операцию по телевидению как какое-то реалити-шоу – это вообще за гранью морали. Во что мы превратились? Устраиваем в прямом эфире казнь одной юной девушки и ликуем оттого, что другая теперь заживет нормальной жизнью?
Лина качает головой и переключает на новости. Несколько ученых мужей обсуждают Гуантанамо. Вдруг внизу экрана начинает мерцать полоса со срочной новостью:
ОПЕРАЦИЯ ПО РАЗДЕЛЕНИЮ СИАМСКИХ БЛИЗНЕЦОВ ОТМЕНЕНА…
АННАБЕЛЬ УИЛКС ОТКАЗАЛАСЬ…
Мы с Линой, потрясенные, переглядываемся. Ботоксный ведущий перебивает гостя, рассуждающего про терроризм, и говорит:
– Все это, очевидно, будет иметь важные последствия для гражданских свобод в этой стране. Но мы должны сейчас прерваться, чтобы сообщить сенсационную новость в истории арканзасских девочек-близнецов. Аннабель и Эми Уилкс – шестнадцатилетние близняшки, решившиеся из-за разногласий друг с другом на рискованную операцию, в которой шансы Эми на выживание оценивались разными экспертами в лучшем случае на уровне сорока процентов, а в худшем – десяти. Теперь Аннабель – та из сестер, которая должна была полностью восстановиться и зажить нормальной жизнью, отменила операцию, планировавшуюся через несколько недель. Из округа Йеллоутри, Арканзас, передает наш корреспондент Салли Меллис.
Показывают тенистую лужайку и дом семьи Уилкс. Приторный голос за кадром:
– Эми и Аннабель Уилкс – нормальные девочки-подростки, но с одной особенностью. Они буквально привязаны друг к другу. Как и все подростки, они иногда ссорятся и дерутся, поэтому, поругавшись из-за одного мальчика, они решили, что каждая пойдет своей дорогой. Теперь Аннабель – одна из сестер, которая, как предполагалось, должна была зажить нормальной жизнью, дала отбой, и опасная операция по разделению близнецов не состоится.
В кадре девочки: они на крыльце своего дома, качаются на качелях. Аннабель смотрит на Эми:
– Лучше пусть Эми будет со мной всю жизнь, я не хочу терять ее ради какой-то якобы нормальной жизни. Бог создал нас такими, наше предназначение – жить вместе, а не умирать порознь.
Эми смотрит на Аннабель:
– Я ее люблю не знаю как.
– Она показала, что готова умереть, лишь бы я жила нормально, – Аннабель чуть не плачет, и камера в этот момент наезжает на нее крупным планом, – но без Эми у меня не будет никакой нормальной жизни.
– Нам, наверно, надо учитывать, что мы не такие, как все, – говорит Эми. – Что мы не можем устраивать свою жизнь с кем-то еще отдельно друг от друга. – Мы должны все решать вдвоем, – говорит Эми с безмятежным блеском во взгляде. – Я не могу без нее, а она – без меня. Это все очень непросто, да и жизнь вообще – большая тайна, но ясно одно: мы должны вместе разобраться и придумать, как жить.
Я оглядываюсь на Лину.
– Мне надо побыть здесь еще какое-то время, да? – спрашиваю я.
– Думаю, да, – отвечает она.
Часть третья. Переехавшие
Год и десять месяцев спустя
50
Сон, который хочется рассказать (тем, кому по-настоящему интересно)
Вчера на День благодарения было так жарко и душно – даже после захода солнца, – что прохладный ливень все бы встретили аллилуйей, даже такие атеисты-агностики, как наше семейство. В кондиционированном воздухе чувствовалась непреодолимая сила тяготения, которая придавливала тебя к дивану. Небеса погромыхали, побряцали угрожающе, но громких обещаний так и не выполнили – разверзлись только ночью. Вспышки молний, насквозь просвечивавшие спальню, и громовые звуки, от которых створаживается воздух, меня не волновали, по крайней мере сами по себе, но Люси вся извивалась в холодных, влажных простынях, почти в такт брутальной музыке природы.
Надо вставать, пока мама с отцом не проснулись. Господи, почему старики так мало спят?! Когда я о них думаю, всегда испытываю жуткое чувство вины: как можно кого-то любить на глубинном уровне, всеми фибрами души, притом что сама отчаянно не хочешь становиться такой же?
К счастью, Люси спит беспробудным сном, застывший рот приоткрыт, ноздри раздуваются от каждого вдоха. Я встаю с постели, и она переворачивается на освобожденное мною место с каким-то немного воинственным бормотанием. Я надеваю спортивный лифчик, шелковую рубашку без рукавов и завязываю сзади волосы, продевая хвост в бейсболку Twins[103].
Я тихонько выхожу на улицу и начинаю отбивать ритм по предрассветным тротуарам, держу курс на юг вдоль залива и наслаждаюсь, пока не вышло солнце, прохладным ветерком, обдувающим руки и плечи. Пахнет мокрым асфальтом, от земли вьются тонкие струйки тумана.
Здорово, что родители здесь, но они в Майами совершенно растерялись. Мне пришлось, по сути, заново покупать им всю одежду, когда они приехали. Отец, по-моему, за всю жизнь ни разу не надевал шорты. Мама стала выглядеть намного лучше, сбросив вес, хотя ей еще есть над чем работать. Проводить с ними время все равно непросто, хотя отношения наши сейчас лучшие за все время, и все благодаря Люси и ее мейлам! Такая вот ирония судьбы!
Вся эта бредовая история два года назад научила меня одному: не избегать проблем, принимать их с открытым забралом. Но хотя мать с отцом иногда требуют очень много внимания, я рада, что День благодарения в гостях у Тома с Моной прошел без эксцессов, особенно после прошлогоднего бардака. Учитывая, что там были и мои родители, я волновалась, но Люси сама сказала, чтобы я успокоилась, а то перестараюсь. Офигеть, конечно: мы с каждым днем все больше становимся похожи!
Как же я все-таки люблю бегать. На дороге почти нет машин; я беру хороший темп по скорости и дыханию: вот пробежала очередной светофор. Когда бежишь в таком темпе, чувствуешь, как из тебя выходит все напряжение, что очень кстати в это время года, учитывая, насколько все непросто с этим Днем благодарения. После прошлогоднего скандала (Мона с Люси подрались) я хотела было предложить Люси всех послать к херам и уехать на Багамы, оставив Нельсона у Тома с Моной на несколько дней. Но она, конечно, никогда бы не согласилась: ребенок так все изменил в жизни. По этим вопросам мне вообще не следует лезть на рожон, ведь его биологическая мать Люси гораздо заботливее меня. Я как бы такой папаша, с которым просто весело. Кроме того, она уже месяц сидит на антидепрессантах – с тех пор, как похоронили Мардж Фальконетти. Бедная женщина скончалась от переедания после того, как перестала ходить в зал. Люси с ней занималась, поэтому и восприняла ее смерть близко к сердцу.
Но самое замечательное, что, когда заводишь детей, бесконечные уборки так тебя занимают, что времени зацикливаться на всей остальной ерунде, которую подбрасывает тебе жизнь, просто не остается!
Над заливом всходит солнце, через мост видно дизайнерский район Винвуд. Мы с Люси прекрасно провели там время несколько недель назад (впервые после рождения Нельсона вышли в свет): был прием после открытия моей выставки в новом филиале галереи «ГоуТуИт». В Нью-Йорке у моего проекта был бешеный успех, и теперь в Майами на него народ валит толпами. Я, конечно, обязана Джерри по гроб жизни.
Развернувшись, я возвращаюсь по Вест-стрит обратно, пересекаю Элтон, пробегаю тридцатые улицы, перепрыгивая через лысые газоны со скошенным под ноль марискусом, на которых после ночного дождя уже пробиваются новые темно-зеленые побеги.
Блаженство: в доме по-прежнему тихо! Я делаю себе протеиновый шейк с бананами и арахисовым маслом и думаю о Люси: утренние мысли кристаллизуются в навязчивое желание поговорить с ней.
Я слышу ее смех на другом конце дома и застаю в нашей комнате – она сидит в позе лотоса и смотрит новое шоу про похудение: эдакий гибрид «Холостяка» и «Потерявшего больше всех», называется «Возможность свидания». Молодой и богатый биржевой брокер из Коннектикута Саймон Эндрюс вместе с экспертом по тренингам и фитнесу Мишель Пэриш берет, как говорит ведущий, «четырех болезненно тучных женщин, чтобы превратить их в желанных красоток и самых завидных невест, которых только можно встретить».
Саймон поднимает одну бровь и обводит всех четырех девушек мучительно-искренним взглядом. «Патти, мне, наверное, должны были польстить твои слова, что если я полюблю тебя, то ты больше не будешь набирать вес. Но на самом деле это был тревожный звоночек. Прости, Патти, но ты делаешь это для себя. Ты не усвоила главное в нашей программе. Для меня эти слова означают, что, несмотря на стройное, привлекательное тело, в душе ты все равно еще толстушка. Нам придется с тобой расстаться».
