трудилась она усердно и ревностно.
– Остановка сердца! – крикнула она. – Нужны дефибриллятор и реанимационный набор!
– Отойди от пациента!
Голос Дюринга, всегда такой добрый, словно ударил кнутом. Через секунду ее оттолкнули в сторону Етте и еще двое коллег – все засуетились около койки.
Трина застыла.
– Это мой экстренный вызов. Я нашла пациента…
Санитар взял ее за руку и вывел в коридор. Дверь в палату закрылась, в ушах у Трины звенел сигнал тревоги. Ее выставили.
Мозг тут же попытался осознать, что произошло. Дело не в том, что кто-то усомнился в ее навыках.
Трина торопливо прошла по коридору в туалет для персонала и заперлась изнутри. Вынула из-за пояса одноразовый шприц, завернула в туалетную бумагу и бросила на дно мусорного ведра. Затем открыла дверь и пошла обратно к восьмой палате.
Там все еще закрыто.
Трина прошла мимо, заставила себя отсчитать десять шагов и развернулась. Снова прошла мимо. Ее охватывали то ярость, то страх.
Из-за двери доносились отрывистые крики. Трина не уходила.
Дверь в восьмую палату открылась, и вышла одна из медсестер. Она сжала губы и прошла мимо Трины, даже не удостоив взглядом.
– С ним все хорошо?
Вопрос повис в воздухе без ответа. Ну это уже переходит все границы! Даже не ответить!
Вышедший из палаты Дюринг остановился перед Триной. Он смотрел на свои руки, протирая их спиртовой жидкостью.
– Трина, будьте добры, пройдите в мой кабинет. Сейчас.
– Он жив? Почему вы не рассказали мне, что произошло?
От несправедливого обращения у Трины задрожал голос.
Врач посмотрел на нее как разочарованный учитель и пошел по коридору. Трина подавила желание швырнуть что-нибудь тяжелое в его лысый старый затылок и пошла за ним в холодный обезличенный кабинет.
– Нам лучше сесть…
Казалось, самому врачу стало плохо. Кожа лица напоминала вчерашние суши, посеревшие и ссохшиеся. Судя по всему, ситуация была ему крайне неприятна.
– Мы потеряли пациента. Его было не спасти.
Трина опустила подбородок на грудь и тяжело вздохнула. Покачала головой, давая понять, как тяжело ей принять грустную новость.
– Зря вы меня выставили. Я могла его спасти, почему вы меня выгнали?
Он с мрачным видом откашлялся.
– Мы за вами приглядываем. Во время ваших дежурств странным образом увеличивается количество случаев остановки сердца. Вы об этом знали?
– Это Етте про меня слухи распускает?
– К делу не относится…
– Я знала, что эта сука за глаза говорит обо мне гадости. С первого дня от меня избавиться хочет. Но раз она так низко пала и обвиняет меня… – Трина уже не могла сдерживать рыдания, ее лицо сморщилось, как у ребенка. – Я обращусь в Ассоциацию медсестер! Это же чистой воды травля!
Она заметила, что он стал колебаться. Хотел было заговорить, но осекся, стал взвешивать слова. Прежде чем он хоть что-то произнес, в дверь постучали и вошла Етте.
– Вот что мы нашли в туалете, в мусорном ведре.
Етте выложила на письменный стол Дюринга одноразовый шприц и пустые ампулы.
Трина непроизвольно потянулась за ними, но ее остановила рука Етте в перчатке.
– Лучше не трогай.
Она отошла, сложила руки на груди и отвернулась, Етте тем временем снимала перчатки.
– Антиаритмическое. Три по 50 миллиграмм. Шприц еще влажный. Предлагаю вызвать полицию.
Врач смотрел на нее, но ничего не отвечал, и наступил такой момент – всего один вздох, – когда время стало эластичным и гиперреальным, как в секунды перед тем, как прыгун падает в воду. Трине пришла в голову мысль, что в реальности образовалась дыра и она сможет встать и исчезнуть, прежде чем все снова станет как обычно. Бежать по коридору – легко, словно перышко, лететь, парить над истертым линолеумом, мимо кроватей и тяжелых шкафов. Подальше, прочь. Она почти встала и побежала, но тут заговорил врач, и в песочных часах снова стал сыпаться песок.
– Вы что-нибудь знаете об этих ампулах?
Трина помотала головой.
– Нет! Понятия не имею, откуда они.
– Надеюсь, вы понимаете, что нам придется вас отстранить. Пока полиция не решит, что будет дальше. Будьте добры, посидите здесь до приезда полиции. Етте, побудете тут, составите Трине компанию?
Дюринг с трудом встал.
– К сожалению, надо еще с родственниками связаться.
Он очень долго с болью смотрел на Трину, как будто она должна была ему помочь.
Трина смотрела ему в глаза не моргая.
* * *
Обычно на звук поворачивающегося в замке ключа мама Йеппе немедленно выходила в прихожую, но, видимо, сегодня она была начеку: Йеппе отпер квартиру на Нёрре-алле, а она уже стояла за дверью.
– Блин! – Йеппе сглотнул и попытался вернуть на место убежавшее в пятки сердце. – Извини, мам, ты меня напугала. Зачем ты тут стоишь?
– Где ты был?
Йеппе снял плащ и повесил на крючок. Неужели опять то же самое?
– Я из управления. Допрашивали преступника, который на этой неделе убил троих. Мы его нашли. Дело раскрыто.
Мать застегнула халат до самого горла, как будто Йеппе, зайдя, впустил сквозняк.
– Сегодня ночью, Йеппе. Где ты был? Позвонить не мог?
Утренняя победа померкла. Йеппе впервые за несколько месяцев выспался. Он заметил темные круги у нее под глазами и понял, что она, в отличие от него, не спала. Из-за него.
От этой мысли ему стало неловко, он удрученно пожал плечами и прошел на кухню, пытаясь скрыть это от нее. У мамы в арсенале целый набор антенн, улавливающих настроение, а он еще не позавтракал. Скверное сочетание – за то время, что Йеппе жил у матери, оно уже несколько раз демонстрировало, что способно повлечь за собой ссору.
Сегодня рано утром Йеппе поехал от Сары сразу в управление – допрашивать Симона Хартвига. Что уже само по себе было тяжело. Признание оказалось немногословным, он отказался отвечать на вопросы, и теперь ему предъявили обвинение в тройном убийстве и покушении на убийство. Признание подкрепляли улики и результаты вскрытия: на скарификаторе нашлись его отпечатки пальцев и следы крови нескольких групп; в его личном шкафчике в отделении U8 лежали плащ и резиновые сапоги – тест на обнаружение следов крови дал положительный результат; в его квартире обнаружилась обширная коллекция старых медицинских инструментов. Они нашли кого искали.
Йеппе хлопали по спине коллеги и нахваливала комиссар полиции, которая великодушно предлагала ему поехать домой и отдохнуть в выходные. Теперь мать давила ему на совесть, что грозило подпортить чудесное утро.
– Мне надо что-нибудь съесть. – Йеппе отрезал себе ломтик хлеба, налил воды в чайник и разлил по двум чашкам растворимый кофе. – Сядь, мам, будь добра.
Она села
