В толпе иностранных бизнесменов и богатых китайских покупателей попадаются сельские рабочие-мигранты. Эти живые свидетельства основного противоречия нового Шанхая легко опознать по грубой обветренной коже и поношенным тренировочным костюмам не по росту. Оказавшись в эпицентре современности, мигранты находятся в городе, но не являются его частью. Они тут граждане второго сорта, поскольку на многие предоставляемые мегаполисом услуги и удобства у них просто нет денег. В колониальном Шанхае в парки иностранных концессий не пускали китайцев и собак. Надпись на воротах недавно открывшегося Парка Cтолетия в Пудуне гласит «Добро пожаловать всем!», однако платы за вход в десять юаней (примерно полтора доллара) достаточно, чтобы рабочий-мигрант дважды подумал, прежде чем воспользоваться таким приглашением. Вечно ли миллионы рабочих-мигрантов Шанхая станут терпеть такое положение? Или город снова ждут социальные волнения, похожие на забастовки рабочих-кули во время предыдущего экономического бума 1920–1930-х годов?
Китайские власти сделали ставку на то, что Шанхай действеннее как символ, нежели как реальный город. Примерно так же британцы думали о Бомбее – и впоследствии им пришлось горько об этом пожалеть. В тщательно спланированном Пудуне каждый из стилистически не согласующихся между собой небоскребов стоит на постаменте посреди огромной пустой площади. Проложенные по краю этих площадей широкие проспекты почти полностью лишены светофоров, так что мчащиеся лимузины и такси делают их непреодолимыми препятствиями для пешеходов. Этот район задуман, чтобы впечатлять, а не чтобы быть удобным для жизни. Он предназначен для осмотра с другого берега реки – или для рассматривания на фотографиях, снятых откуда-нибудь с Бунда. Гулять по его улицам – занятие неблагодарное, ведь Пудун – это скорее не город, а реклама города.
Для тех 98 % китайцев, что живут за его пределами, Шанхай является городом без недостатков и социальной напряженности, каким его показывает официальная пропаганда. В 2006 году одной из двадцати иностранных лент, допущенных цензурой к прокату в Китае, стала «Миссия невыполнима – 3», съемки которой проходили в Шанхае. Но прежде чем выдать фильму прокатное удостоверение, чиновники вырезали кадры, где на фасадах шанхайских домов сушится белье. Китайские массы должны видеть в Шанхае исключительно авангард современности. Небоскребы, по сравнению с которыми башни Манхэттена кажутся приземистыми, показывать можно, а вот веревки с бельем, напоминающие о трущобах Манхэттена столетней давности, – нельзя. Все, что может заставить усомниться в том, что Шанхай – самый современный город в мире, подлежит беспощадной цензуре.
В 2009 году, во время празднования шестидесятой годовщины революции, Пекин был завешан плакатами с шанхайскими панорамами: эти виды подавались как одно из оправданий действующей авторитарной системы. В определенном смысле головокружительный скачок Шанхая в самом деле является лучшей рекламой для власти китайской компартии. Именно ее способность переселять миллионы семей, перевозить компании из города в город и выделять ресурсы на основе долгосрочной инвестиционной стратегии, а не в расчете на скорую прибыль, сделала возможным возрождение города как экономического центра общепланетарного масштаба. С другой стороны, открывать для мира крупнейший мегаполис и рассчитывать при этом на стабильность – мягко выражаясь, самонадеянно. В прошлом Шанхай принес Китаю многое – новые технологии, новые идеи, культуру, торговые связи – однако чего от города так и не удалось дождаться, так это стабильности.
Как и сто лет назад, чем безогляднее становится современность Шанхая, тем больше там появляется не поддающихся контролю групп населения. Пропасть между трудящимися-мигрантами и местными шанхайцами, на которых они работают, рано или поздно начнет угрожать стабильности городской жизни. А число хорошо образованных, англоговорящих, владеющих компьютером, повидавших свет молодых людей со временем достигнет критического порога, после которого они все-таки потребуют перемен. Современность – это нечто большее, чем скоростные поезда и высотные здания. Несмотря на жесткий контроль государства, среди многомиллионного населения Шанхая наверняка найдется немало тех, кто это уже понял.
10. Миллионеры и трущобы. Бомбей, 1991 – Мумбай, настоящее время
Офисный и жилой комплекс Hiranandani Gardens. © Hiranandani Upscale
Получив в 1962 году кандидатскую степень в Оксфорде, Манмохан Сингх быстро сделал бюрократическую карьеру: среди мест его работы были и Министерство внешней торговли Индии, и индийская комиссия по планированию, и ООН. В своей диссертации Сингх утверждал, что Индии следует ориентироваться на обеспечиваемый экспортом рост, отказавшись от продвигаемой Неру и Ганди идеи экономической самодостаточности. Занимая различные должности, Сингх как мог отстаивал эту точку зрения – там немного подправит правительственный доклад, тут чуть иначе истолкует политическую задачу. Тем не менее влияние одинокого диссидента, пусть даже такого высокопоставленного, как Сингх, который в 1982 году стал главой расположенного в Бомбее Резервного банка Индии, было ограничено по определению. Ситуация резко переменилась в 1991 году, когда премьер-министр Нарасимха Рао вызвал кроткого, увенчанного синей чалмой чиновника в Нью-Дели. Правительственный кризис внезапно сделал 58-летнего Сингха центром всеобщего внимания.
В течение многих десятилетий в рамках системы лицензионного раджа Индия поддерживала раздутый и убыточный государственный промышленный сектор, что привело к вялому экономическому росту, как правило, не превышавшему 3,5 % в год. Профессор Делийской школы экономики Радж Кришна обозначил это явление ставшим крылатым выражением «индуистские темпы роста»1: имелось в виду, что такое медлительное развитие неудивительно для страны, чья крупнейшая религия учит считать материальный мир иллюзией и относиться к нему с безразличием. На заре информационного века индийские пошлины на импорт программного обеспечения превысили 100 %2, а 2,5 миллиона телефонных линий страны обслуживала 250-тысячная армия чиновников3. Тем не менее на протяжении десятилетий экономические проблемы Индии частично компенсировались выгодной бартерной торговлей с дружественным Советским Союзом, который стремился распространить свое влияние в Южной Азии. Но стоило недавней сверхдержаве закачаться после падения Берлинской стены, Индия оказалась на грани дефолта, а кредитовавшие ее правительство банкиры – на грани нервного срыва. Расположенный в Вашингтоне Международный валютный фонд, созданный после Второй мировой войны для надзора за финансовой стабильностью не-коммунистического мира, согласился помочь, но только в обмен на коренные структурные изменения в индийской экономике. В Вашингтоне заявили, что Индии придется перейти от планового хозяйства советского типа к американскому варианту рыночной системы. На протяжении более сорока лет Индия проводила экономическую политику, которая должна была сделать страну самодостаточной и независимой от Запада. Внезапно республика оказалась во власти международных функционеров, которые потребовали отослать ее золотой запас в Лондон, бывшую имперскую столицу, в качестве залога для получения стабилизационного кредита в 2,2 миллиарда долларов.
Новый министр финансов Сингх немедленно приступил к активным действиям. 21 июня его привели к присяге, а в начале июля он уже поручил правительству снизить курс индийской рупии по отношению к доллару на 20 %. После девальвации национальной валюты экспортные субсидии, призванные повысить конкурентоспособность индийских товаров за рубежом, потеряли актуальность и были отменены. Либерализация фондового рынка была достигнута в ходе реформы правил первичного публичного размещения акций. В эпоху лицензионного раджа правительство волюнтаристски занижало курс акций новых компаний – теперь же их стоимость определялась исключительно рыночным спросом. Сингх отменил нормы, по которым индийские фирмы должны были получать специальные лицензии на импорт иностранного оборудования и расширение производства, а также законодательные ограничения на прямые иностранные инвестиции и иностранное владение. Выстраивавшиеся десятилетиями конструкции лицензионного раджа рухнули буквально за несколько дней. Иностранные компании вроде IBM и Coca-Cola, ушедшие с индийского рынка из-за зарегулированности экономики, практически моментально вернулись в страну.
Реформы не только открыли местный рынок для иностранных товаров – они также распахнули ворота в мир для тех индийцев, у которых хватало денег на путешествия. До начала реформ Сингха перевести рупии в иностранную валюту можно было только по особому разрешению Резервного банка; теперь, чтобы поменять денег в дорогу, достаточно было зайти в любое отделение агентства Thomas Cook.
