Из Аполо мы вернулись в Санта-Крус. Там Мэнли покинул нас и отправился на Альтиплано, где должен был встретить одного биолога из Национального музея в Ла-Пасе, который хотел отправиться вместе с нами в лесные районы. На обратном пути они должны были забрать мулов из Санта-Круса и отправиться вслед за Костином и мной; мы за это время должны были продвинуться до Тамбопаты.
Итак, мы с Костином достигли Ботуро на реке Туичи и направились дальше вверх по Асуриаме, намереваясь пройти напрямик к бассейну Тамбопаты и барраке Сан-Карлос. Это был тяжелый поход. Целыми днями приходилось нам расчищать путь для животных, кроме того, движение затрудняли недовольные нашим шумным вторжением насекомые и змеи, таящиеся в густом подлеске. Как-то раз мы с Костином миновали большое осиное гнездо, не потревожив его, но с мулами вышло иначе. Ведущее животное прошло, по-видимому, слишком близко к гнезду и задело его вьюком. Две осы тотчас впились в крестец мула, и тот так и взвился в воздух! Ящики разлетелись в разные стороны, подпруга лопнула, а сам мул исчез в кустарниках. Только испуганные крики птиц указывали направление, по которому он бежал. Следующего мула постигла такая же судьба — и так с третьим, с четвертым!.. Весь остаток дня мы провели в поисках наших животных, собирая разбросанные вьюки и ремонтируя вьючные седла.
Идя вдоль одного притока Тамбопаты — он назывался река Кокос, — я увидел самую красивую бабочку, которую мне когда-либо доводилось встречать. Она была желтовато-серого цвета с коричневыми отметинами и оранжевыми усиками, нижние крылья имели темно-коричневые отростки длиной около семи дюймов с завитушками на конце. Может быть, энтомологам известна эта разновидность, но я ни разу не встречал такой бабочки ни до, ни после этого. Здешние леса — рай для энтомолога, они полны бабочек, причем количество и разнообразие видов просто невероятны. Наверное, многих из них еще нет ни в каких коллекциях, а может быть, они и вовсе не известны науке.
Обильные дожди подняли уровень реки Кокос, сделав невозможной переправу вброд, и это очень задерживало нас, но в конце концов мы достигли Тамбопаты у Плая-Паухиль и сделали привязку к съемкам, произведенным в прошлом году. Я хотел убедиться в правильности проделанной здесь работы, предвидя в будущем споры по этому поводу, так как перуанская комиссия решила не спускаться по реке Хит. В последующем я намеревался вернуться на эту реку, пройти лесом к Ихьямас, а оттуда к Рурренабаке на Бени, так как ходили слухи, что в этих районах можно обнаружить остатки культуры инков.
К тому времени я уже не в одном месте слышал смутные предания о памятниках древних цивилизаций, и они так подействовали на мое воображение, что я начал чувствовать все более настоятельное желание самому заняться исследованиями. Я уже начал работу по отсеиванию данных, которая еще через несколько лет их углубленного изучения позволила установить местонахождение некоторых остатков древних культур. Если б я знал тогда о документе 1743 года, в котором излагаются сведения Рапозо о затерянном городе, я бы не потерял столько времени в боливийских лесах. Излишне упоминать, что мне ничего не было известно и об удивительном горном городе Мачу-Пикчу[125], позже открытом Хайрамом Бингэмом (Йэйлская экспедиция) на реке Урубамба к северо-западу от Куско. Подобно тому как местонахождение Мачу-Пикчу оставалось неизвестным на протяжении всей колониальной эпохи, так же могли остаться неизвестными многие другие места, которые следует искать, основываясь на легендах, хранимых и передаваемых коренными жителями.
Выйдя из Плая-Паухиль, мы с большим трудом добрались до Сан-Карлоса. Положение барраки теперь было значительно легче, чем в предыдущее наше посещение. Управляющий ликовал по случаю неожиданного разрешения всех своих транспортных затруднений. К ним прибыл судья округа Сандия; он в то же время оказался перуанским погонщиком мулов и немедленно подписал контракт на вывоз из Сан-Карлоса всего запаса каучука. Рабочей силы, которую обычно очень трудно найти, тоже было сколько угодно; так, индейцы из Сандии охотно шли сюда с грузом, лишь бы спастись от префекта, вербовавшего их носильщиками в перуанскую пограничную комиссию — работа, которая явно страшила их.
Некоторое время нас поражало подчеркнутое уважение, которое нам оказывали жители Сан-Карлоса, но потом все объяснилось — дело в том, что мы благополучно прошли на плоту исключительно опасный участок реки ниже Плая-Паухиль, который, очевидно, даже самые искусные здешние плотовщики не пытались преодолеть. Костин и я, исходив вдоль и поперек все окрестности, понятия не имели о том, как мы рискуем, когда построили свою бальсу и в полнейшем неведении двинулись вниз по течению. Как нам удалось остаться при этом в живых, не знаю.
Индейцы потрясающе стойки. Как-то раз ко мне пришел индеец с оторванной левой рукой; у него взорвался обрез — кусок проржавевшей газовой трубы, какие по необыкновенно дорогой цене продают в качестве ружей сборщикам каучука. Увидев, что рука висит на обрывках мышц, он отсек ее своим мачете и остановил кровь, сунув культю в горячее масло копаибы[126]. Выздоровел он без всяких осложнений, и это позволяет думать, что распространенная здесь вера в лечебные свойства этого масла имеет свои основания. Это средство в здешних лесах часто употребляется для лечения открытых ран.
Заставить индейца вскрикнуть или как-либо проявить свои чувства, если он этого не хочет, вообще говоря, невозможно. Похоже на то, что индеец в состоянии выдержать какую угодно боль, и, несомненно, известную роль тут играет привычка жевать кока — сок этого растения притупляет нервные реакции. Все же я помню один случай в Сан-Карлосе, когда индеец не выдержал боли и катался по земле, истошно крича. Он объелся сухим, невареным рисом и запил его водой из реки. Я лично не знал, что следует делать в таких случаях, и ничем не мог помочь ему. Но товарищи индейца привязали его за кисти рук и лодыжки к четырем деревьям и начали буквально выковыривать из него рис с помощью железных крючьев! Индеец перенес этот курс лечения, он был способен даже поблагодарить своих друзей и в дальнейшем, смею уверить, стал более осторожен.
Индейцы привыкли к тому, что иногда пищи бывает мало, а иногда много. Когда еды много, они стремятся есть как можно больше, до тех пор, пока она не кончится, словно готовясь к последующему голодному периоду. Они могут поглотить невероятное количество пищи. На моих глазах восемь индейцев на реке Акри съедали пять свиней за один присест; однако и этот рекорд был побит в Сандии двумя любителями поесть, которые за пиршественным столом съедали целую ламу, а ведь мяса у ламы почти столько же, сколько у осла!
