Солдаты ушли и пан Анджей остался один посреди покоя. Лицо его было спокойно, но мрачно; не без кичливости смотрел он на стоявших перед ним офицеров.
– Ты свободен! – повторил Володыёвский. – Можешь идти куда хочешь, даже к Радзивиллу воротиться, хоть и больно нам смотреть на благородного рыцаря, который помогает изменнику против отчизны.
– Ты, пан, прежде хорошенько подумай, – ответил Кмициц, – заранее предупреждаю, что ворочусь я только к Радзивиллу!
– Чтоб его гром убил, этого кейданского тирана! – воскликнул Заглоба. – Присоединяйся ты лучше к нам. Будешь нам товарищем и любезным другом, а родина-мать простит тебе твои вины!
– Ни за что! – с силою сказал Кмициц. – Бог рассудит, кто вернее служит отчизне, вы ли, начиная на свой страх смуту, я ли, служа господину, который один только может спасти несчастную Речь Посполитую. Идите вы своей дорогой, я пойду своей! Не время наставлять вас на путь истинный, да и напрасный был бы это труд; но от всей души говорю вам: это вы губите отчизну, это вы преграждаете ей путь ко спасению. Я не назову вас изменниками, ибо знаю, что намерения у вас благородные, но что же получается: отчизна тонет, Радзивилл протягивает ей руку, а вы мечами колете эту руку и в ослеплении почитаете изменниками и его, и всех тех, кто становится на его сторону.
– Ей-богу! – воскликнул Заглоба. – Когда бы я не видел, как смело ты шел на смерть, я бы подумал, что ум у тебя от страха помутился. Кому ты присягал на верность: Радзивиллу или Яну Казимиру? Швеции или Речи Посполитой? Совсем ты ум потерял!
– Я знал, что напрасный это труд наставлять вас! Будьте здоровы!
– Погоди! – сказал Заглоба. – Дело ведь важное. Скажи мне, пан кавалер, не обещал ли тебе Радзивилл пощадить нас, когда ты просил его об этом в Кейданах?
– Обещал! – ответил Кмициц. – Вы на время войны должны были остаться в Биржах.
– Так погляди же, каков он, твой Радзивилл, который предает не только отчизну, не только короля, но и собственных слуг. Вот письмо к биржанскому коменданту, я нашел его у офицера, который командовал конвоем. Читай!
С этими словами Заглоба протянул Кмицицу письмо гетмана. Тот взял его и стал пробегать глазами; по мере того как он читал, краска стыда за своего вождя все сильнее бросалась ему в лицо. Внезапно он смял письмо и бросил наземь.
– Будьте здоровы! – сказал он. – Лучше было мне погибнуть от ваших рук!
И вышел вон.
– Трудное дело с ним, – заговорил после минутного молчания Скшетуский. – Как турок верит в своего Магомета, так он верит в своего Радзивилла. Я и сам думал, как вы, что он служит ему из корысти или из честолюбия. Нет! Человек он неплохой, но заблуждается.
– Если он и поклонялся доселе своему Магомету, – заметил Заглоба, – так я дьявольски подорвал у него эту веру. Видали, как его всего передернуло, когда он прочитал письмо. Много шуму будет у них, потому он не то что на Радзивилла, на самого сатану готов броситься. Клянусь Богом, так я рад, что спас его от смерти, что, подари мне кто табун турецких скакунов, и то бы так не обрадовался.
– Это верно, – сказал мечник, – что тебе обязан он жизнью, тут и спорить нечего.
– Бог с ним! – сказал Володыёвский. – Давайте совет держать, что теперь делать.
– Что делать? Садиться на конь и трогаться в путь. Лошаденки тоже немного отдохнули, – ответил Заглоба.
– Да! Ехать надо немедля! А ты, пан, с нами поедешь? – спросил мечника Мирский.
– Не дадут мне здесь покоя, придется тоже ехать. Но вы сейчас же хотите трогаться в путь, а мне, сказать по правде, не с руки так вот сразу срываться с места. Коли Кмициц живой уехал, так мне тут сразу дом не сожгут и меня не убьют, а в такую дорогу снарядиться надо. Бог его знает, когда назад воротишься! И распорядиться надо, и припрятать что получше, и скотину да пожитки отослать к соседям, и уложиться. И денег у меня есть немного, я их тоже хотел бы прихватить с собою. К утру, к рассвету, я буду готов, а так, тяп да ляп, не могу.
– Мы тоже не можем ждать, меч висит над нами, – ответил Володыёвский. – А где ты хочешь укрыться, пан?
– В пуще, как вы советовали. По крайности девушку там оставлю, ну а сам я еще не старик, и моя сабелька еще может послужить отчизне и милостивому нашему королю.
– Тогда будь здоров! Дай Бог встретиться в лучшие времена.
– Да вознаградит вас Бог за то, что пришли мне на помощь. Может, еще встретимся рядом на поле битвы.
– Доброго здоровья!
– Счастливого пути!
И они стали прощаться, а потом все рыцари по очереди подходили проститься к панне Александре.
– Увидишь в пуще жену мою и мальчишек, обними их от меня, панна Александра, и дай тебе Бог здоровьем цвесть, – сказал Ян Скшетуский.
– Вспомни же часом солдата, который, хоть и не имел у тебя удачи, рад за тебя душу положить! – прибавил Володыёвский.
После них подходили все прочие. Приблизился наконец Заглоба.
– Прими же, цветик мой прекрасный, прощальный привет и от старика! Обними пани Скшетускую и моих сорванцов. Хорошие ребята!
Вместо ответа Оленька схватила его руку и без слов прижала к губам.
Глава XXI
В ту же ночь, через каких-нибудь два часа после отъезда отряда Володыёвского, в Биллевичи прибыл во главе конницы сам Радзивилл; опасаясь, как бы Кмициц не попал в руки Володыёвского, он вышел ему на подмогу. Узнав, что произошло в Биллевичах, князь забрал с собой мечника и Оленьку и, не дав отдохнуть даже лошадям, отправился назад, в Кейданы.
Гетман не помнил себя от гнева, когда слушал мечника, который, желая отвратить от себя внимание грозного магната, подробно рассказал ему обо всем. По той же причине мечник не осмелился протестовать против поездки в Кейданы и в душе рад был, что тучу пронесло. А Радзивилл, хоть и подозревал его в «кознях» и заговоре, однако в эту минуту был слишком удручен, чтобы вспомнить об этом.
Бегство Володыёвского могло изменить положение на Подлясье. Гороткевич и Якуб Кмициц, которые стояли во главе хоругвей, составивших конфедерацию против гетмана, были хорошими солдатами, но большого веса не имели, а потому не имела веса и вся конфедерация. А с Володыёвским бежали Мирский, Станкевич, Оскерко, офицеры, как и сам маленький рыцарь, выдающиеся и окруженные всеобщим почетом.
Правда, на Подлясье был князь Богуслав с надворными хоругвями, который сдерживал напор конфедератов, ожидая с часу на час помощи от своего дяди курфюрста; однако дядя курфюрст мешкал, видно, выжидал, какой оборот примут события, а тем временем силы мятежников росли и к ним с каждым днем прибывало все больше сторонников.
Одно время гетман хотел двинуться на Подлясье и одним ударом раздавить мятежников; но его удержала мысль о том, что, стоит ему только выйти за пределы Жмуди, против него восстанет весь край и тогда Радзивиллы потеряют в глазах шведов всякое значение.
Поэтому князь подумывал уже о том, не оставить ли на время Подлясье совсем и не вызвать ли князя Богуслава в Жмудь.
Дело было важное и требовало безотлагательного решения, так как с востока шли грозные вести о действиях витебского воеводы. Гетман пытался примириться с ним и вовлечь его в свое предприятие; но Сапега отослал письма без ответа; зато прошел слух, будто он распродает все, что только можно, из серебра чеканит монету, стада отдает за наличные деньги, закладывает евреям даже гобелены и ковры, сдает в аренду поместья, а сам собирает войска.
Гетман, человек по натуре жадный и не способный на материальные жертвы, сначала верить не хотел, что на алтарь отчизны можно без колебаний принести все состояние; но со временем он убедился, что так оно на самом деле и было, ибо воинская мощь Сапеги росла с каждым днем. К витебскому воеводе присоединялись беглецы, местная шляхта, патриоты, враги Радзивилла, более того, прежние друзья гетмана и, что еще хуже, – его родственники, например, князь ловчий Михал, который, как гласила молва, все доходы от своих поместий, еще не захваченных неприятелем, передал витебскому воеводе на военные нужды.
Так дало трещину у основания и заколебалось все здание, возведенное гордыней Януша Радзивилла. Всю Речь Посполитую должно было вместить это здание, а меж тем в самом непродолжительном времени обнаружилось, что не может оно объять даже одну только Жмудь.
Получался как бы заколдованный круг, ибо Радзивилл мог, например, вызвать против витебского воеводы шведские войска, которые все шире заливали край; но это означало бы признать собственное бессилие. Да и отношения с шведским генералиссимусом после клеванского боя были у него по милости Заглобы испорчены, и, невзирая на все попытки князя оправдаться, между ними возникли недоверие и рознь.
Отправляясь на помощь Кмицицу, гетман еще надеялся схватить и уничтожить Володыёвского; однако он обманулся и в этих своих ожиданиях и возвращался в Кейданы мрачный и злой. Он удивлялся и тому, что по дороге в Биллевичи не встретил Кмицица; случилось это по той простой причине, что пан Анджей возвращался в Кейданы без драгун, которых не замедлил увести с собою Володыёвский, а потому он избрал кратчайший путь через леса, минуя Племборг и Эйраголу.
