— У него блестящие зубы.
— Скобки? — уточнил Болдт.
— Не знаю, — откликнулся Бен, по-прежнему не открывая глаз. — Не вижу. Не совсем.
— Золотой зуб? Серебряный? — вмешалась Дафна.
— Не знаю, — честно ответил Бен. — Не могу разглядеть.
— Что делает этот мужчина? — спросил Болдт.
Бен описал им сцену, когда мужчина в тени наблюдал за Ником и грузовиком.
— Он осторожен, понимаете? Он ждет, пока Ник войдет в лифт. А потом, когда Ник входит в него, этот парень идет ко мне, прямо на меня! — Он рассказал им о панике, которая охватила его, когда мужчина направился к грузовику, о том, как нырнул обратно под сиденье, о том, как замок со щелчком встал на место и какой ужас он испытал, оказавшись запертым во второй раз.
— Когда он шел к грузовику, — спокойно заметила Дафна, — он ведь стал ближе к тебе, не так ли, Бен? Может быть, он вышел из тени. Немного вышел на свет. Закрой глаза и попробуй описать эту сцену для меня, хорошо? Можешь вспомнить? Видишь его? — Ее голос звучал успокаивающе, это был тот же самый голос, который утешал его в машине, поэтому он закрыл глаза, как она просила, и действительно, темная зловещая фигура вышла из тени, и на мгновение Бену показалось, что он увидел лицо мужчины. Ощущение было очень странным, поскольку ничего из этого он не помнил. У него возникло ощущение, что это Дафна заставила его увидеть то, чего он никогда не видел.
— Я не… знаю, — пробормотал он.
— Ну же, постарайся, — подбодрила его Дафна.
— Я не уверен.
— Все в порядке, Бен. Здесь ты в безопасности. А тогда тебе было страшно, так?
— Еще бы.
— Ты был напуган. Он шел к тебе.
— Я не могу выбраться, — сообщил он ей. — Дверь не заперта, но я не смею выйти туда.
— Он идет к тебе.
— Но ведь света стало больше.
— Света от фар. Фары автомобиля, — сказал он, и перед глазами его встала картинка: она была черно-белой, не цветной, промелькнула очень быстро, и, как Бен ни старался, он не смог замедлить ее движение. — Этот мужчина носит маску, мне кажется. Пластиковую. Белая пластиковая маска. Блестящая, понимаете? Как у хоккейного вратаря, наверное.
— Он маскируется. — В голосе Болдта прозвучало разочарование. — Проклятье.
— Маска под опущенным капюшоном. Поверх маски — очки. Маскарад еще тот, — высказался художник.
Он протянул Бену набросок. На нем были видны только голова и плечи мужчины, а позади смазанными чертами проступала парковочная площадка. Капюшон свитера скрывал лицо, на нем были большие очки, а кожа походила на пластмассу. Довершала изображение шапочка. У Бена по коже побежали мурашки, так сильно рисунок напоминал картину из реальной жизни.
— Это он, — прошептал Бен. Ему не хотелось говорить громче. Рисунок казался таким настоящим, что он боялся, что мужчина услышит его.
Глава сорок третья
Болдт считал себя не хранителем общественного порядка, а, скорее, человеком, которому государство платит за то, чтобы он решал головоломки. Заключения судебно-медицинской экспертизы, опрос свидетелей, непредвиденные события — все это укладывалось в гигантскую головоломку, решать которую, как предполагалось, должен детектив, ведущий расследование. При расследовании серийных убийств ошибка в решении влекла за собой увеличение числа смертей, потерю жизни невинных людей. А это лишало детективов личной жизни, сна, служило постоянным источником укоров совести. Болдт ненавидел себя, ощущал себя неудачником — он даже не мог винить Лиз за ее роман на стороне, если таковой и в самом деле существовал; вот уже многие месяцы он жил только работой.
Когда после допроса Бена он добрался до своего отеля и клерк вручил ему пакет из коричневой бумаги — это не его белье вернулось из стирки, — Болдт ощутил приступ страха. Его первой мыслью было, что он получил бомбу. Он осторожно отнес пакет в свою комнату и провел долгих пять минут, внимательно изучая его. На лбу у сержанта выступил пот, но он все-таки собрался с духом и медленно приподнял клапан конверта, а потом столь же медленно открыл его. Внутри оказались записка от Ламойи и полудюжина вещичек, приобретенных в скобяной лавке, — вещи, купленные Мелиссой Хейфиц в день пожара и смерти.
Болдт переключил телевизор на Си-Эн-Эн и принялся изучать содержимое пакета: баллончик со сжатым воздухом, именуемый «Е-3 смывка», резиновые перчатки, губка для швабры.
Вещи, купленные Энрайт, лежали в нижнем выдвижном ящике комода. Он вытащил их и сравнил. Общими там и здесь были губка и перчатки. Бутылка растворителя «Драно» у Энрайт, «Э-3 смывка» у Хейфиц; баллончик со сжатым газом, используемым в качестве вантуза при промывке засорившегося стока. Болдт покрутил баллон в руках. На задней его части были нарисованы раковина и ванна. Перед глазами у него вдруг встала картина собственной ванной, из которой никак не желала стекать вода, и мгновением позже он вспомнил, что это случилось как раз в ночь эвакуации его семьи.
«Засорившиеся стоки!» — понял он. Это было как раз то общее, что объединяло Энрайт, Хейфиц и его самого.
Он позвонил домой Берни Лофгрину. В трубке раздался жизнерадостный голос главного эксперта. Болдт не стал представляться, зная, что Берни узнал его по голосу.
— Каковы шансы на то, что гиперголовое топливо, система воспламенения, имеет какое-то отношение к водопроводному делу, к домашнему водопроводному делу? К засорившимся стокам? — спросил он.
Воцарилась долгая тишина, потом Лофгрин сказал:
— Я думаю. — Он пробормотал: — Водопроводное дело? — Болдт не перебивал его. — Засорившиеся стоки?
Болдт подождал еще несколько секунд и сообщил:
— Одна из жертв приобрела в день своей гибели вантуз для туалета «Э-3 смывка». Другая купила «Драно».
— Вантуз! — взволнованно воскликнул Лофгрин. — Вантуз? — повторил он. — Не вешай трубку. Не вешай трубку! — Потом он пробормотал: — Подожди секундочку, — как будто Болдт намеревался перебить его. Болдт услышал, как Лофгрин зовет свою жену. В трубке раздался голос Кэрол, которая поинтересовалась, как поживают Лиз и дети, занимая его разговором, пока ее супруг решал срочную задачу. Голос ее был приветливым и спокойным. Кэрол была подвержена приступам депрессии, но ее состояние стабилизировалось благодаря какому-то недавно изобретенному препарату, и Берни утверждал, что она «снова стала нормальной», хотя Болдт и другие его друзья уже привыкли не полагаться на слова Берни: за последние два года Кэрол дважды попала в тяжелые автокатастрофы, впоследствии выяснилось, что это были попытки самоубийства, и все это случилось как раз тогда, когда Берни убеждал друзей, что она в порядке. Берни Лофгрин нес свой собственный крест, так же как и остальные — но его ноша была тяжелее, чем у других, решил Болдт. Вероятно, лучшей отдушиной для него служила работа. Может быть, именно поэтому он и стал таким классным экспертом, беззаветно преданным своему делу.
Лофгрин напряженным голосом поблагодарил жену, и, прерывая ее, сказал:
— Страница два-пятьдесят семь. Сделай сам: Наглядный словарь. У тебя есть экземпляр?
Вопрос был риторическим. Лофгрин собственноручно вручил Болдту два экземпляра: один для дома, другой — для работы. Он дал их еще нескольким детективам в отделах по расследованию убийств и ограблений. Болдт ответил:
— Нет. Я уже вторую неделю живу в этом чертовом отеле. — Его экземпляр стоял на небольшой книжной полке в спальне, но потом она переместилась в гостиную, когда в их с Лиз жизни появилась колыбель, которую в настоящий момент занимала Сара.
— На странице два-пятьдесят семь показан дом в разрезе, и на рисунке выделена водопроводная система. Полностью, от счетчика до резервуара использованной воды. Слева на странице изображена вентиляционная труба. Справа — труба для отработанной воды. Стоки из туалета, раковины, ванны, еще одной ванны — все они объединены общей трубой, обозначенной как «разводка». По обеим сторонам разводки располагаются вертикальные стояки, которые выходят через крышу наружу. На диаграмме показаны два таких стояка. Стекающая вода или нечистоты создают в трубе вакуум, — продолжал Лофгрин. — Канализационную сливную трубу необходимо вентилировать, чтобы по ней стекала жидкость. Представь себе соломинку для питья, верхний конец которой ты зажал пальцем. Пока ты закрываешь ее пальцем — вентиляция отсутствует, соломинка удерживает в себе ту жидкость, которая в нее попала. Но если ты провентилируешь соломинку, убрав палец, жидкость вытечет. Точно так же и в доме. Только в канализационных сбросах содержатся дурно пахнущие вещества, поэтому вентиляция выходит на крышу, чтобы ты их не унюхал. Две трубы, Лу. Понимаешь, в чем дело?
— Я в растерянности, — признался Болдт.
— Это гениально, потому что при этом человек, живущий в доме, обязательно оказывается внутри в момент возгорания. Две вентиляционные трубы: две части гиперголового топлива. Правильно?
