— Вас понял, — откликнулся человек на крыше.
Болдт не видел, как работает Рик, и это беспокоило его. Он услышал, как тот сообщил, что опускает камеру в трубу, и Болдт живо представил себе, как крошечная камера скользит вниз по черной пластиковой вентиляционной трубе, как мужчина не сводит глаз с монитора, в то время как крохотный лучик света исчезает в трубе.
— Один фут… — сообщил голос.
— Не спеши, — предостерег его Лофгрин. Болдт почувствовал, как от него исходит напряжение и беспокойство.
— Оп-ля, — сказал человек на крыше в микрофон рации. — Я вижу полупрозрачную мембрану на отметке восемнадцать дюймов.
— Замри! — выплюнул в радио Лофгрин. Он повернулся и взмахом руки подозвал к себе одну из своих ассистенток. У нее было симпатичное личико, ей едва перевалило за тридцать, и полный защитный костюм пожарного был ей слишком велик. В правой руке она держала серый пластмассовый ящик, тяжелый, судя по виду. Лофгрин сказал ей: — Кухня. Воспользуйся задней дверью. Вынимай ее очень медленно, как мы и говорили. Она должна быть где-то в стояке. Свяжись со мной и дай мне картинку, когда окажешься у низа стояка. Поняла?
— Да, сэр.
— О’кей, — кивнул Лофгрин. — Ступай.
— Молоденькая, — заметил Болдт, когда она поспешила прочь от них, волоча за собой тяжелый ящик.
— Теперь все они выглядят молоденькими. У нее ребенок четырех лет. Муж работает на «Боинге». Вероятно, самая способная моя ассистентка. Она умоляла меня поручить ей эту работу. Несмотря на риск, несмотря на явную опасность, несмотря на то, что саперы пытались увильнуть от этой работы, она пожелала управлять одной из камер. Она уже занималась подобной работой в вентиляционной системе здания Нью-Федерал Билдинг — помнишь оператора с камерой? Потащила ее через три этажа и закончила в мужском туалете. Помнишь? Дело было связано с наркотиками. Сорвала сделку на семьдесят тысяч долларов у дилера из Ванкувера. Это была наша Златовласка. Если тебе нужно засунуть кому-нибудь оптоволоконную камеру в задницу так, чтобы он этого не заметил, зови ее.
— Зачем ты послал ее внутрь?
— Нам нужно проверить трубу снизу. Рик не может пройти сквозь мембрану сверху, поэтому мы подойдем к ней снизу. Это должно дать некоторое представление о том, как нейтрализовать ее.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Болдт.
— Я вижу только две возможности. Первая: поджигатель поместил части А и Б в разные трубы. Тонкая мембрана снизу, остальные трубы запечатаны. Когда кто-то пользуется в кухне или в ванной вантузом, мембраны лопаются одновременно, и дом взлетает на воздух. Вторая возможность, которую я вижу: он мог поместить обе части в одну и ту же трубу. Одну над другой, а между ними установить мембрану. Тогда требуется порвать только нижнюю мембрану. Все дело в том, что мы не знаем, что сделал поджигатель, поэтому уж никак не можем проколоть ни одной мембраны. — Он объяснил: — Мы готовы откачать жидкость, или закачать порошок под давлением, но все-таки остается какая-то вероятность того, что он придумал нечто третье. Карстенштейн обнаружил доказательства наличия возможного детонатора. Мы знаем, что парень сидел на дереве и наблюдал за домом. А что если детонатор реагирует на изменение давления?
— Ну и что? — спросил Болдт.
— В случае с этими матерями-одиночками — Энрайт и Хейфиц — поджигатель наблюдал за ними, пока не удостоверился, что дети ушли из дома. Со своего дерева он активирует датчик давления — для этих целей можно доработать любой пульт дистанционного управления. Это несложно. Он может вновь деактивировать его при необходимости, например если дети вдруг вернутся. И вот в этом вся штука: при деактивированном датчике сливные трубы работают плохо, но дом не взрывается. Датчик активирован, хозяйка дома смывает воду в туалете, и — бабах! То же самое и с вантузом. Если обе части гиперголового топлива находятся в одной и той же трубе, а мы повредим мембрану, то у нас здесь получится роскошный фейерверк. Понимаешь, что я имею в виду?
Следующие несколько минут тянулись невероятно медленно. Женщина-техник описывала по рации каждый поворот своего разводного ключа, разъем каждого стыка. Наконец она объявила:
— О’кей, я вижу вверху проем, ведущий к стояку. Я в двадцати дюймах справа.
— Хорошо. Пойдем по нему. Только, ради Бога, будь осторожна. Эта мембрана может быть полупрозрачной.
— Вас поняла.
Морщась, Лофгрин принялся нервно поглаживать щетину у себя на подбородке, словно намереваясь выщипать ее дочиста. Такая перемена в его поведении вызвала у Болдта панику — он буквально сходил с ума от беспокойства. Главный эксперт снял свои здоровенные очки с толстыми стеклами и стал протирать их краем рубашки. Едва очки вернулись на место, он начал чесать в затылке.
— Она в вентиляционной трубе… поднимается по ней вверх… если она нарушит хоть один барьер, который поставил тот парень… — Он не закончил фразы, в этом не было нужды. Глаза их встретились — за стеклами очков глаза у Лофгрина были большими, как мячи для гольфа, — и Болдт понял, что вся их уверенность в своих методах не спасет жизнь этой женщине, не гарантирует ей жизнь, и что ответственность целиком лежит на Берни Лофгрине. Переводя взгляд на рацию, Лофгрин хрипло произнес: — Она хорошая девочка. Чертовски хорошая девочка. Умница. Таких, как она, нечасто встретишь. — В рацию же он сказал неожиданно твердо, поскольку не мог допустить, чтобы она уловила в его голосе хоть малейший оттенок неуверенности: — Доложите обстановку.
Голос женщины звучал напряженно, когда она ответила:
— Тридцать один дюйм. Конденсация на стенках трубы резко возросла.
— Приближаемся, — сказал Лофгрин Болдту. В рацию он скомандовал: — Докладывай через каждые полдюйма.
— Вас поняла.
Болдту стало жарко. Он представил себе, как маленькая камера ползет вверх по трубе.
— Это похоже на то, как если бы ты иголкой нацелился на воздушный шарик, не желая при этом его проколоть, — объяснил Лофгрин.
— Я понял, — отозвался Болдт.
— Высокая конденсация, — доложила женщина. — Затуманивает линзы. Изображение плывет.
— Дерьмо, — прошипел Лофгрин и снова посмотрел дикими глазами на Болдта. Сержант увидел крупные капли пота, выступившие у него на лбу.
— Изображение расплывается, — сказала ассистентка. — Мне это не нравится.
— Вытащи камеру, протри линзы, и попробуем снова, — распорядился Лофгрин, потом добавил: — Отметь пройденное расстояние.
— Тридцать один с половиной дюймов, — сообщила она.
— Вас понял, — откликнулся Лофгрин.
— Вынимаю камеру.
Лофгрин кивнул, словно ассистентка могла видеть его. Он вытер пот со лба и, обращаясь к Болдту, заметил:
— Вот почему мы используем своих людей вместо штатных саперов: она могла находиться прямо под мембраной. Это мембрана могла искажать изображение, а не вода или конденсат. Она знает об этом. А другой парень, который не так близко знаком с оборудованием… — Он не закончил фразы, оставив Болдта с видением его собственного дома, стены которого проваливаются внутрь и из окон вырывается ослепительно белый фонтан света.
— Линза забилась, — доложила женщина. — Я очищаю ее и попробую нанести мазь, чтобы удалить запотевание.
— Конденсат, — объяснил Лофгрин Болдту. — Итак, она была права. Один-ноль в нашу пользу.
Прошла минута. Болдт взглянул на Багана и Фидлера, которые присоединились к ним.
— Ну? — спросил Болдт.
Ответил Баган:
— Мне кажется, это датчик давления. Таким образом, жертва сама инициирует пожар.
— При этом остается элемент случайности — пощекотать себе нервы, — добавил Фидлер.
— Ваше мнение? — поинтересовался Болдт.
— Мы передали рисунок художника на все пожарные станции в городе. Может, нам повезет, — сказал Баган.
В пределах пятидесяти ярдов от дома не было ни души; полицейский в форме сдерживал толпу зевак, среди которых мелькали репортеры. Страх подобен пожару, подумал Болдт: он поражает случайных людей и быстро распространяется.
— Все готово, — раздался голос женщины по радио, — вторая попытка.
Она сообщила о том, что прошла поворот в вертикальный стояк, потом на двадцати дюймах, потом на тридцати. Начиная с тридцати с половиной дюймов, она докладывала о прохождении каждой четверти дюйма. Болдт чувствовал, как с каждым сообщением внутри него нарастает напряжение. Лофгрин спросил ассистентку о конденсации, и она ответила:
— Сейчас выглядит получше. У меня хорошее изображение… Останавливаюсь на тридцати трех с половиной.
— Изображение?
— Перехожу на тридцать три и три четверти… тридцать четыре. О’кей… о’кей… — По радио ее голос звучал напряженно и сухо. — Вижу отсвечивающее черное изображение. О’кей… о’кей… Это — чужеродный объект. Повторяю, — она почти кричала в рацию, — чужеродный объект, загораживающий проход. Черный пластик. — Болдт почувствовал, что у него зачесалась кожа на голове. Женщина сказала: — Подхожу ближе: тридцать четыре с половиной. Как поняли?
