Касим, до этого времени державший на коленях четыре кожаных папки, бесшумно вскочил и с легким поклоном вручил по одной каждому из присутствующих.
После чего опять сел и замер.
– Я только вас очень прошу, господа, во-первых, не делать с этих документов никаких копий – у каждого они имеются в одном экземпляре, пусть так и будет, а во-вторых, ни в коем случае не переводить их в электронную форму. Вы меня понимаете? Речь идет об успехе нашего общего дела.
Восемь глаз оторвались от просмотра таблиц, заполненных многозначными числами, восемь темных зрачков уставились на него, будто прицеливаясь для выстрела.
На него это, впрочем, никак не подействовало.
Он откинулся в кресле и непринужденно положил ногу на ногу.
Настроение у него было отличное.
– А теперь, господа, мне нужны такие же гарантии от вас, – сказал он.
Следующее покушение на него было совершено в Москве. Причем после инцидента в Гонконге, каковы бы ни были настоящие корни этого происшествия: русские, китайские, европейские или, может быть, совершенно иные, он, на всякий случай подстраховавшись и ни слова никому не сказав, вылетел на Москву не прямым и потому легко вычисляемым рейсом, как ранее предполагалось, а сначала – зарегистрировавшись лишь в самый последний момент – на Берлин, где в течение трех часов не без пользы для дела общался со своим немецким партнером, далее из Берлина на Прагу – и там тоже имела место одна очень перспективная встреча – и только из Праги, опять-таки в последний момент взяв билет и зарегистрировавшись, уже собственно на Москву, дополнительным рейсом, который не был указан ни в одном расписании.
Причем даже машину в аэропорт Шереметьево, он на этот раз вызвал не через фирму, где о приезде его, согласно распоряжению, никто даже не подозревал, а по особому телефону, номера которого не было ни у кого, подключенному всего месяц назад и хранимому про запас именно для такого случая.
Казалось, сделано было все возможное.
И тем не менее, когда плотная, с тонированными стеклами, внешне ничем не выделяющаяся машина, как бы одна из тех, что тысячами и десятками тысяч ежедневно крутятся по столице, мигнув поворотами, въехала в неприметный кривой переулочек, ведущий к зданию фирмы, и, слегка снизив скорость, начала метр за метром одолевать довольно-таки крутой подъем, его вдруг опять прошибло сперва холодом, а потом липкой испариной, и он, точно так же, как недавно в Гонконге, выдавил сквозь перехваченное судорожным волнением горло:
– Гони!..
Хорошо еще, что Мише, шоферу, не требовался перевод на русский. Миша, который работал у него уже третий год, вообще неплохо соображал, опыт вождения приобрел еще в армии, где намотал приличный километраж, видел всякое, попадал на своем драндулете в самые разные переделки, реакцию на такие дела имел просто отличную и поступил, вероятно, так, как и следовало в данной ситуации поступить: не погнал машину вверх по горбатой улице, где необходимую для отрыва скорость все равно развить было нельзя, и не притормозил, разумеется, что было бы для них и вовсе губительно, а мгновенно вывернул руль, проехав буквально на двух колесах, вдавил гудок, чтобы, по крайней мере, ударить нападавших по нервам, отжал газ, по-птичьи выставил локти и, едва не задев женщину, как раз в этот момент ступившую на мостовую, бросил машину в узкую щель между домами.
В заднее, чуть скошенное стекло, к счастью, недавно протертое, было видно, как из подворотни, взирающей им вдогонку недоброй приземистой чернотой, выскочили двое мужчин с головами как редька, туго обтянутыми материей, подняли было автоматы, прицеливаясь, в растерянности повели стволами, но потом, видимо сообразив, что стрелять с такого расстояния не имеет смысла, враскорячку присели и метнулись куда-то в сторону.
Машина еще дважды свернула, давя колесами цветы на газонах, вырвалась через сквер на проспект, включившись в нескончаемый и потому безопасный сейчас поток транспорта, проскочила под светофор, как раз сменившийся с красного на зеленый, и, проехав еще метров четыреста, затормозила у разноцветных витрин какого-то магазина.
Тогда он выпрямил спину, став деревянным, подобно мистеру Чену, напряг щеку, чтобы там перестала пульсировать какая-то сумасшедшая жилочка, и, ни на кого не глядя, вроде бы даже ни к кому и не обращаясь, сказал ровным голосом:
– Мне это не нравится.
– Да, – сейчас же ответил Касим, тоже выпрямившись. – Как-то это – того, многовато…
– Съездите, пожалуй, на фирму.
– Зачем?
– Проверьте подходы.
– Ну, вряд ли они нас до сих пор поджидают, – сказал Касим.
– Ничего-ничего, скатайтесь. Лучше подстраховаться.
– А ты как же?
– Я пока буду ждать вас – вон там.
Он ткнул пальцем в сторону синевато-горящей вывески «Салон Асаги».
– Судьбу хочешь узнать?
– Вреда не будет.
– Вреда не будет, пользы тоже не очень, – сказал Касим.
– Ты не разговаривай, ты – поезжай. – Он, немного привстав, перегнулся через сиденье водителя. – Миша!
– Да?
– Спасибо тебе, что выручил.
Шофер от неожиданной похвалы покраснел.
– Главное, все как-то внезапно…
– Молодец-молодец.
– Честно говоря, еле сообразил.
– В общем, за мной – должок.
– О!.. – подняв указательный палец, сказал Касим.
Шофер совсем засмущался.
– Да я – что? Да я – ничего, – ерзая на сиденье и от неловкости горбясь, сказал он.
Хрусталь слабо тенькнул и тонкий неземной звон поплыл по комнате. Подвески заколебались, словно от невидимого дуновения.
Он осторожно убрал со стола ладони.
– Так вы русская? – спросил он с некоторым разочарованием.
– Не отвлекайтесь, – строго сказала госпожа Асаги. – Предположим, русская. Ну и что? Вам это мешает? У меня мать – японка. Так что это вопрос спорный. Вообще – национальность здесь не имеет значения…
Длинными узловатыми пальцами, в которых чувствовалось нервное напряжение, она дотронулась до цветных бамбуковых палочек, образовывавших на столе сложное переплетение, и, мгновение подержав их над чем-то, напоминающим полураскрытый цветок, повела кончики вдоль двух расходящихся, а потом вновь сплетающихся дорожек.
– Долгий холод, – как-то неуверенно сказал она. – Ветер над дорогой… Снова холод… Освобождение… Вы будете умирать несколько раз. – Удивленно подняла брови, представляющие собой угольные тонкие ниточки. – Странно как-то у меня получается. Вы уже умирали?
– Сегодня, например, – вежливо сказал он.
– Да-да… Я чувствую… Это, вероятно, и соответствует освобождению… Впрочем, попробуем положить это немного иначе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
