— С чего вдруг?
— Нет смысла выстрелы глшить уже. Кого могли — мы уже приманили. Включая и этих драгунов недоделанных. С автоматом безопаснее, мало ли на шустера нарвешься или еще кого. Главное — лошадь бы привести.
— Ну а если — не?
— Тогда и впрямь придется в фургоне сидеть и надеяться на лучшее, пока кто не окажется в радиусе действия твоей рацеи… Ты к слову пробовал связаться?
— Ну пробовал. Шуршит мировой эфир и все… Ладно, я пошел. Хлеб у тебя где лежит-то? — смиряюсь я с очевидным.
В лесу ничего не поменялось, разве что тени уже немного иначе легли — время-то летит. С покойного пулеметчика я по распоряжению безногого стянул странный рюкзак-короб, в котором по словам моего напарника пулеметные ленты удобно таскать и прямо оттуда подавать в пулемет. Пистолет опять же необычный достал, карманы проверять не стал, в конце-концов подтащил тяжеленный труп за шкирку поближе к красавчику, если ему охота — пусть обыскивает. С определенным чувством горделивой радости нашел в паре шагов от трупа здоровенный кинжал непривычного вида, явно восточный, вычурный, но очень изящный, красивый, с позолоченной рукояткой и посверкивающими на солнце цветными не то стеклышками, не то даже каменьями. То, что меня собирались не голыми руками взять, а все-таки снять "с ножа" несколько повысило мою самооценку, не шибко, но все-таки. Интересно, чей кинжал-то, турецкий, персидский или индийский? И вроде не новодел. Ведь по нынешним временам он и музейным может быть, чем черт не шутит, упакован-то убитый очень достойно, все на нем лучшее. Не стеснялись чертовы сектанты, скромностью не страдали.
Обговорили возможные нюансы, если мне в ходе охоты за кобылой придется наоборот удирать от какой-нибудь неживой твари, проверили связь по нашим рацийкам и я с крайней неохотой отправился опять в лесок. Вертеть башкой пришлось как сове какой-то. Видимость убогая, за деревьями непросматриваемых зон полно, да и вколотили в меня за прошедшее время, что даже тупой зомбак может кратковременно ускориться, а уж про шустеров или морфов и речи нет и тогда неизвестно унесут ли меня ноги. А еще и парочка людоедов тоже настораживала — шумим-то мы сильно, моторы за моей спиной по-прежнему урчат.
Немножко с дороги сбился, все-таки волновался видно, когда тут бегал в прошлый раз, потому вышел неожиданно для себя на второй квадр, тот который лежал задрав к небу зубастые протекторы колес. Место, где валялся второй из конного патруля я увидел после этого сразу же — и не только потому, что запомнил место, хотелось бы мне быть таким наблюдательным. Нет, там маячило что-то светло-серое, чего раньше не было. Гадать не приходилось, чего тут гадать, ясно, что на сладкое мясо приплелся ближайший зомби, шел на шум, а тут такой вкусный подарочек. Зараза, они же тут отожрутся, на двух-то трупцах, не хватало нам морфеусов тут саморощеных. Молодой парень, одетый в когда-то щегольскую, когда-то белую куртку на меня внимания не обратил никакого, жрал, аж давился. Его я щелкнул из пистолета в затылок, старательно поглядывая по сторонам. Рожки из загаженной разгрузки тянуть ни малейшего желания не возникло, лошади на сто метров не нашел, зато пришлось упокаивать еще трех медленно бредущих на гул танковых движков мертвяков. А пальбу я за это время несколько раз слышал, причем разную. И не только пальбу, бабахинг был и чисто артиллерийский, звонко жахало, хоть и далеко.
Возвращался я на полянку с убитой машиной и инвалидом несолоно хлебавши. Квадры оба были искалечены серьезно, рассчитывать на них не приходилось, обыскивать весь лес ради лошади не манило ни разу, а следы подков были натоптаны так, что я никак не смог опрделить в конечном счете куда двинули коняшки. Лучше я опять на дерево залезу. Безрадостным голосом сообщил напарнику, что вышел у меня шиш с маслом. Он очень спокойно посоветовал возвращаться. Я и вернулся.
Гнедая лошадь стояла рядом с инвалидом. И по моему он ей давал что-то с руки. Ну точно, хлебом кормит — я ж буханку его разломал на куски, несколько себе по карманам рассовал, остальное там осталось. Экая скотина. Это я не про лошадь, а про красавчика, мог бы сказать, что искомое само нашлось, я бы не таскался по летнему лесу, потея от страха и жары. Животина посмотрела на меня спокойно, опять потянулась мордой к руке с хлебом. Разве что этак ушами подвигала, как это называется… прясть ушами, что ли?
— Ну вот. Транспорт у нас есть уже — удовлетворенно заметил я.
— Черт ее знает — с сомнением отозвался безногий.
— А что за сомнения? Она оседлана, спокойна, вон хлеб жрет с удовольствием. Ясно же, дрессирована. Сел да поехал.
— Предпочел бы квадроцикл — отозвался он.
— Ну я тебя подсажу, если ты об этом — утешил я его.
— Спасибо, конечно…
Хлеб с моей руки лошадка взяла не чинясь, вежливо и аккуратно, а то я опасался, не тяпнет ли своими желтыми зубищами. Нет, действительно лошадка воспитанная.
— Того людоеда уже жрать пристроились — походя информирую я калеку.
— Паршиво.
— Да уж не без того. Патроны с него было не взять, загадилось. Ну что, трогаем?
— Давай! — обреченно соглашается красавец.
Подсадить здоровенного рослого мужика на лошадку оказалось не вполне простой задачей. Ног-то у него нет, а протезы он отстегнул, да и без толку они были. Хорошо, что у него ручищи мощные и он в общем в немалой степени сам себя подтянул, ухватившись за луку седла. Наконец устроился как надо, я подал ему уздечку, он взял ее в руки и неуверенно улыбнулся.
— Нно, пошли потихоньку! — скомандовал он.
Лошадка восприняла команду совершенно неожиданно — сначала резко присела на задницу, а потом и вообще улеглась, когда не ожидавший такого привета наездник кувыркнулся назад, мелькнув в воздухе пустыми штанинами. После этого как ни в чем не бывало встала, встряхнулась и потянулась носом к моим карманам, где еще хлеб оставался.
— Вот чертова скотина! — как-то озадаченно высказал свое мнение неудачливый наездник.
— Не ушибся? — Спрашиваю его.
— Нет вроде. Это она что тут изобразила, а?
— Ну я не знаю. Мои аквариумные рыбки такое мне не устраивали никогда — говорю я чистейшую правду. А лошадка по-прежнему намекает, что от хлебца бы не отказалась.
Но она нам нужна для несколько иного, хлеб-то я и сам горазд жрать, а вот переть на себе безногого мужика — оно не очень-то воодушевляет. Особенно в зазомбированной враждебной местности.
— И что мы теперь будем делать с этой кониной гадской? — несколько растерянно спрашивает нездачливый ковбой.
— Ну я даже и не знаю — говорю я истинную правду, вовремя подавив инстинктивное, но весьма неуместное желание протянуть ему руку и помочь встать на ноги. Вместо этого в виде заменного жеста, для самого себя неожиданно, проягиваю ему кусок хлеба, который распихал для коняшки по карманам своей куртки. Он автоматически берет хлеб. Так же механически начинает жевать. Я тоже. Лошадка тянется мордой, но хлеба не получает, не заслужила, коварная скотина. Но все равно лезет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
