За какие-то мгновения выражение лица русоволосого претерпело трансформацию от яростно-ненавидящего до изумлённого и растерянного, рот пленника приоткрылся, губы шевельнулись, безмолвно проговаривая имя.
«Невозможно, — подумала я, враз облившись холодным потом. — Он не может меня знать. И видеть тоже».
Отступила на шаг — и взгляд пленника переместился следом.
«Меня здесь нет. Я всё ещё там, в ущелье, ведущем из дандра у гойе».
Уговоры не помогали, и внутренний голос становился всё неувереннее и тише, а потом и вовсе замолк.
Пленник, не отрывая от меня взгляда, дёрнул плечом, сбрасывая державшие его руки, и шагнул вперёд. На него тут же навалились двое воинов в бронзовых доспехах, повалили на землю, заламывая руки. Подскочил третий, взмахнул копьём. Описав длинную дугу, наконечник его плашмя опустился на поясницу русоволосого. Тот, сдавленно зарычав, попытался было вывернуться, даже почти скинул с себя одного из воинов, но тут на подмогу бросились ещё двое, прыгнули сверху, не давая ему подняться.
Невероятным усилием выпростав из-под груды навалившихся тел одну руку, пленник впился пальцами в землю, напрягся, подтягиваясь. Меня вновь ожёг его взгляд.
Я запаниковала. Кто он? Почему видит меня? Откуда знает имя?
Не отдавая себе отчёта, я бросилась к нему — что, если я не столь уж бесплотна? Что, если это не совсем видение? Вдруг я просто перенеслась сюда из ущелья — как почти год назад, услышав зов, вдруг оказалась посреди степи?
— …Аэр! Аэр, да очнись же ты!
Крик прорвался откуда-то извне, глухой, едва слышный, будто ему мешала добраться до меня толстая, звуконепроницаемая преграда.
Видение подёрнулось рябью, поблёк пронзительный взгляд незнакомца, расплылись силуэты воинов в бронзовых доспехах. Резко и неожиданно потемнело, жар спал, оставив лишь два тёплых пятна на плечах — я не сразу поняла, что это ладони Влада. А вот запах гари да дымно-оранжевое покрывало над гребнем, возвышающимся за поворотом тропы — его хорошо было видно на фоне светлеющего неба, — никуда не пропали.
Я со всхлипом втянула воздух, только сейчас заметив, что в какой-то момент задержала дыхание, и зашлась в кашле — точно лёгкие взаправду полны были горько-сизого дыма и пепла. В губы тут же ткнулась фляжка, по подбородку потекли холодные струйки воды. Я жадно глотнула — раз, другой, третий, — и оттолкнула флягу.
— Надо спешить, — не вдаваясь в объяснения, вскочила, бросилась к Буяну.
— Куда? — удивился Влад. — По такой темени нельзя скакать, лошади ноги переломают.
— Оставаться тоже нельзя! — крикнула я, седлая коня. — Лес горит!
Лицо драконьего оборотня закаменело — он понял тотчас же, о каком лесе я говорю. Вскоре мы уже направлялись вниз, к границе Альтара, в сторону дыма.
Лошадей гнать всё-таки не стали — хоть тропа и ровная, но всё же горная, по ней даже днём следует перемещаться с осторожностью, а уж ночью и подавно, — поэтому на запорошённую пеплом равнину Альтара (даже сюда долетел, а ведь до Леса ещё два дня пешего пути!) вышли к восходу. По пути я успела поведать Владу о видении и воинах в бронзовых доспехах — при их упоминании оборотень нахмурился и, ничего не объясняя, ткнул пятками бока своей кобылы, подгоняя её.
До Леса мы добрались только на восходе второго дня — лошади не могли скакать без остановки, им, как и любым живым существам, требовался отдых. Но мы опоздали — зелёный гигант, защищавший Портал, превратился в раскинувшееся от горизонта до горизонта пепелище. Кое-где ещё торчали искорёженные, изогнувшиеся от нестерпимой боли останки догорающих стволов, то и дело голодно взлетали вверх теперь уже редкие языки пламени — жалкие напоминания о пожаре, что прекратился совсем недавно, — воздух дрожал от жара до сих пор не остывшего пепла.
Тут и там среди пепелища возвышались сизо-серые холмики. Ветер, гуляя меж ними, раздувал клубы дыма и гонял полчища вездесущего пепла, и под его порывами вершины этих холмов оголялись, открывая взгляду ужасающее зрелище.
Влад глухо выругался, у меня же не хватило сил даже на это. Дрожащей рукой я тронула Буяна, конь, словно понимая моё состояние, осторожно шагнул вперёд. Всхрапнув, следом двинулась и кобыла Влада, обогнала, повинуясь команде всадника. Приблизившись к одному из холмиков, оборотень спешился, не обращая внимания на взвившийся вверх пепел, присел рядом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Послушный мне ветер подул чуть сильнее, снося пепел в сторону и открывая взгляду то, что пряталось под ним. Из горла вырвался крик, и я поспешно зажала рот ладонями, заглушая его. Влад сдавленно зарычал.
Это был не холм.
Пепел, белый, точно снег, на обгоревшей до угольной черноты коже. Слепые провалы глазниц, обезображенный криком рот, искорёженное невыносимыми корчами тело, по которому даже не определить, мужчина ли это был или женщина.
— Зажарили живьём, — сказал Влад и указал подбородком на останки обгорелого древесного ствола неподалёку. — Привязали к дереву и обложили сушняком вокруг, чтоб жар до тела добрался раньше огня. Мучительная смерть, страшнее и дольше, чем если бы просто сожгли. Лес загорелся уже потом, люди к тому времени были мертвы.
Голос оборотня оставался ровным и спокойным, но я знала, что за этим спокойствием стоит тщательно сдерживаемая ярость.
— Кто мог такое совершить? За что? — жалобно простонала я, не в силах отвести глаз от ужасного зрелища. — Солдаты гибнут на любой войне, бывает, и крестьяне тоже борются, а не безропотно наблюдают. Но то в бою, а не… не так…
— Грокхи, — презрительно выплюнул драконий оборотень.
— Ты знаешь их? — удивилась я.
— На острова, бывает, набегами ходят, — мрачно ответил он. — Налетят, пленных наберут — и обратно, пока погоня не собралась. На Рудных да Крайнем Западном обычно лютуют, тамошние губернаторы да городские главы уж сколько раз их отследить пытались, даже магиков-ищеек приглашали, да только так и не нашли, где их логово.
— Никогда о таких не слышала. Кто они, откуда?
— Рабовладельцы. В набеге собирают по всем окрестным деревням людей, самых сильных и здоровых в цепи, а остальных в жертву своим кровожадным богам, вот точно так же, как и этих. Женщин, детей, стариков, всех, кого считают бесполезными. А в первую очередь солдат. Впрочем, женщинам иногда везёт.
— Везёт попасть в рабство? Это не везение, это… это… Я даже и не знаю, что хуже, — задохнулась я, представив себе, что ожидает «счастливиц». — А почему они солдат в плен не берут?
— Солдаты плохие рабы. Непокорные.
— А Альтар? Зачем они пришли сюда, неужели на островах некого стало угонять?
— Да откуда ж мне знать? — разозлился оборотень и встал. От этого движения вновь всколыхнулся пепел, поднялся облаком в воздух. Влад резко отступил, рукавом закрывая лицо, и носком сапога неловко задел обгорелое тело. И этого хватило, чтоб то, что ещё сохраняло гротескно искажённые очертания человека, тотчас же осыпалось прахом, обнажив обгорелый костяк.
Меня затошнило. Спешившись, я побрела в сторону, старательно обходя присыпанные пеплом тела. Еле слышно запели веера, подсказывая дорогу. Точно не в себе, я послушно пошла вперёд, внимая их песне. И вдруг что-то привлекло моё внимание. Одинокая то ли ветвь, то ли тонкий ствол совсем юного деревца, ровный и прямой, как стрела, выделялся своим коричневым цветом среди обычных для пепелища серого и чёрного. Песнь стала громче.
Ноги сами понесли меня вперёд, и с каждым шагом я чувствовала, как отливает от лица кровь и холодеют пальцы, потому что чем ближе я подходила, тем отчётливее понимала, куда, а вернее, к чему звали меня Поющие.
Рядом с ещё одним присыпанным пеплом холмиком в землю был воткнут Ирринэ. Посох, некогда вручённый Эверну, стражу Живого Леса, был девственно чист, гладкую, отполированную ладонями поверхность облетали стороной и вездесущие хлопья пепла, и горклый дым.
Ветер стих — мне показалось кощунством, если он притронется к этим останкам.
Мимо неслышной тенью скользнул Влад, и такого выражения, как сейчас, я на его бледном, как ледяные вершины Полуночных гор, лице, не видела ещё никогда. Боль, ненависть и отчаяние смешивались, порождая нечто, чему я не могла подобрать названия. Квинтэссенция этих чувств придавала ему сходство с диким зверем.
