Если истолковать энтузиазм, с которым Орсон принялся махать хвостом, как знак согласия, моя интерпретация ему чрезвычайно понравилась.
Он обежал рысцой вокруг скульптуры, желая оглядеть ее со всех сторон.
Возможно, мое предназначение состояло вовсе не в том, чтоб писать о своей жизни, отыскивая в ней какой-то универсальный смысл, который помог бы другим осознать смысл их существования, как эгоманиакально внушала мне временами моя гордыня. Вместо того чтобы изо всех сил пытаться оставить след на земле, мне, наверное, следует усвоить, что единственная цель, с которой я был рожден, это развлекать Орсона, быть ему даже не хозяином, а любящим братом, стараться, чтобы его тяжелая и странная жизнь стала как можно легче, радостнее и богаче. Такое жизненное предназначение заслуживает не меньшего уважения, нежели любое другое.
Виляние Орсонова хвоста понравилось мне не меньше, чем ему – мой искусствоведческий анализ скульптуры. Я взглянул на циферблат. До рассвета оставалось чуть меньше двух часов.
До того момента, когда поднимающееся солнце заставит меня забиться в темную щель, мне предстояло посетить еще два места. Первым из них был Форт-Уиверн.
* * *
От сквера на пересечении Грейс-драйв и Палм-стрит, находящегося в юго-западной части Мунлайт-Бей, до Форт-Уиверна можно добраться на велосипеде меньше чем за десять минут, причем без всякой спешки – так, чтобы моему четвероногому братцу не приходилось нестись сломя голову. Дело в том, что мне известен короткий путь – через дренажную трубу под шоссе № 1. Эта труба переходит в открытый бетонный канал шириной около трех метров, который доходит до металлической сетки, огораживающей военную базу по периметру, и затем тянется в глубь ее территории. Верхний край ограды увит колючей проволокой.
Через определенные интервалы вдоль ограды и по всей территории базы установлены большие черно-красные щиты, предупреждающие, что незаконное проникновение сюда карается в соответствии с федеральными законами и может повлечь за собой штраф не менее десяти тысяч долларов и тюремное заключение на срок не меньше года. Я всегда игнорировал эти грозные предупреждения. Учитывая мою неполноценность, ни один судья не посадит меня в тюрьму за столь незначительный проступок, а если уж дело дойдет до штрафа в десять тысяч баксов, это я как-нибудь смогу себе позволить.
В одну из ночей, полтора года назад, вскоре после того, как, согласно официальным заявлениям, Форт-Уиверн был закрыт, я с помощью кровельных ножниц проделал отверстие в сетке ограды – как раз там, где она пересекает водоотводный канал. Искушение исследовать это огромное и неведомое мне пространство было слишком велико, чтобы я мог ему противиться.
Если это кажется вам странным, попытайтесь поставить себя на мое место. Я в ту пору уже давно перестал быть мальчиком, грезящим о приключениях, и мне исполнилось двадцать шесть лет. Вы в этом возрасте, если пожелаете, можете сесть в самолет и полететь в Лондон, поплыть, коли вздумается, на корабле в Порте-Валларта или прокатиться на Восточном экспрессе из Парижа в Стамбул. У вас, скорее всего, имеется водительское удостоверение и машина. Вы не обречены на то, чтобы всю свою жизнь проторчать в крохотном городке с населением в двенадцать тысяч жителей, из ночи в ночь объезжая его на велосипеде, изучив каждый уголок не хуже собственной спальни. Поэтому вам вряд ли понять неуемную тягу к новым местам, которую испытывал я. Так что сделайте скидку на это.
Форт-Уиверн, названный в честь прославленного героя Первой мировой войны генерала Гаррисона Блэра Уиверна, был создан в 1939 году как учебная и вспомогательная военная база. Занимая территорию чуть ли не 70 тысяч гектаров, Форт-Уиверн является далеко не самой большой, хотя и не самой маленькой по площади военной базой в штате Калифорния.
Во время Второй мировой войны здесь находилось танковое училище, где готовили боевой и обслуживающий состав для всего, что передвигается на гусеницах, а выпускники училища сразу же отправлялись на различные театры военных действий в Европе и Азии. На территории Форт-Уиверна располагались и другие учебные центры, в стенах которых готовили первоклассных подрывников и саперов, диверсантов, артиллеристов, полевых врачей, офицеров военной полиции, шифровальщиков. Здесь же проходили подготовку десятки тысяч простых пехотинцев. На огромной территории военной базы имелся артиллерийский полигон, взлетное поле, разветвленная сеть глубоких подземных бункеров, в которых хранились боеприпасы. Здесь было гораздо больше строений, чем во всем Мунлайт-Бей.
В разгар «холодной войны» персонал Форт-Уиверна – только по официальным данным – составлял 36 400 человек одних только военных. Помимо них, на базе постоянно жили около тринадцати тысяч детей офицеров и свыше четырех тысяч гражданских лиц, имевших отношение к обслуживанию базы. На содержание базы министерство обороны ежегодно выделяло более семисот миллионов долларов, сто пятьдесят из которых шли на оплату труда контрактников.
Форт-Уиверн прекратил свое существование согласно решению Комиссии по закрытию военных баз и передислокации. Звон денег, высыпавшихся в связи с этим из окружной казны, был таким громким, что лишил сна местных торговцев, предвидевших потерю прибылей, и их детей, плакавших от страха остаться без приличного образования. Радиостанция «Кей-Бей» потеряла треть своей аудитории, почти половину тех, кто слушал передачи по ночам, и в результате была вынуждена значительно сократить штат служащих. Именно поэтому Саше пришлось совместить работу генерального менеджера и ночного ведущего, а Доги Сассман за ту же зарплату работал еженедельно восемь часов сверхурочно и при этом никогда не вздымал в протестующем жесте свои татуированные лапы.
Все годы существования Форт-Уиверна на его территории постоянно велось широкомасштабное строительство. Оно производилось под покровом глубокой тайны специально отобранными компаниями, специализирующимися на выполнении военных подрядов, а их сотрудники были вынуждены давать подписку о неразглашении секретов под страхом провести остаток жизни за решеткой в случае ее нарушения. Ходили слухи, что в связи со своей гордой историей центра военного обучения и подготовки Форт-Уиверн был избран в качестве главного оплота разработки химического оружия и превращен в глубоко засекреченный, способный к автономному существованию и биологически надежный подземный комплекс.
Принимая во внимание события последних двенадцати часов, я был более чем уверен, что во всех этих слухах кроется изрядная часть правды, хотя и не имел пока ни единого доказательства, говорившего в пользу того, что подобная цитадель на самом деле существует.
Заброшенная военная база являет собой зрелище, которое в одно и то же время поражает, нагоняет страх и заставляет ощутить масштабы человеческого безумия почище всего того, что можно увидеть в лаборатории по разработке криобиологического оружия. Я отношусь к Форт-Уиверну – такому, каким он является сейчас, – как к огромному и мрачному луна-парку, разделенному, подобно Диснейленду, на различные зоны, но с той разницей, что сюда допускается лишь один посетитель со своей верной собакой.
Больше всего мне нравится здесь Город мертвых.
Городом мертвых эту часть заброшенной базы назвал я. Вероятно, в те дни, когда Уиверн процветал, она называлась как-нибудь иначе. Здесь стоит свыше трех тысяч коттеджей. Некоторые из них были рассчитаны на холостых и незамужних одиночек, в других жили семейные пары с детьми, решившие обосноваться не в городе, а на территории самой базы.
Архитектурно эти невзрачные сооружения ничем не отличаются друг от друга, и каждое из них является точной копией соседнего. Они предоставляли минимум удобств жившим в них – преимущественно молодым – семьям. В военные годы обитатели этих бунгало сменяли друг друга почти каждый год. Несмотря на свою похожесть, эти домики весьма симпатичны, и когда ходишь по их пустым комнатам, начинаешь ощущать когда-то бурлившую здесь жизнь – с любовью, смехом, веселыми вечеринками.
Улицы Города мертвых, проложенные с военной аккуратностью, делят его на идеально ровные прямоугольники. Сейчас по ним путешествуют лишь клубы пыли да сухие шары перекати-поля дожидаются дуновения ветра, чтобы продолжить свой бессмысленный путь в никуда. После того как заканчивается сезон дождей, трава здесь почти сразу становится бурой и остается такой в течение всего года. Кустарник засох, деревья вдоль улиц почти все погибли, и их голые черные ветви кажутся тощими руками, в отчаянии цепляющимися за такое же черное небо. Дома обжиты неисчислимыми полчищами мышей, под стрехами свили гнезда птицы, и пороги бунгало покрыты теперь толстым слоем сухого птичьего помета.
Было бы логичным предположить, что власти решат либо и дальше поддерживать все эти постройки – на тот случай, если они вдруг понадобятся, – либо снесут их подчистую, но ни на то, ни на другое попросту нет средств. Вот и царят здесь запустение и упадок. Постепенно разрушаясь, бывшая военная цитадель все больше напоминает город-призрак, заброшенный старателями после «золотой лихорадки».
