Как сообщил Костя, он после того, как слегка переварил услышанную им сногсшибательную новость, первым делом отправился в НИИКИЭМС и до того, как вызвал из лаборатории своего верного Ватсона, успел с глазу на глаз переговорить с начальником отдела снабжения. Снабженец не отрицал, что знал о поступлении на институтский склад безумного количества драгметалла. Как только это случилось, его затребовал к себе директор, и ему пришлось объяснять, что с их стороны никакой ошибки быть не могло, и доказывать свою невинность демонстрацией копии отправленной в министерство прошлогодней заявки. После этого он якобы вовсе не вспоминал про данный инцидент и не рассказывал о нем никому из четырех своих подчиненных, работавших в отделе снабжения. О необходимости не разглашать услышанное ему напомнил директор, да он и сам понимал, что чем меньше людей будет об этом знать, тем спокойнее будет на душе. И никто ему больше с тех пор о платине не говорил – да и с чего бы этому быть: после того как материалы заказаны, получены и поступили на склад или напрямую в лаборатории, его отдел уже не имеет к ним отношения. Не их это дело. Однако несмотря на все эти заверения Костя вовсе не собирался на них полагаться и принимать за чистую монету. При разговоре снабженец был встревожен (если не сказать, напуган) и, главное, сходу понял, о чем идет речь. Всё он, змей, знал. Еще до того, как я к нему пришел, он уже ожидал такого разговора, – считал следователь Коровин, привыкший не слишком доверять допрашиваемым. – Может, и не знал точно, но явно догадывался. Подозревал, что дело пахнет керосином и что спрашивать его об этом деле еще будут. Это, конечно, не доказывает, что он – прямой наводчик или по глупости поделился с кем-то этой новостью, но, почти наверняка, он всё это уже сто раз перемолол в мозгу, и опасается, что его в чем-нибудь обвинят. Но нам, увы, это практически ничего не дает. Как мы его прищучим? Ничего не знаю, не помню, да ничего и не было – вот и весь сказ. Ухватить его не за что.
Обсудив все детали вдоль и поперек, друзья пришли к выводу, что нельзя исключить существования еще какого-то числа знавших про существование платины: среди снабженцев, бухгалтерских «девушек», среди часто толкущихся в приемной и общающихся с начальниками сотрудников, а также и в других – самых неожиданных – закутках НИИКИЭМСа. Кто-то мог что-то услышать (даже если оно и не было предназначено для его ушей), увидеть какую-то бумажку – да мало ли как могло быть? В то же время было ясно, что знавшие или догадывающиеся об этом секрете особенно не трепались, и широкой огласки сей факт не получил. Как искать того, кто мог – намеренно или нечаянно – сыграть роль наводчика, было совершенно неясно.
Однако среди неопределенного числа гипотетических «наводчиков» было одно лицо, вокруг которого подозрения сгущались до степени, если не полной уверенности, то, во всяком случае, до очень и очень убедительного свидетельства. И, конечно, этим лицом была кладовщица Нина. Уже сама ее печальная судьба не оставляла почти что никаких сомнений в том, что она тем или иным образом была замешана в дело хищения платины. Только такое предположение давало ясный и разумный ответ на вопрос: зачем ее надо было убивать? кому была выгодна ее смерть? Рассуждая об этом, Холмс с Ватсоном без долгих колебаний отбросили в сторону свои предыдущие соображения относительно того, что убийство Нины могло оказаться связанным и с какими-либо «внеинститутскими» личностями и мотивами. В свете вновь открывшихся обстоятельств прочие гипотезы уже выглядели крайне неправдоподобными – зачем искать какие-то внешние причины и разрабатывать Нининого мужа, когда налицо столь весомая причина, как ее очевидная связь с украденной платиной. У сыщиков не было никаких сомнений, что зарезанный электрик, кража платины и отравление Нины – камешки из одной и той же мозаики. Уж очень хорошо они укладывались в осмысленную аккуратную картинку. Та феерическая сумма, которая должна была достаться преступникам в случае удачи, и тот риск попасть под расстрельную статью, который им грозил в случае разоблачения, легко объясняли их решимость «замочить» кого угодно и сколько угодно, лишь бы остаться не пойманными. Здесь, правда, перед детективами стояла непростая дилемма: надо было выбрать либо предположение о сознательном сотрудничестве кладовщицы с бандитами, либо считать ее невольной наводчицей, выдавшей кому-то опасную тайну по своей природной болтливости. Понятно, что могло быть и так и этак, но наши сыщики дружно отбросили первый вариант, даже не пытаясь его детально анализировать. Они были уверены, что всё поведение Нины опровергает такую возможность, и, если не считать покойную гением конспирации и актерского мастерства, надо признать, что до самого последнего момента – то есть до того, как она обнаружила пропажу платины, – ей и в голову не приходило, что смерть электрика может что-то изменить в ее судьбе. Знай она о планах бандитов заранее, не могла она чирикать и хихикать как ни в чем не бывало, – она с тревогой ожидала бы выполнения плана, и изменения в ее поведении стали бы заметны окружающим задолго до того, как кража совершилась на самом деле. Пусть такого рода доказательства и не имеют юридической силы, но Холмс с Ватсоном посчитали их вполне убедительными, не противоречащими никаким известным им фактам, и посему исключающими преступный умысел в разглашении Ниной доверенной ей тайны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Следовательно, можно было не сомневаться, что отравили Нину потому, что она могла рассказать следователю, с кем поделилась своим секретом, и таким образом дать ему в руки ниточку, ведущую к преступникам. Если так посмотреть на это дело, – а сыщики прочно остановились на такой точке зрения, – то на первый план опять выходила Нинина ближайшая подружка – Петунина. Когда они в прошлый раз обсуждали эту фигуру в связи с отравлением кладовщицы, то пришли к достаточно банальному выводу, что у бухгалтерши была явная возможность совершить преступление. И доступ к известному ей яду и время для того, чтобы подсыпать его в банку с кофе, у нее были. Но в тот момент не вырисовывался никакой разумный мотив, способный побудить попавшую в их поле зрения Петунину, решиться на такое ужасное дело. И вот теперь в их руках оказался серьезный мотив: необходимость заставить Нину молчать о неосторожно вылетевшем слове. При этом заинтересованными в том, чтобы Нина умолкла навеки, были не только бандиты, но и сама Петунина: ей ведь тоже грозила тюрьма, если дело выйдет на явь. Пусть такой мотив был всего лишь гипотетическим, но выглядел он весьма правдоподобно – в этом разногласий между друзьями не было. Следовательно, Петунина требовала к себе самого пристального внимания. Надо было выяснить, что она за человек, кто входит в круг ее знакомых, нет ли у нее связей с блатной средой и так далее. При этом надо было действовать очень осторожно, чтобы не спугнуть ее и стоявших за ней бандюг – пусть они считают, что обрубили все концы, и никакая дорожка к ним не ведет.
– Допрашивать я сейчас ее не стану – мне и спросить-то ее пока что не о чем, – решил Костя. – А главное, как бы ее не всполошить, пусть чувствует себя в безопасности. Дернешь неаккуратно за ниточку, так и ее, не ровен час, могут пришить.
– Погоди, – возразил на это соображение Миша, – ты же, вроде бы, считал, что бандюги уже давно улетели в неизвестном направлении. Кто ж ее пришьет?
– Э, нет. Это разные вещи. Я имел в виду серьезных авторитетов, которые пошли на это дело. С такими обычная бухгалтерша не может водить знакомства – очень уж это было бы невероятно. Ее возможных знакомых надо искать среди сявок – мелкоуголовного элемента, а то и вообще среди разношерстной приблатненной публики. Тот, который вышел на настоящих воров и передал информацию, получит какую-то свою долю – может, уже и получил (может, и Петуниной сколько-то отслюнил), – но к самой краже он прямого отношения не имеет, и главный куш достался не ему. В то же время он ясно понимает: чем ему грозит, если его притянут к такому делу. Высшая мера ему, по-видимому, не светит, но и без этого дадут столько, что мало не покажется. Да еще и подстрекательство к убийству кладовщицы – если Петунину прижмут, она ведь молчать не станет. Так что, какой он ни мелкоуголовный, но, попав в такой переплет, вполне может решиться убрать еще одну – слабое, так сказать, звено в их информационной цепочке. Здесь надо действовать очень осторожно. Незаметно так прощупать ее окружение, выяснить, с кем она водится, что за образ жизни ведет. Может, чего и нащупаем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
