Ч-ч-чёрт! Ну не может он приехать сейчас, просто не может! Иначе тупо не справится со злостью, порвёт её на клочки. А потом себя. Потому что Тим настолько сильно ревновал её, что голова отказывалась работать, а тело совершало глупости. Перед разговором нужно успокоиться. И он надеялся, что Лада это поймёт.
— Кажется, ты не рассказал мне кое-что важное, — раздался из-за спины голос Димки. — Кое-что об изменении отношений с одной довольно симпатичной девушкой. И о том, что бухать стоило ехать в одиночестве.
— Я сам попросил позвать девочек, — хмуро отозвался Тим.
— Ну-ну…
Димка плюхнулся рядом на траву. Только что он деликатно спас тех самых «девочек» от жестокой расправы впавшего в ярость после ухода Лады Тима. Особенно ту, голую, которая слишком не вовремя подлезла. Не подойди она, и Тим не стал бы совершать глупостей. Боже, да он ведь даже не успел её поцеловать! Тупо не захотел, потому что рядом стояла Лада. Бля-ять.
Дима спас хотя бы часть ситуации, наплёл девочкам с три короба о бесконечной любви и печальном расставании, сыграл на врождённом стремлении к романтике — и вуаля, они сами вызвали такси и, тихонько хихикая, отправились прочь из сада, сопровождаемые Дериглазовым. А Тим остался в компании тишины, одиночества и телефона, на которое пришло сообщение с почти угрозой.
— Выкладывай, что стряслось, Егоров, — снова подал голос Димка, — иначе не выделю тебе больше ни бутылки из остатков ящика.
Он оперся спиной о вышеозначенный и многозначительно нахмурился. Тим и хотел бы ответить, но он не знал, что сказать. А главное, как. Как рассказать другу, что начал встречаться с собственной няней? Вернее, не встречаться, а… а встречались ли они? В смысле, можно ли вообще их было назвать парой, если они сидели в замкнутом пространстве дома Егоровых?
— Мы… я… — попытался выдавить Тим, поражённый собственными мыслями. — Неважно!
— Ещё как важно, — возмутился Дериглазов.
А потом вдруг заметил валяющийся на траве мобильный Тима. Реакция у друга оказалась быстрей, так что он подхватил мобильный, вводя знакомый код, и успел открыть сообщение.
— До утра? Поговорить? — протянул он, пробегая по строчкам взглядом. — Итак, вы всё же сошлись, так? Только честно.
— Можно сказать, что сошлись, — нехотя отозвался Тим.
— Так и знал! — Димка хохотнул и покачал головой. Кажется, друг был в восторге. — И сейчас почему-то поругались?
— Мы… Блять, Митяй, я не хочу это обсуждать. — Тим глубоко вздохнул, прикрывая глаза.
Он действительно не хотел ничего обсуждать, потому что в любое мгновение мог сорваться. Тим желал тишины, спокойствия, море пива и возможности подумать. Опять. Или хотя бы просто унять гнев: сейчас он был готов прижать Ладу к стене, заткнуть её поцелуем и заставить доказать ему, что никогда даже не думала ни о Вероцком, ни о ком другом, но это явно не лучший способ «поговорить».
— Отлично, но время три, — Дериглазов пожал плечами, выуживая из кармана джинсов пачку сигарет. Вытащил одну, подпалил. — Как думаешь, во сколько у Лады начинается утро?
Тим скривился, вырывая сигарету изо рта друга и делая глубокую затяжку. Да откуда, чёрт возьми, он знает, во сколько у Лады…
— С моей лёгкой подачи — в шесть.
Ответ послышался словно издалека, хотя был произнесён им самим. Неосознанно. Потому что за последние дни Тим, за все дни их совместного проживания, он успел столько всего узнать о Ладе. Почти всё. Кроме её отношения к нему.
— Не боишься опоздать? — Димка философски отнёсся к потере сигареты. Достал новую, чиркнул зажигалкой.
— Мне некуда опаздывать, — огрызнулся Тим. — Это мой дом, когда хочу, тогда вернусь.
Сейчас. Скоро. Только успокоится.
Этот взгляд, которым она смерила его перед уходом. Резкие, колкие слова. Интересно, его собственные звучали так же колко? Или обиженно, как он себя сейчас и чувствовал? Мерзко, обиженно, отвратительно. Просто тошнотворно. Внутри словно сидел дикий зверь и рвал, рвал его когтями, вынуждая кричать, злиться, подкидывая страшные мысли, о том, как легко можно сжать предплечья, чтобы слабая девушка была поймана навсегда. Только что потом? Приковывать к батарее?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нет, как в таком состоянии разговаривать?
— Мы приехали сюда расслабиться. Врубай музыку и дай пиво.
— Понятно, взболтать, но не перемешивать.
Димка покачал головой. Протянул другу новую бутылку, разблокировал его телефон (Димкин не ловил сеть посреди парка) и включил плейлист. Вперемешку. Чтобы каждая новая песня так или иначе была сюрпризом. Хоть какое-то развлечение.
Музыка перекрыла стрёкот кузнечиков и зуд комаров. Они полулежали в тишине на траве, потягивали пиво, сменялись песни… и глаза так яростно слипались.
Тиму казалось, он уже вернулся, они уже поговорили — и почему-то снова играла та песня, под которую они целовались в коридоре. Он так хорошо запомнил слова, что этим же вечером нашёл её и добавил к себе в плейлист.
— 74-
Заснуть я так и не смогла. Зачем-то отправила сообщение ещё в машине, на автомате ввела код безопасности, когда Джой подвёз меня к калитке, умылась, упала на кровать… потом каждые пять минут хваталась в полусне за мобильный, проверяя сообщения. Боль не желала пропадать, съедала изнутри, подсовывала печальные выводы, вопросы, сомнения. Тим вел себя, как капризный мальчишка, и я хотела выяснить: так ли это или есть в нём хоть что-то от мужчины. Ведь видела, какие взвешенные решения он может принимать, ведь с ним было уютно и безопасно. Что случилось? Несколько неотвеченных и прогулка со Стасом?
Четыре ночи. Пять утра. Шесть.
Когда в семь из открытого окна послышался шорох шин, я подскочила на кровати, как сумасшедшая, торопливо накидывая длинный тёплый халат и бросаясь на первый этаж. Однако это не Тим вернулся домой, а его родители. Бодрые, весёлые и довольные жизнью. Алевтина прощебетала что-то, приветствуя меня, и упорхнула на кухню, выскальзывая из объятий Алексея, а он…
Отец семейства почувствовал подвох, но я, измученная бессонной ночью и бесконечными размышлениями, стойко выдержала взгляд и последовавший за ним вопрос:
— Он не дома?
— Не дома, — согласилась я.
— И вы поругались? — усмехнулся Алексей.
— Можно считать так.
Он прикрыл глаза, сжал пальцами переносицу — хорошего настроения как ни бывало — и махнул мне рукой. Мол, следуй за мной. А потом быстрым шагом направился вверх по лестнице, в сторону кабинета. Я послушно подхватила полы халата и бросилась следом, уже примерно зная, что скажу. К этому разговору я готовилась половину ночи. На всякий случай. Но сперва всё же хотела побеседовать с Тимом. Кажется, не судьба: подопечный решил, что важнее дуться и требовать, чтобы тебе подчинялись, а не спокойно поговорить.
— Замечательный халат, — заметил Алексей, когда мы зашли в кабинет и закрыли за собой дверь.
Я опустила взгляд вниз, только сейчас понимая, что халат, вообще-то, Тимкин. Что ж, не страшно, этот мужчина и так считал, что мы спим. И на этот раз подозрения его вполне оправданы. Мы спим. Спали…
— Очень тёплый, — кивнула я.
Алексей рассмеялся:
— А вы начали наглеть. Неплохое умение, когда работаете с такими, как я.
— И неплохое умение, когда работаешь с такими, как ваш сын.
— Правильно, мы похожи.
Впервые Алексей сказал это вслух, впервые я увидела на его лице выражение искренней гордости. Он любил сына, просто по-своему. И возможно, был прав по поводу свободы Тима… Мальчишка оставался свободным, но ощущал прессинг со стороны запуганных отцом нянь, учился тому, что в жизни никогда не бывает вседозволенности. Проблема в другом: если он не вкусит её хотя бы ненадолго и сам не научится себя контролировать, будет хуже.
И сегодня ночью он это доказал.
— Вы похожи, — согласилась я. — Но я больше не буду работать ни с ним, ни с вами, Алексей Андреевич.
Он промолчал. Посмотрел на меня, долго, выразительно, словно проникал в самую душу и вытаскивал из неё самые сокровенные мысли. Например, моё отношение к Тимке. Я привязалась, и это не было вопросом. Факт. Абсолютный.
