— А Ванечка-то в командировке. В понедельник от вас вернулся, начальству своему позвонил и сразу стал собираться. Ночью и уехал.
— Куда?
— А в Ростов куда-то. На Дону.
— Но предупредить он мог? — вскинулась я. — Димка весь белый ходит!
— Так он вас будить не хотел. Думал, вы сами нам во вторник позвоните, а вы вон только когда всколыхнулись, — обидчиво проговорила тетя Маша. Демонстративно отвернулась. Поджала губы. Точь-в-точь, как Димка.
— Не нужен вам, видать, Ванечка…
Я смотрела на тетю Машу и видела ее насквозь. Видела все ее хитрости. Поэтому не стала ее разубеждать. Пусть думает себе, что хочет. Спросила только, когда у Лидуси очередной свободный день. У них на АТС недавно ввели гибкий график, и я постоянно путалась. Получила ответ и отправилась домой. Надо же сына успокоить?!
Димка выслушал сообщение молча. До потолка не прыгал, оставался хмуро-сосредоточенным. Но по еле уловимым нюансам было видно, что камень с его души свалился. Нарочито-равнодушно спросил меня:
— И когда он вернется?
— Не знаю, Дим. Недели через три, если все в порядке будет.
— А-а-а…
По тому, как держался Димка, поняла: сын рад, что Иван его не бросил, и в то же время огорчен длительным отсутствием отца, к которому успел привыкнуть. Я, напротив, была довольна. У меня есть не меньше трех недель на принятие окончательного решения. И это время надо использовать с толком. Хотя бы разобраться с Лидусей.
Сразу разобраться с Лидусей не получилось. Начались весенние каникулы. У меня по всем классам была не оформлена документация за третью четверть, не выставлены оценки. И я несколько дней подряд, с утра до вечера, не разгибаясь, сидела в школе над журналами и отчетами. Хотелось еще кое-что сделать в кабинете.
Лидия Григорьевна попыталась наехать на меня. Дескать, в весенние каникулы я позволила себе бездельничать, не провела ни одного мероприятия с классом. Получила совет не приставать, а то ведь могу обидеться, принести из поликлиники справку, по которой мне вообще нельзя быть классным руководителем. Лидия Григорьевна была задета. Сразу настучала на меня Котову. Котов вызвал к себе и целый урок читал нотацию. Я делала вид, что слушаю. Сама тем временем соображала, на какую стену в своем кабинете лучше всего повесить портреты русских классиков, которые мне достал папа Шурика Перепелицына. Напоследок благосклонно приняла от Валерия Петровича комплимент своему цветущему виду. И покинула кабинет директора с чувством гладиатора, неожиданно завоевавшего свободу.
Комплименту Котова, надо сказать, не удивилась. Все наши дамы находили меня похорошевшей. А моя Татьяна, не постеснявшись, брякнула:
— Можно подумать, что ты не на больничном сидела с гипертонией, а на югах отдыхала. Да еще и роман крутила с каким-нибудь командировочным.
— Крутила, — призналась я откровенно. — С Димкиным отцом.
— Знаю, — улыбнулась Татьяна.
— Откуда?
— Да ходят тут разные слухи, — туманно ответила она.
Мы потом часа полтора пили чай и кофе. Обсуждали последние события моей жизни. Пришли к выводу: пусть эти события идут своим чередом. Что бог ни делает, все к лучшему.
Каникулы закончились. Опять пошли нескончаемой чередой уроки, мелкие происшествия в родном классе, склоки в педколлективе. Началась подготовка к экзаменам. До Лидуси я смогла добраться только перед самым возвращением Ивана. Складывалось впечатление, что Лидуся от меня прячется. Не хочет видеть и слышать. Может, обиделась? Но за что? За брата? Так не ей обижаться.
Я все равно ее поймала. Заявилась к Лукиным домой. Нахально попросила Лидусю собраться и идти к нам. Без нее ни за что не уйду, ночевать останусь, поселюсь у Лукиных навеки, а своего добьюсь. Лидуся прелприняла попытку сослаться на племянника. Не тут-то было! Димку я заранее выдворила из дома на весь вечер. Заняла денег и купила им с Ларисой билеты на концерт «Соляриса». Так что Димке предстояло три часа любоваться оплывшей физиономией Витьки Ремизова. Плюс время на обратную дорогу из центра и провожание Ларисы. Вернее, не провожание, а топтание у ее подъезда.
Лидусе ничего не оставалось делать. Она покорно собралась и поплелась вслед за мной. Казалось, ее на гильотину вели, так она страдала по дороге.
Дома я устроила ее в большой комнате. В мягком кресле. Принесла на жостовском подносе чай и разные сласти, оставшиеся от Ивана. Димка перебьется. Короче, ублаготворила Лидусю, как самого дорогого гостя. Она выглядела обескураженной. Это было то, что мне нужно, чего добивалась. И я не дала ей опомниться, прийти в себя. Спросила сладким голосочком:
— Теперь поговорим наконец? Выясним кое-какие подробности?
— Какие? — опешила Лидуся.
Я моментально бросилась в образовавшуюся «брешь», пока Лидуся растеряна.
— То, что ты Димке сказала, кто его отец, — ладно. Бог тебя простит. И я прощу. Но чего я тебе никогда не прощу, так это, что ты проболталась Ивану. По какому, спрашивается, праву?
— Проболталась Ивану? — еще больше растерялась Лидуся.
— Конечно, — хмыкнула я. — От кого еще он мог узнать, что Димка его сын? Он ведь только с родными переписывался.
— Вот уж не знаю, — беспомощно вздохнула Лидуся, начиная оправдываться. — Я ему точно не говорила.
— Ну, да! Так я тебе и поверила!
— Честное слово, Катюсик! — заволновалась она. — Ты же меня знаешь. Я, кроме Димки и мамули, никому не говорила.
Она широко раскрыла глаза. Зрачки стали большими, заполняя радужку. Румянец выступил на бледных щеках. Все признаки полной искренности. Она говорила правду. Я слишком хорошо ее знала. Ничуть не усомнилась.
— Откуда тогда он знает? Неужели Генаша?
— Да, нет, — задумчиво проговорила Лидуся. — Скорее всего, сам догадался.
— Не мог он сам догадаться!
Лидуся помолчала. Подумала о чем-то, нерешительно поглядывая на меня. И вдруг призналась:
— Катюсь! Я ведь не от тебя первой про Димку узнала. Помнишь, я тебя просила правду сказать?
Конечно, помню. У меня память исключительная. Но Котов, например, тоже знал. И все Генашины дружки знали. Они и просветили Лидусю.
— Ага! Как же! — саркастически усмехнулась Лидуся. — Мне только и дела было, что из алкашей сплетни вытряхивать. Про Димку мне Ванечка написал. А я ему, дура, не поверила. К тебе пошла узнавать.
Иван? Но откуда? Этого не понимала и Лидуся. Предполагала только. Когда Генаша умер, она написала брату письмо. Всегда переживала за нас. Видела и понимала больше, чем два близких ее сердцу осла. Думала, Иван примчится. Но он не примчался. Написал, мол, недавно женился, пытается изменить свою жизнь, забыть обо мне. А в конце письма спрашивал почему-то, когда день рождения у Димки? Может, поздравить хотел? Лидуся не знала о том, что я солгала Ивану, уменьшив Димкин возраст на месяц. Никакого подвоха в вопросе брата не усмотрела, ответила честно. Следующее послание от Ивана было полно гнева, горечи, возмущения. Он утверждал, что Димка его сын, и что я, гадкая женщина, поломала жизнь всем троим: нам обоим и нашему сыну. И еще писал, что знать меня больше не хочет.
